ОБЪЕДИНЕННОЕ ГУМАНИТАРНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВОКАФЕДРА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ТАРТУСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
о проекте | анонсы | хроника | архив | публикации | антология пушкинистики | lotmaniania tartuensia | з. г. минц
personalia | ruthenia – 10 | сетевые ресурсы | жж-сообщество | независимые проекты на "рутении" | добрые люди | ruthenia в facebook
Noli tangere circulos meos
Интервью с Т. В. Цивьян, записано М. В. Акимовой 29 октября 2020

Гуманитарные институты в России переживают не лучшие времена. Уже несколько месяцев борется за свое существование Институт мировой культуры — самостоятельное учреждение внутри Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Основателем и директором Института до самой своей смерти в октябре 2017 года был академик Вяч. Вс. Иванов. С тех пор новый директор не назначался, издательские инициативы не поддерживались, в сентябре почти половина сотрудников была уволена, и возникают опасения, что институт могут закрыть. Уже порядка 200 ученых в России и за ее пределами поддержали обращение сотрудников к ректору МГУ В. А. Садовничему с требованиями сохранить эту уникальную структуру. Выражая солидарность с московскими коллегами, с которыми нас, тартусцев, объединяет общий научный генезис — семиотическая школа — Ruthenia публикует интервью с главным научным сотрудником и заведующей отделом Русской культуры ИМК, доктором филологических наук Татьяной Владимировной Цивьян. Крупный филолог-славист, семиотик и культуролог, Т. В. Цивьян тесно сотрудничала с Вяч. Вс. Ивановым как в Институте мировой культуры, так и ранее, в пору возникновения и развития структурно-семиотических исследований. О специфике работы Института, о его связях со структурализмом 1960-х годов, о своих старших и нынешних коллегах, о той культурной и научной среде, которая и существовала, и образуется вокруг, Т. В. Цивьян рассказывает в беседе с М. В. Акимовой.

— Как возник Институт мировой культуры (ИМК)?

Институт был создан в 1992 году по инициативе Вяч. Вс. Иванова, — это всем известно. Однако не всем известно, что помощником Вячеслава Всеволодовича при создании института был его аспирант Валерий Яковлевич Саврей1.

— Каковы были первые впечатления от работы в ИМК?

Я поступила в Институт в 1992 году, по просьбе Вяч. Вс. Он меня достаточно долго уговаривал, я колебалась; никакого особого желания или намерения работать там у меня не было. Для меня это стало бы уже вторым местом службы (основное — Институт славяноведения РАН), но я все же согласилась. Согласилась, как сейчас понимаю, по очень большому легкомыслию, не удосужившись узнать, с кем и как мне предстояло вместе работать. Не знала, что институт «отпочковался» от кафедры Истории и теории мировой культуры Философского факультета МГУ и что заместителем Вячеслава Всеволодовича был востоковед А. А. Вигасин2. Первой коллегой, с которой я познакомилась, была Л. О. Зайонц. По распоряжению Вяч. Вс. я возглавила отдел русской культуры, плохо себе представляя, что, оказывается, сместила на этом посту индолога Владимира Николаевича Романова. Никаких внутренний конфликтов это за собой не повлекло. На первом собрании Владимир Николаевич скромно сел в последний ряд, а я, ничтоже сумняшеся, стала «руководить» и далее собирать отдел. К уже работавшим А. Л. Осповату, Н. Н. Мазур, О. Е. Майоровой и Л. О. Зайонц прибавились М. И. Шапир со своей группой (вами и И. А. Пильщиковым, позднее В. С. Полиловой — это было его условием), М. Л. Спивак, М. В. Завьялова. Помимо заведования отделом, я фактически стала выполнять функции заместителя директора. Это выражалось в том, что мне пришлось ходить по высоким кабинетам, в частности, выбивать комнату, которой у ИМК не было, так что для заседаний каждый раз просили аудиторию в 1-м Гуме3. Параллельно и весь институт стал расширяться, число сотрудников ненамного превысило 20 человек, этим руководил Вяч. Вс.

