НЕПРИЛИЧНАЯ ФАМИЛИЯ

О. ПРОСКУРИН

Всем памятно в «Мертвых душах» Гоголя знаменитое место, завершающее 5 главу Первого тома:

Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во все свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица.

Место это в ранней редакции имело, однако, несколько иной вид:

Всему свету известно, что русский народ охотник давать свои имена и прозвища, совершенно противоположные тем, которые дает при крещении поп. Они бывают метки, да в светском разговоре неупотребительны. Впрочем, все зависит от привычки и от того, как какое имя обходится. Кому, например, неизвестно, что у нас люди, дослужившиеся первых мест, такие носят фамилии, что в первый раз совестно произносить их при дамах. Однако ж теперь и дамы произносят их — и ничего. А носильщики этих фамилий, как бы не о них речь, ничуть не конфузятся и производят их даже от Рюрика, между тем как может быть их же крепостной человек им прислужился (Гоголь Н. В. ПСС. VI. С. 301).

У ядовитой сентенции о фамилиях, которые совестно произносить при дамах, есть, как, представляется, конкретный адресат. Определить его помогают воспоминания А. О. Смирновой-Россет. В них содержится такой рассказ:

Вышла маленькая книга о дворянских родах, он говорит, что самые старинные — Осинины, Березины, Ольхины etc, etc, а потом Смирновы, Дурновы, Хитровы, Мудровы, etc, etc. Народ был прост и при крестном имени давал клички, от чего и пошли фамилии. Самые старинные же — Валуевы и Блудовы. Это напоминает мне, как Александр Тургенев упрекал Блудова у г-жи Карамзиной. Блудов — сама доброта и совсем не злопамятный, протянул Тургеневу руку, а тот ему сказал: «Я никогда не пожму руку, подписавшую смертный приговор моему брату». Вы можете представить себе общее смущение. Я присутствовала при этом. Г-жа Карамзина покраснела от негодования и сказала Тургеневу: «Г. Тургенев, граф Блудов — близкий друг моего мужа, и я не позволю оскорблять его в моем доме. Поэтому больше неприятных встреч не будет, слуга откроет, и если приходит граф, то г. Тургенев не будет принят, и наоборот». Когда бедный Блудов вышел со слезами на глазах, Тургенев сказал: «Перемените ему фамилию, а то просто гадко, от блуда происходит». Катерина Андреевна сказала ему: «Ваши шутки теперь весьма неуместны»¹.

Описанный инцидент относится к 1831 году, когда Тургенев, после пятилетнего отсутствия, прибыл на несколько месяцев в Россию. Д. Н. Блудов, некогда близкий братьям Тургеневым (а с А. И. Тургеневым он был дружен), в то время состоял товарищем министра народного просвещения (графом он еще не был; это ошибка памяти Смирновой). Начало его блестящей государственной карьере было положено в 1826 г., когда он был назначен делопроизводителем Следственной комиссии по делу декабристов. По результатам следствия находившийся за границей Николай Тургенев был причислен Верховным судом к первому разряду государственных преступников и заочно приговорен к смертной казни (приговор затем был смягчен). Не обладавший соответствующими полномочиями Блудов, конечно, не мог подписывать смертный приговор кому бы то ни было — здесь Александр Тургенев нарочито сгустил краски. Но и самого участия в работе комиссии, и тенденциозного, как казалось, описания политической позиции Николая Тургенева в составленном Блудовым «Донесении Следственной комиссии» было достаточно, чтобы навсегда прервать отношения некогда очень близких людей.

Гоголь мог узнать о скандальной сцене в салоне Карамзиной (и о финальной сентенции Тургенева) еще до своего отъезда из Петербурга в 1836 г.: к середине 30-х гг. он был уже знаком, хотя и не коротко, и с рассказчицей, и со всеми участниками инцидента. Но вероятнее всего он узнал об этом скандале уже за границей — либо от самого Тургенева (к которому относился с симпатией и с которым встречался неоднократно во Франкфурте и в Париже), либо от Смирновой (с которой в начале 1837 г. возобновил знакомство в Париже). Вторая кандидатура по ряду причин кажется более предпочтительной.

Горькая острота Тургенева была куда менее плоской, чем может показаться по изложению Смирновой. Тургенев отнюдь не ставил под сомнение древность рода Блудова — напротив, от этой древности отправлялся. Имя родоначальника Блудовых было предано бессмертию пером Карамзина. Значительная часть VIII главы первого тома «Истории Государства Российского» посвящена рассказу о предательстве и братоубийстве: в борьбе за Киевский престол князь Владимир устранил своего старшего брата Ярополка с помошью прельщенного заманчивыми посулами воеводы Блуда, ближайшего сподвижника Ярополкова («Ярополк слушал только изверга Блуда и с ним отправился в Киев, где Владимир ожидал его в теремном дворце Святослава. Предатель ввел легковерного Государя своего в жилище брата, как в вертеп разбойников, и запер дверь, чтобы дружина Княжеская не могла войти за ними: там два наемника, племени Варяжского, пронзили мечами грудь Ярополкову…»). О происхождении рода Блудова от «предателя» Блуда говорится и в переписке братьев Тургеневых, и в знаменитой книге Николая Тургенева «Россия и русские». Несомненно, на Блуда намекал Александр Тургенев и в салоне Карамзиной.

