 |
 |
 |
 |
|
Он был цельной личностью
Умер Евгений Владимирович Пермяков. В 45 лет. Погиб нелепой, абсурдной смертью — во время отдыха под Ставрополем, спускаясь с горы на велосипеде, от сильного ветра потерял управление. С мыслью, что его нет, трудно смириться. Больше не увидишь его хорошее лицо, не услышишь спокойный, сдержанный голос. За полвека работы в вузе перед преподавателем проходит много поколений, запоминаются десятки студентов, но лишь немногие становятся близкими людьми; не только коллегами, но и истинными друзьями. И это ничего, что не видишься годами; встретились — и снова ощущение все той же близости. Женя был замечательным студентом, увлеченным, ищущим, исключительно серьезным — ни тени «халтуры». Всегда можно было оставаться уверенным: если в его списке «лектюра» стоит данный текст, — он «освоен» всерьез. Таким же он стал и редактором, девиз — «ни капли «халтуры»! А это значит — работать до изнеможения, что ныне так не модно и так плохо вознаграждается. Во время подготовки его дипломной работы мы не раз обсуждали французские корни остроумия Вяземского (описывая генезис, Женя стремился маркировать разницу «механизмов» смеха у Шамфора и Ривароля); лично для меня его поиски были не только интересны, но и весьма полезны. То, что его привлекал Вяземский, — в высшей степени органично и естественно. У Жени было особенное чувство юмора, свое, обаятельное, неповторимое остроумие; многие отмечали, каким наслаждением было вести с ним дружескую словесную «дуэль». Пушкин, помиравший от скуки в Михайловском, писал о «спасительном веселье», исходящем от писем Вяземского. Думается, и Женю «Записные книжки» Вяземского манили прежде всего столь близким ему неповторимым остроумием. В магистерской диссертации он предложил новый метод структурирования «Записных книжек»; знаковый индикатор — сопоставление с французской традицией (подход особенно конструктивный для описания создаваемой в 20-е–30-е годы второй «Записной книжки»). Научная манера отражала особенности его личности — точность, выверенность, ответственность (достаточно познакомиться с его рецензией в «Philologica», 1994, № 1–2, чтобы в этом убедиться). Евгений Владимирович Пермяков был исключительно цельным человеком. Деликатный и отзывчивый, он легко приходил на помощь. Его смерть — невосполнимая потеря для всех, кто имел с ним дело и кто его любил! Одно утешение: он умер как праведник, без страданий (не вышел из комы после черепной травмы). Пожилым людям нестерпимо больно, когда уходят молодые. Особенно такие, как Женя Пермяков. Профессор-эмеритус Тартуского университета |