Постепенно стала меняться структура института. Его деятельность должна была соответствовать названию «Институт мировой культуры». Вся мировая культура, однако, входила в сферу внимания сотрудников достаточно прихотливо, своего рода всплесками, поскольку принцип отбора был «от человека», имеющего репутацию в своей области. Так образовались отделы древней, средневековой (с А. Я. Гуревичем)4, христианской (с С. С. Аверинцевым и О. А. Седаковой), русской культуры. Позже образовался отдел Лингвокультурной экологии (сочетание лингвистики и культурной антропологии) во главе с А. Е. Кибриком, который тоже поставил условие: приду со своей группой лингвистов. Антропологию взял на себя В. Л. Кляус. Название отдела было придумано лихо. Помню, как его утверждали на уровне ректората. Все были несколько удивлены, что в гуманитарном институте отдел может называться подобным образом, но утвердили.

Первоначально в число сотрудников входили петербуржцы, тартусцы круга Ю. М. Лотмана, но потом с немосквичами пришлось расстаться по формальным требованиям МГУ. После 2000 года у нас наконец появилась своя комната (ауд. 854), табличка, техника (к которой, кроме нашего компьютера, принадлежат доставшиеся от прежних хозяев два громадных потолочных вентилятора, чрезвычайно энергичных — и вымолвить хочет: «Давай улетим!»); в комнате стали оседать книги — кто что принесет. Деятельность стала более упорядоченной. Мы регулярно собирались слушать доклады друг друга, устраивали конференции, организовывали семинары, и это была полная вольница.

— В каком смысле?

В смысле тематики докладов. Здесь не было никакой обязательности в выборе тем, никаких предписаний.

При этом темы относились к разным дисциплинам: лингвистике–компаративистике и типологии, древним культурам, этнографии, истории литературы, истории искусства. Аудиторию составляли ученые различных гуманитарных специальностей. Как стало возможным компетентное обсуждение специальных докладов людьми, которые, что называется, не в теме?

Тут нужно вернуться к исходному замыслу и еще раз повторить, что институт создавался по принципу «собирания людей». Вячеславу Всеволодовичу было важно, чтобы сюда пришли люди с высокой научной репутацией: им не предписывалось, чем заниматься. Отсюда и та свобода, о которой я упомянула, отсюда и возможность дискуссий, о которых вы спрашиваете. Помимо профессионализма, думаю, сотрудников объединяет общий уровень знаний, уровень интеллигентности.

— Как можно его определить, что именно для вас значит интеллигентность?

Это означает понимание того, что нужно знать и чего нельзя не знать. Однажды Вяч. Вс. предложил своему аспиранту список литературы по его теме, а тот, посмотрев, сказал, что не знает французского. Не помню даже, что именно говорил ему в ответ Вяч. Вс. Но он говорил возмущенно, суть была в том, что это его не касается, это проблема аспиранта. Понимаете, неприлично не знать того, что полагается знать. У меня самой было в жизни несколько эпизодов, когда старшие коллеги указывали мне на этот уровень. Вот, представьте, я редактирую статью и встречаю в библиографии сокращение названия журнала — KZ, — которого я не знаю. Жалуюсь Владимиру Николаевичу [Топорову. — МА]: почему автор полагает, что читатели должны догадываться, что это за журнал. Владимир Николаевич погрузился в молчание, по которому я сразу поняла, что он в гневе и что я совершила что-то вроде святотатства. После этого я запомнила на всю жизнь, что KZ — это Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indogermanischen Sprachen, begründet von Adalbert Kuhn, oder Kuhns Zeitschrift.

— В ИМК развивается семиотический подход к изучению культуры. И это в эпоху, когда семиотика уже не пользуется таким успехом у ученых, как в былые времена. Вы согласны с этим? Какие семиотические исследования ведутся в Институте?

Что значит, не пользуется успехом? Она просто стала рутинным методом анализа. Язык — знаковая система, текст — знаковая система, и мы продолжаем это использовать в наших занятиях. Семиотика — очень широкий подход к исследованиям культуры, и он дал свои плоды и в трудах Института мировой культуры тоже.

