ОБ ОДНОМ ПУШКИНСКОМ КАЛАМБУРЕ¹

ОЛЕГ ЛЕКМАНОВ

1.

В письме к брату Льву, отправленном из Кишинева в Петербург в августе 1822 г., Пушкин сетовал на свою судьбу ссыльного, привычно прибегая к природной образности при разговоре о политике: «Министру я писал — он и в ус не дует. О други, Августу мольбы мои несите, но Август смотрит сентябрем… Кстати: получено ли мое послание к Овидию? будет ли напечатано?»². В письме к тому же адресату от 23 января 1823 г. поэт продолжил свою словесную игру: «Ты не приказываешь жаловаться на погоду — в августе месяце — так и быть — а ведь неприятно сидеть взаперти, когда гулять хочется»³.

Строка «О други, Августу мольбы мои несите», как легко установить, перекочевала в письмо Пушкина из его же стихотворения «К Овидию» (упоминаемого поэтом в письме).

Куда сложнее обстоит дело со строкой «[Н]о Август смотрит сентябрем». Метафора «смотреть сентябрем» — это клише в бытовом и поэтическом словаре эпохи. К нему прибегали, например, Державин в стихотворении «Бой» («Сердце мне вложил такое, // Что смотрел я сентябрем»), Карамзин в «Веселом часе» («Кто всё плачет, всё вздыхает, // Вечно смотрит сентябрем»), граф Хвостов в басне «Купец и Счастие» («Пусть так — но чуть, не барыня ль фортуна: // При всяком случае —

несчáстливом и злом // Спасала от Нептуна; // А после на купца взглянула Сентябрем») и многие другие⁴.

Однако политический каламбур «Август смотрит сентябрем», вероятно, авторский⁵. И. М. Семенко и Л. Б. Модзалевский, комментируя соответствующий фрагмент пушкинского письма, предположили, что поэт в данном случае слегка перефразировал строку из задорного студенческого стихотворения Николая Языкова «Мы любим шумные пиры…»⁶:

Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело!
Мы пьем, пируем и поем
Беспечно, радостно и смело.
Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело!

Но это явное недоразумение. Старший поэт никак не мог цитировать младшего по той простой причине, что языковское стихотворение датировано августом 1823 г., а пушкинское письмо, повторимся, октябрем 1822 г. Скорее уж уместно предположить, что пушкинский каламбур каким-то образом дошел до Языкова, и тот вставил его в свое стихотворение (при том, что молодой Языков, как известно, Пушкина не слишком жаловал). Собственно пушкинской был склонен считать

шутку про «Августа» и «сентябрь» Д. П. Якубович, писавший, что «простое выражение “смотреть сентябрем”» для Пушкина «играло красками заостренного каламбура: “Но Август смотрит Сентябрем”»⁷.

Можно, впрочем, высказать осторожную догадку, что пушкинская и языковская шутки восходят к общему, ныне утраченному источнику⁸.

Так или иначе, но логика мысли Пушкина как автора процитированного письма к брату Льву реконструируется с легкостью: сначала он к месту вспоминает строку из своего недавно созданного стихотворения «К Овидию», а затем (первый вариант) удачно приплетает к уже имеющемуся «Августу» идиому «смотреть сентябрем» или же (второй вариант) составляет миницентон, воспользовавшись двумя готовыми строками.

2.

Хотели того или нет поэты и прозаики более позднего времени, но в их текстах цитация каламбура «Август смотрит сентябрем» неизбежно влекла за собой использование именно пушкинской образности. Оно и понятно: ведь и Языков воспринимался большинством читателей как поэт пушкинского круга.

Впервые целиком опубликованное С. А. Соболевским в 1858 г. в «Библиографических записках»⁹, письмо Пушкина попалось на глаза Владимиру Далю, который включил понравившийся ему фразеологизм в четвертый том своего «Толкового словаря живого великорусского языка»: «СЕНТЯБРЬ м. септермвий црк. Вресень стар. Девятый месяц в году, в коем

30 дней. Но август смотрит сентябрем, Пушк<ин>. Угрюм, мрачен, суров»¹⁰. Весьма забавно, что «Август» предстал у Даля «августом»: соответственно едкий политический намек превратился в невинное природоведческое наблюдение. Отметим также, что формула «смотреть сентябрем» к этому времени, по-видимому, уже вышла из широкого употребления: в противном случае Даль, вероятно, воспользовался бы ею, а не каламбуром «Август смотрит сентябрем».

Кроме того, не совсем понятно, почему Даль сопроводил миницитатой из пушкинского письма именно статью «Сентябрь», а не статью «Август», о котором, собственно, идет речь у поэта. Может быть, потому, что дело у него в этот момент дошло как раз о переиздания тома на «С», но не на «А»? Для иллюстрации к угрюмости, мрачности и суровости сентября куда больше сгодились бы, например, пушкинские строки «Приеду я // В начале мрачном сентября» из его стихотворения «NN» (1819).

