СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ АЛЬБОМА ПУШКИНСКОЙ ЭПОХИ^*

Л. И. ПЕТИНА

Литературные альбомы составляют довольно значительный пласт дошедшей до нас рукописной литературы пушкинского времени. По своей структуре, составу, характеру заполнения и отношению к ним владельца, а также функции, которую выполняет альбомный текст, они далеко не однородны. Среди бытующих альбомных форм можно выделить как наиболее распространенные и представительные следующие разновидности: альбом-собрание автографов¹, альбом-собрание текстов и так называемый «литературно-бытовой» альбом, или альбом в собственном смысле слова². Последний в силу целого ряда особенностей заслуживает специального внимания.

Рассмотренный не как сумма различных текстов, а в качестве единого органического текстового образования, альбом в точном смысле этого слова обнаруживает устойчивые структурные свойства, которые, наряду с присущей ему особой культурной функцией, позволяют говорить о нем как о своеобразном историко-культурном явлении.

Исходным условием при составлении данного альбома, началом, организующим его структуру, выступает ситуация непосредственного общения, а в силу этого и сам характер общения в альбоме получает специфику устного разговора. Таким образом, альбом, будучи письменным текстом, присваивает себе целый ряд особенностей, характерных для устной диалогической речи, благодаря чему структура альбома в целом оказывается приближена к строю устной речи³. Последнее обстоятельство влияет и на характер самих альбомных текстов. Прежде всего обращает на себя внимание спонтанность, сиюминутность альбомной записи. Этой чертой отмечены не только широко распространенные и культивируемые в альбомах экспромты, но и разнообразные стихи «на случай», «по поводу», в день именин, на отъезд и тому подобные альбомные сочинения, соотнесенные с конкретными, сейчас происходящими событиями⁴. Кроме того, встречаются альбомные записи, непосредственно фиксирующие непринужденный живой разговор, остроумно сказанное замечание, удачный афоризм⁵. В заданном альбомном диалоге графически проявлен («озвучен») только один из его участников, а именно — пишущий в альбом. Нередко поэтому альбомная запись начинается с реплики, строится как ответ на просьбу или предложение (ср. строки популярных альбомных стихотворений: «Что напишу я в Ваш альбом?..»; «Напрасно, друг мой, просишь, / Тебе в альбоме написать…»; «Что в имени тебе моем?..» и др.). Как правило, альбомная запись содержит обращение, зачастую адресат в ней назван по имени (ср.: «Настал разлуки горький час! / Прости, мой Друг! Безценна Оля…» или «Когда в часы досуга / В альбом заглянешь свой, / Геннадий, вспомни друга / С которым век провел златой» и мн. др.)⁶.

Лежащая в основе альбомной структуры диалогическая схема порождает на его страницах диалоги между «вкладчиками»⁷. Примеры их весьма многочисленны. Так, в альбоме прапорщика Геннадия после слов: «О слабостях людей молчи / О добродетелях кричи» — другим почерком замечено: «Добродетель и без крику себя выкажет»⁸. В альбоме А. П. Карол почти под каждой записью неведомый читатель карандашом по-русски и по-французски оставил свои замечания. К стихотворному комплименту, подписанному инициалами М:Г, «Говорят что глаза бывают Зеркалом Души / Так мудрыя и милыя твои так хороши», он прибавил:

Видал я много глаз таких,
Что в них души совсем не мало; —
А поищите сердца в них, —
Так сердца будто не бывало⁹.

В ответ на неумелое признание начинающего альбомного поэта Н. Р.

Хотел в альбом ваш написать?,
Да что-то, — боюсь!..
Не мастер прозой выражать,
Стихами ж — только лишь учусь.
Впрочем что за предисловье,
Начнем махать мы в добрый час;
Пусть строгой критики злословье
Путь прекратит мне на Парнас…

он же посоветовал:

Путь не опасен на Парнас; —
Но вот скажу я что меж нами:
Шутите рифмами под час,
Да не шутите так стопами¹⁰.