Вообще для меня деятельность ИМК — продолжение того, что началось в 1962 году. Тогда это было нечто небывалое. В 1960 году я оказалась в секторе Структурной типологии Института славяноведения Академии Наук. Мне очень повезло, это определило всю дальнейшую жизнь. В начале было слово — а у нас в начале были Вячеслав Всеволодович Иванов и Владимир Николаевич Топоров. Они работали в этом секторе, Вяч. Вс. был его руководителем, сменив В. Н. (на этом условии В. Н. согласился на первоначальное руководство), и решили устроить семиотический симпозиум. Он подготавливался так: мы все сидели в секторской комнате, и каждый чуть не с потолка называл тему будущего доклада. А. А. Зализняк предложил тогда тему о дорожных знаках; были темы по этикету, по анализу гимнов Ригведы, по лимерикам Эдварда Лира... Видите, это то самое разнообразие, которое характерно для Института мировой культуры до сих пор. Я была очень рада, когда несколько дней назад на Ломоносовских чтениях у нас в Институте наблюдала нечто подобное: и образ Саладина, и исихазм, и итальянский город, и нахско-дагестанские языки, и Ярхо, и человек смеющийся5. Это «неслучайные случайности».

Возвращаюсь к истокам. Семиотический симпозиум прошел в Москве в 1962 году, в актовом зале особняка в Трубниковском переулке, где тогда располагался Институт славяноведения6. Тут же нам дали по голове. То есть пришло письмо из ЦК о порочности симпозиума. Тираж тезисов спрятали. Потом, много лет спустя, экземпляры этого тиража оказались в институтском сортире. В 1962 году мы не боялись, что отдел закроют, боялись потом, в 1968 году, после подписантства, но это другая история. Тем не менее в 1962 году семиотику прикрыли. Появился Ю. М. Лотман, о симпозиуме он знал. Он был очень восприимчивым человеком, с живым творческим умом. От классического литературоведения он тогда стал переходить к чему-то принципиально иному. Выяснилось, что можно организовать следующий симпозиум в Тарту. И мы ездили в Тарту и в Кяэрику в 1964, 1966, 1968 и в 1970 годах7. Туда выезжали все основные участники самого первого симпозиума, то есть члены сектора Структурной типологии в Институте славяноведения. Счастливое время!

К славистике все это не имело прямого отношения. Мы занимались разными вещами с невероятным энтузиазмом. В институт нужно было ходить два раза в неделю, и я помню, с каким нетерпением ожидался каждый присутственный день! Кроме семиотики, сотрудники сектора занимались кетами: была кетская экспедиция, кетские конференции и сборники. Затем, в начале 1980-х годов, начались экспедиции в Литву.

— Значит, особый интерес к литовской культуре, ежегодные конференции в Доме Балтрушайтиса, в организации которых принимает участие Институт мировой культуры и лично вы, — все это тоже восходит к тому, чем вы занимались в Институте славяноведения?

Да, конечно! Это давние занятия нашего отдела Структурной типологии. Вячеслав Всеволодович, Владимир Николаевич, Татьяна Яковлевна Елизаренкова и Татьяна Вячеславовна Булыгина, учась в университете, занимались в семинаре у М. Н. Петерсона, который преподавал основы компаративистики, и он пробудил в них также интерес к литуанистике. Литовский — древнейший живой индоевропейский язык. Я сама литовского не знаю, но вслед за коллегами увлеклась и литовским фольклором, и литературой. Я участвовала в экспедиции в Пелясу, белорусскую деревню на границе с Литвой, и там было очень интересно наблюдать пересечение и сплав польской, литовской и белорусской культур и языков. Отсюда темы/названия наших сборников «Балтийские перекрестки» и темы некоторых докладов по кросс-культурному взаимодействию, которые читались в нашем институте. Кроме того, мой сын Коля8 был балтистом, очень интересовался Литвой, и даже получил литовское гражданство за особые заслуги перед страной.

— А как началось ваше сотрудничество с Литовским посольством в Москве, с Домом Балтрушайтиса?