Тот фрагмент романа Д. С. Мережковского «Александр I», где изображается юная дочь императора, Софья, пристально разглядывающая его мраморный лик, отсылает читателя, в первую очередь, к пушкинскому язвительному стихотворению «К бюсту завоевателя». Однако само уподобление черт лица Александра облику римских цезарей, возможно, восходит к интересующему нас фрагменту пушкинского письма. Цитируем Мережковского: «[Р]одное лицо казалось чужим; напоминало виденных в музеях древних римских императоров: Трояна, Антонина, Марка-Аврелия, — та же печально-покорная, как бы вечерняя, ясность и благость в чертах»¹¹. Нашла отражение в этом описании и гневливость «российского Августа»,

на которую намекал брату Льву Пушкин: «Плешивый, крутой лоб; на лбу суровая, почти жестокая морщинка»¹².

Скрытую отсылку к каламбуру «Август смотрит сентябрем» находим в финале стихотворения Осипа Мандельштама «С веселым ржанием пасутся табуны…» (1915):

С веселым ржанием пасутся табуны,
И римской ржавчиной окрасилась долина;
Сухое золото классической весны
Уносит времени прозрачная стремнина.

Топча по осени дубовые листы,
Что густо стелются пустынною тропинкой,
Я вспомню цезаря прекрасные черты —
Сей профиль женственный с коварною горбинкой!

Здесь, Капитолия и Форума вдали,
Средь увядания спокойного природы,
Я слышу Августа и на краю земли
Державным яблоком катящиеся годы.

Да будет в старости печаль моя светла:
Я в Риме родился, и он ко мне вернулся:
Мне осень добрая волчицею была
И — месяц Цезаря — мне август улыбнулся.

Слегка замаскированный пушкинский каламбур («Мне осень добрая волчицею была // И — месяц Цезаря — мне август улыбнулся») показательно соседствует здесь с двумя куда более отчетливыми реминисценциями из хрестоматийных пушкинских текстов: в той же последней строфе обнаруживаем точную цитату из элегии «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» («Да будет в старости печаль моя светла»), а в предпоследней — чуть менее точную — из «Осени» («Средь увядания спокойного природы»). Такое соседство, разумеется, не случайно, поскольку впервые приехавший в 1915 г. в Крым Мандельштам, в стихотворении «С веселым ржанием пасутся

табуны…» оглядывался на сосланного Пушкина, оглядывавшегося, в свою очередь, на сосланного Овидия¹³.

Тимур Кибиров, судя по всему, помнил лишь о стихотворении Языкова, но не о письме Пушкина, когда в 1983 г. составлял свое стихотворение «Центон» (иначе у него было бы не «наш», а «но»):

Паршиво здесь, друг милый, Муза.
Наш Август смотрит сентябрем.
Чернь с бледной немочью в союзе —
от этого серо кругом.

Следует отдать должное кибировскому поэтическому чутью, ведь он интуитивно использовал в качестве строительного материала такую языковскую строку, которая уже была цитатой, и тем самым еще сгустил центонность своего центона. Интересно также, что фрагмент из Языкова помещен Кибировым в плотный пушкинский контекст: «Хранить ли гордое терпенье, // иль смирно нам претерпевать? // Увы! Что пользы в вдохновеньи, // коль рукопись нельзя продать!».

Из пушкинского в стопроцентно языковский рассматриваемый каламбур превратил и современный стихотворец Александр Тимофеевский в своем поэтическом рецепте «Наливка рябиновая» (2004), хотя аллюзии на хрестоматийные пушкинские строки «Предполагаем жить… И глядь — как раз — // умрем» — содержатся и в этом рецепте:

Мы живы, а глядишь — помрем.
Свободе гимн не допиликав.
«Наш август смотрит сентябрем»,
как некогда сказал Языков.

Как и у Даля, языковский «Август» преображается у Тимофеевского в «август», хотя строкою выше речь шла о недопетом гимне свободы — политический, тираноборческий мотив, что, казалось бы, провоцировало употребить большую букву «А», а не маленькую.

Если уж мы спустились с заоблачных высот русской поэзии, остается констатировать, что каламбур из пушкинского письма часто используется в качестве броского заголовка авторами газетных и Интернет-публикаций. В качестве примера укажем на статью Н. И. Гражданкина «Август смотрит сентябрем…», опубликованную в педагогическом журнале «Ментор» в 2003 г. и призванную напомнить учителям и ученикам о необходимости готовиться к осеннему школьному сезону заранее, с лета¹⁴, а также — на одноименную корреспонденцию пылкого Вадима Мордашова из Симферополя, размещенную на черносотенном сайте национально-державной партии России. Мордашов язвительно протестует против попыток украинских властей в официальных бумагах переводить на иностранный язык исконно русские имена, такие, как «Николай», «Елена», «Александр», «Ефим»… И «Август»: «…Украинские чиновники с дебильным упрямством именно по отношению к русским творят насилие, причем, нарушая законы своего же государства. Имя Николай без согласия гражданина переводят на “Мыколай”, Елена — “Олэна”, Александр — “Олэксандр”, Ефим — “Юхим”, Дмитрий — “Дмытро” <…> И даже Август переводят на “Серпень”»¹⁵.