Степени сарказма Тургенева не понял никто из присутствовавших (понял бы, конечно, сам Блудов, но он уже удалился в слезах): ни вдова историографа, усмотревшая в произнесенной фразе неуместную шутку, ни Смирнова, в свою очередь, увидевшая здесь лишь обыгрывание этимологии фамилии («Народ был прост и при крестном имени давал клички»). Последнее истолкование и заставляет предположить, что об инциденте Гоголь услышал именно от Смирновой (Тургенев наверняка бы не отказал себе в удовольствии напомнить Гоголю про «изверга Блуда»): в «Мертвых душах» неудобная для произнесения фамилия значительного лица, которой предок его (судя по контексту — совсем недавний) обязан своим крепостным людям, намекает на блуд, а не на Блуда.

Мы можем утверждать это совершенно уверенно, поскольку в 9 главе «Мертвых душ» содержится эпизод, демонстрирующий, как и при каких обстоятельствах создают «крепостные люди» прозвища, переходящие из рода в род. Этот эпизод — своего рода иллюстрация к пассажу о фамилиях, которые при дамах неловко произнести. Причем весьма недвусмысленно указывается, о какой именно родовой кличке идет речь:

Другое происшествие, недавно случившееся, было следующее: казенные крестьяне сельца Вшивая-спесь, соединившись с таковыми же крестьянами сельца Боровки, Задирайлово-тож, снесли с лица земли будто бы земскую полицию в лице заседателя, какого-то Дробяжкина, что будто земская полиция, то есть заседатель Дробяжкин, повадился уж чересчур часто ездить в их деревню, что в иных случаях стоит повальной горячки, а причина-де та, что земская полиция, имея кое-какие слабости со стороны сердечной, приглядывался на баб и деревенских девок. Наверное, впрочем, неизвестно, хотя в показаниях крестьяне выразились прямо, что земская полиция был-де блудлив, как кошка, и что уже раз они его оберегали и один раз даже выгнали нагишом из какой-то избы, куда он было забрался.

Об отношениях Гоголя с Блудовым известно очень немного. В переписке 1834 г. Блудов упоминается как один из министров, обещавшихся хлопотать о получении Гоголем профессорского места. Затем следует пауза в двенадцать лет — вновь Блудов появляется только в письме Гоголя Жуковскому из Неаполя от 12/24 ноября 1846 г.: «В Риме встретил я в нашей церкви у обедни Блудова, к которому, разумеется, я тот же час подошел. Он немного постарел, но нынешнее выражение лица его мне очень понравилось. Он меня принял очень приветливо». Эти «разумеется» и «нынешнее выражение» говорят столько же о благостности умонастроений Гоголя в середине 40-х годов, сколько и о былой неприязни (уже очень понравившееся нынешнее выражение свидетельствует о том, что прежнее выражение очень не нравилось).

15 ноября 1839 года А. И. Тургенев рассказывает в дневнике о примечательной петербургской дискуссии: «С Вяз<емским>, Жук<овским> и даже Вал<уевым>, спор за поведение с мерзавцами: один Гоголь за меня»². Опубликовавший эту дневниковую запись М. Гиллельсон вполне обоснованно предположил, что спор шел в основном о Блудове… Однако негативное отношение автора «Мертвых душ» к Блудову нельзя, конечно, объяснить только симпатией к Александру Тургеневу, видевшему в Блудове одного из виновников невинного осуждения брата. Нетрудно заметить, что выпад против Блудова в «Мертвых душах», в отличие от тургеневских эскапад, имеет не столько морально-политическую, сколько социально-сословную окраску. «Словцо» Тургенева Гоголь приспособил для своих нужд. Главный предмет его обличений — не предательство, а необоснованное чванство древностью рода.

Эта направленность, вероятно, была обусловлена тем, что Блудов, в свою очередь, невольно (а может быть, и вольно — он был известен своим злоязычием) задел сословную честь Гоголя. А. Д. Блудова, дочь Дмитрия Николаевича, рассказывает в своих воспоминаниях: «В моем детстве, многие при мне говорили не раз, чуть ли не с таким сомнением, о дворянском происхождении Малороссийских фамилий, как о графском титуле Поляков. Признавали однако достоинство генеалогии некоторых знатных и высокозаслуженных вельмож, как напр. Безбородки, Кочубея, но на остальных смотрели как на что-то вроде их клиентов (в Римском смысле слова)…»³. Если подобные высказывания о малороссийском дворянстве, «не раз» звучавшие в доме Блудовых, дошли до Гоголя, они должны были быть восприняты им как личное оскорбление. Подобных оскорблений Гоголь не забывал долго. Пассаж о происхождении неприличных фамилий «людей, дослужившихся первых мест», оказывался, таким образом, ответным ударом…

Для печати, однако, этот удар был смягчен. Готовя «Мертвые души» к публикации, Гоголь старательно очищал текст от слишком личных намеков. Прямой выпад против Блудова исчез. Сохранился только завуалированный — в общих рассуждениях о подаренном народом метком прозвище, которое пойдет обладателю «в род и потомство», да в рассказе о подвигах и бесславном конце блудливого заседателя.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М.: Наука, 1989. С. 467.

² Гиллельсон М. И. Н. В. Гоголь в дневниках А. И. Тургенева // Русская литература. 1963. № 2. С. 139.

³ Русский Архив. 1889. Кн. 1. № 1. С. 102–103.

Кириллица, или Небо в алмазах: Сборник к 40-летию Кирилла Рогова. Содержание

Дата публикации на Ruthenia 8.11.2006.