Благодаря обаянию и личным качествам знаменитого актера Юозаса Будрайтиса. Он был на протяжении 14 лет [c 1996 по 2011] культурным атташе Посольства Республики Литва в России. В обязанности атташе не входит, как можно догадаться, проведение научных конференций, но он интересовался наукой: любознательный человек широких знаний, тонкий интеллигент, артистичный и очень обаятельный. Родом из крестьян, Будрайтис первый в семье получил университетское, юридическое, образование. Он познакомился в Москве с Владимиром Николаевичем и Вячеславом Всеволодовичем, потом с Марией Вячеславовной Завьяловой9, и так началось сотрудничество. Маша очень восприимчива к языкам, она выучила литовский на уровне носителя, и стала работать в посольстве помощницей Будрайтиса. Будрайтису были интересны и научные конференции, и ученые, с которыми он познакомился, и вот так возникли Балто-славянские чтения на Поварской, в Доме Балтрушайтиса, особняке поэта-символиста и первого посла Литвы в советской России. Дом Балтрушайтиса, с его особенной атмосферой делал и наши встречи особенными. Посольство купило роскошный белый концертный стейнвей, и наши конференции всегда заканчивались концертами; кроме того, сопровождались выставками и литературно-художественными выступлениями. Помните, как недавно сюда приезжал Томас Венцлова? Как выступал хор «Маленькая капелла», в котором вы поете? Или как однажды на этом рояле играла швейцарская пианистка Ильзе Волльхаф, жена одного из докладчиков, Ж.-Ф. Жаккара?10

— Конечно, помню, я ей тогда ноты переворачивала.

Ну, вот. Итак, конференции в Доме Балтрушайтиса — это прежде всего заслуга Будрайтиса. Его сменили другие атташе по культуре, и мы продолжили работать с ними. Следующим был знаменитый композитор Фаустас Латенас, увы, безвременно ушедший 4 ноября с. г.: он очень помогал нам, очередная конференция закончилась его блестящей фортепианной импровизацией. Он, к сожалению, пробыл на своем посту только год. Мы работали при четырех послах, и каждый год нам гостеприимно давали возможность устраивать конференции на самом высоком уровне, с участием ведущих ученых-балтистов. Последние годы мы проводили конференции под ферулой филолога-русиста, культурного атташе посольства Литвы Инги Видугирите-Пакерене. Увы, в этом году чтения были отменены из-за эпидемии.

— Кажется, что во второй половине XX века в Литву вели разные параллельные дороги. Пожалуй, самые известные здесь фигуры — это Наталья Леонидовна Трауберг и Иосиф Бродский. Можете ли вы как-то объяснить это литовское притяжение?

По-видимому, у всех были свои контакты. Наталью Леонидовну я знала, но совсем немного, у нее был муж-литовец; она была знакома и с Венцловой, как и Бродский. Наше поколение всегда проводило лето в Прибалтике: в Юрмале, в Паланге, в Пярну. Надо говорить о Прибалтике как об особом регионе для определенного слоя интеллигенции. Это началось в 1950–1960-е годы. Меня впервые повезли в Прибалтику, в Меллужи11, когда мне было лет 13–14. Это бытовая сторона, но она имела значение.

— Однако специального интереса к эстонской и даже латышской культуре не возникло. Например, в Пярну, куда уехал Давид Самойлов, не было такого паломничества, как в Тарту.

Разумеется. Даже Таллинн не имел такой значимости. В Тарту был Лотман и семиотика. Помню, как приезжал Роман Якобсон с женой Кристиной12.

— Не могу не спросить, какими они вам запомнились.

Кристина была очень приятная. Настоящая полька, прямо по Бальмонту, прекрасней чем польская панна, и значит, прекрасней всего. Умная. Якобсон поразил меня своей удивительной памятью. Я его видела раньше, мы участвовали в одной и той же конференции. В Тарту я его спросила: «Вы меня, наверное, не помните?» Он ответил: «Почему же? Отлично помню, вы делали доклад…» — и далее в точности воспроизвел название моего доклада. Был день отъезда, мы оставили багаж на вокзале в только появившихся тогда автоматических камерах хранения, чтобы погулять по городу. Когда стали доставать свои вещи, оказалось, что Якобсон никак не может справиться с шифром. Я, смеясь, сказала ему: «Как же так? Вы же из Америки, из страны техники». А он говорит: «Я это и в Америке ненавижу». После этого я узнала, что он даже шнурки плохо завязывал, поэтому носил обувь, в которой шнурки не предусматривались.

— Помимо балтийских, у Института мировой культуры были контакты с голландскими славистами. На меня произвело большое впечатление участие в проекте, посвященном авангарду. В 2006 году мы ездили в Амстердамский университет, конференция была очень яркой, выступали и Вяч. Вс. Иванов, и Виллем Вестстейн, и Г. А. Левинтон, и М. И. Шапир, и Н. В. Злыднева, и вы, и другие замечательные ученые. Потом еще была конференция в Москве, в музее Андрея Белого; специальный номер журнала «Russian Literature». Как удалось организовать такое предприятие?

У меня были давние знакомства с голландскими славистами: с Яном Ван дер Энгом, основателем «Russian Literature» и главой Славянского семинара Амстердамского университета, Жанной Ван дер Энг-Лидмейер, Виллемом Вестстейном, их учеником и преемником, и с другими — в общем, со всем цветом голландской славистики. Ван дер Энг, когда приезжал в Москву, познакомился с Владимиром Николаевичем и, наверное, с Вячеславом Всеволодовичем. Ему это было очень важно. Выглядел он, как такой, знаете, типичный голландец: высокий, медлительный. Теперь главным редактором «Russian Literature» является Элен Рюттен, а я ее помню еще студенткой. Наш проект по авангарду возник благодаря Виллему Вестстейну, который добился денег от голландского фонда (помог и наш РГНФ).

— Наш разговор об Институте мировой культуры привел к рассказам и о начале московско-тартуской школы, и о Доме Балтрушайтиса, и о «Славянском семинаре» в Амстердаме.

Да, потому что для меня это все разные стороны одной деятельности, которая началась в 1960 году, когда я пришла в Институт славяноведения. Это определило и мои нравственные, и политические взгляды. Безусловно, Институт мировой культуры — звено цепи, которая завязалась в Институте славяноведения.

— Поговорим о корпоративной культуре. Выходит ли творческая работа за пределы помещения Института в здании на Воробьевых горах? Опоязовцы собирались в квартире Бриков, заседания Московского лингвистического кружка проходили в квартире Якобсона. Современные компании устраивают выездные воркшопы и проч. Что-нибудь подобное происходит в ИМК? Насколько это естественно? И что значит неформальное творческое общение для современного гуманитария?

Неформальное, творческое общение за чаем, за столом — добрая традиция. В Институте славяноведения это было всегда. Когда мы собираемся своей компанией у кого-то в гостях или у меня дома, разговор volens-nolens переходит на науку или воспоминания. Возникает нечто вроде игры в бисер. Такие беседы очень ценила моя старинная приятельница Елена Владимировна Пастернак. «Мещанство» для нас — не пустое слово, мы всегда старались чего-то подобного избегать. И наши встречи дома, когда мы обсуждаем возможные конференции, идеи, книги или статьи, — часть общей интеллектуальной деятельности. Для меня это естественно, может быть, еще потому, что мама, педагог по фортепиано в ЦМШ13, часто проводила уроки дома. В детстве музыка звучала всегда, но я понимала, что для мамы это была и работа.

— Каково, по-вашему, самое важное достижение Института?

Я считаю важным, что создано такое место, где на высоком уровне можно говорить на научные темы. Нас объединяет желание, несмотря ни на что, практически бескорыстно заниматься чистой наукой, как искусством. Кроме того, создана особая атмосфера доброжелательности, у нас почти нет конфликтов. Платят нам гроши, мы «свободны от корысти» — и свободны в творчестве.

— То есть ученым не надо платить? Если сейчас Институт закроют, то ничего страшного не произойдет? Настоящие ученые все равно продолжат заниматься своим делом?

Нет, ученых надо содержать. И должна быть общая организация, отдача, одобрение, система. Я говорю cum grano salis: нищенскими зарплатами и равнодушием к результатам деятельности института Университет дает нам прекрасную возможность сохранять независимость и заниматься тем, чем хотим. Помните просьбу Архимеда: noli tangere circulos meos?

— Это прямо надо сделать девизом Института.

Мы с Вяч. Вс. обычно в ректорате просили деньги только на издания. И мы их получали. Но преподавать, организовать аспирантуру нам так и не дали. Боюсь, что университету не было дела до тех высоких целей, которые ставил перед нами Вяч. Вс. С точки зрения критериев, которые предъявляются чиновниками от образования, мы, возможно, сделали мало, но с точки зрения наших принципов — не так уж и мало.

— Что можно было бы еще добавить о Вячеславе Всеволодовиче? Какие цели он ставил?

У него всегда была внутренняя задача — в каждом своем докладе, статье сделать некое открытие. Его и критиковали, и посмеивались над ним, ловили его на неточностях. Но общий знаменатель всегда был в его пользу, потому что он открывал новые горизонты. Вяч. Вс. приезжал весной, читал яркие доклады и лекции, обжигал своими идеями, вдохновлял всех, а осенью уезжал, и Институт работал. Его грандиозный масштаб проявлялся в темах, которые он предлагал для исследования. Они могли казаться нереальными, зато всегда были нетривиальными, других измерений. Последний такой случай был, когда мы составляли программу под грант по возможностям участников, а Вяч. Вс. буквально перечеркнул все планы и сказал: симметрия. О понятии симметрии он написал свою последнюю статью для «Антропологии культуры»14. Я подумала: нереально, кто у нас может этим заниматься? Потом поняла, что размах (величие замысла) более важен. Высокие слова, неосуществимые идеи для науки могут быть весомее, чем каждодневная разработка мелких, скучных тем. Вяч. Вс. показал это, и в этом его значение.

— Вспоминаются и другие грандиозные проекты Вяч. Вс., которые он надеялся разрабатывать в ИМК и в РГГУ: симболяриум [словарь-тезаурус символов культуры], культурная антропология.

Да, «Русская антропологическая школа» в РГГУ распалась без него. И если распустят ИМК, будет зияние. Оно уже сейчас, после ухода Вяч. Вс., ощущается внутри нас. Среди нас больше нет человека с невероятными идеями, которые вдохновляют и захватывают. Если институт продолжит работу и ему присвоят имя Вяч. Вс. Иванова, это будет проявлением высшей справедливости.


1 Ныне профессор кафедры Философии религии и религиоведения Философского факультета МГУ.

2 Профессор Института стран Азии и Африки, заслуженный профессор МГУ.

3 В 1-м корпусе Гуманитарных факультетов МГУ.

4 Отдел культуры древности, Отдел культуры и науки средневековой и современной Европы.

5 Программу Ломоносовских чтений в ИМК 26.10.2020 см. http://otipl.philol.msu.ru/~imk/wp-content/uploads/2020/11/lomonosov-2020.pdf

6 Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. В его организации, помимо Института славяноведения и балканистики АН СССР, принимал участие Совет по кибернетике при Президиуме АН СССР. Сборник тезисов назывался так же: «Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. Тезисы докладов», Москва, АН СССР, 1962. См.: https://inslav.ru/images/stories/pdf/1962_Simpozium_po_strukturnomu_izucheniju_znakovyx_sistem.pdf

7 Конференции назывались «Летние школы по вторичным моделирующим системам». Тезисы докладов печатались в год их проведения, см.: Программа и тезисы докладов в Летней школе по вторичным моделирующим системам, 19–29 авг. 1964 г. Тарту, 1964; Тезисы докладов во второй Летней школе по вторичным моделирующим системам, 16–26 авг. 1966 г. Тарту; III Летняя школа по вторичным моделирующим системам. Кяэрику, 10–20 мая 1968 г.: Тезисы. Тарту, 1968; Тезисы докладов IV Летней школы по вторичным моделирующим системам. 17–24 авг. 1970 г. Тарту, 1970. С 1964 года стали выходить «Труды по знаковым системам» как очередные выпуски «Ученых записок» Тартуского университета.

8 Николай Михайлов, 1967–2010, лингвист.

9 Сотрудница Института славяноведения и Института мировой культуры.

10 Жан-Филипп Жаккар — швейцарский славист, переводчик, специалист по русскому поэтическому авангарду и обэриутам.

11 Дачный поселок в Юрмале.

12 Кристина Поморска. Якобсон принимал участие в работе Летней школы по семиотике в 1966 году.

13 Центральная музыкальная школа при Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского.

14 Серийное издание ИМК, статья Вяч. Вс. Иванова «Общее понятие симметрии применительно к различным областям знания» предполагается к изданию в 6-м выпуске «Антропологии культуры». В 2014–2016 годах в МГУ Вяч. Вс. Иванов сделал несколько докладов о понятии симметрии.

personalia | ruthenia – 10 | сетевые ресурсы | жж-сообщество | независимые проекты на "рутении" | добрые люди | ruthenia в facebook
о проекте | анонсы | хроника | архив | публикации | антология пушкинистики | lotmaniania tartuensia | з. г. минц

© 1999 - 2013 RUTHENIA

- Designed by -
Web-Мастерская – студия веб-дизайна