В качестве диалогов своеобразного альбомного «разговора» (в данном случае разговора на заданную тему) могут быть рассмотрены встречающиеся в альбомах переводы с одного языка на другой одного и того же же вписанного в альбом стихотворения, сделанные в разное время и разными лицами¹¹. Как правило, они соседствуют на листах. О подобном «альбомном общении» Пушкина вспоминала А. П. Керн: «Во время этих шуток ему попался под руку мой альбом — совершенный слепок с того уездной барышни альбома, который описал Пушкин в Онегине, и он стал в нем переводить французские стихи на русский и русские на французский»¹². Известны также альбомные переводы Баратынского¹³ и Лермонтова¹⁴. Иногда перевод бывает сделан и самим владельцем¹⁵.

«Голос» владельца в альбоме — случай, в общем, нетипичный. Однако помимо указанных владельческих переводов в альбоме можно встретить и владельческие ответы на адресованные ему стихи и рисунки. Такие ответные послания вписывал в свой альбом известный масон и нумизмат князь Михаил Петрович Баратаев, аккуратно подписывая при этом все свои сочинения. Обширным стихотворением отозвался князь на помещенный в альбоме рисунок, изображающий колонну, на которой прибит щит с голубым наметом; вокруг колонны знамена, а по бокам — богини с лавровыми венками в руках. Стихотворение следует сразу же за рисунком, подписано инициалами К M Б и озаглавлено:

                        Ответ Д. С. П.
Нарисовавшему мне сей Трофей власти
надгробного памятника.

На что Трофей?.. на толь — чтоб всем напоминал
Под игом сколь его мой род и я страдал?..¹⁶

Присланный для альбома рисунок Е. М. Хованской также вызвал стихотворный отклик князя¹⁷. Еще один «ответ» приписан рукою князя рядом с обращенным к нему четверостишием:

Других любить, Себя губить; Тебя же милый князь любить Есть то же, что щастливым быть.

С иными быть Скуку сносить С тобою быть то Скуку забыть18.

Редкие примеры владельческих реплик — не единственное проявление их активности на страницах альбома. Альбом изначально предусматривает активную позицию владельца в качестве читателя, ибо чтение альбома есть, прежде всего,  в о с п о м и н а н и е, повторное переживание стоящих за текстом отношений между владельцем и писавшим, либо ситуаций, сопровождавших его написание¹⁹. Установка на воспоминание закрепляет за альбомной записью по сути только одно значение: быть напоминанием, а это, в свою очередь, влияет и на ее содержание; альбомная запись малоинформативна, в достаточной степени ограничен круг тем и сюжетов. Особое воспоминательное чтение — важное условие для правильного понимания и прочтения альбома. В противном случае вызывает недоумение бесконечное повторение одних и тех же текстов (нередко по нескольку раз на страницах одного и того же альбома) и откровенно тавтологическое их содержание.

Следами такого чтения-воспоминания являются в альбомах владельческие пометки, содержащие либо сведения о лицах, писавших в альбом²⁰, либо разного рода разъяснения к тексту²¹. Наиболее распространенной владельческой пометкой в альбоме является пометка о смерти: нарисованный под записью крестик и рядом — дата²².

Ориентированный на устное общение, альбом отмечен еще одной особенностью, присущей устной коммуникации и — шире — человеческому общению вообще, а именно: неповторимостью, уникальностью смысла однажды воспроизведенного текста. В силу того, что смысл альбомной записи несет не только содержание, но и более широкий контекст стоящих за ним отношений, значение написанного при повторном чтении полностью и в точности не воспроизводимо. Даже в случае, когда имеется, казалось бы, максимальное совпадение ситуаций: Пушкин читает свой собственный текст, адресованный им А. Олениной и вписанный им же в 1829 году в ее альбом — «Я Вас любил, любовь еще, быть может…». Однако, прочитанное в 1833 году, стихотворение для Пушкина изменило смысл; внизу под ним он делает приписку: «plusqueparfait — давно прошедшее. 1833»²³.

Альбом обладает длиной, протяженностью. Он заполняется десятилетиями и не может считаться оконченным до тех пор, пока жив его владелец. Построенный по законам устной коммуникации, альбом как целостный текст следует признать открытым, так как в принципе возможно бесконечное присоединение все новых и новых записей. Длина альбома соотносится с длиной жизни его владельца²⁴. В этой связи становится понятным, почему особое значение получают начало и конец альбома, а запись на первом листе — дополнительный смысл²⁵.

Записи в альбоме делаются не в хронологической последовательности, а на первом открывшемся листе либо на специально выбранном месте, которое важно будет для смысла написанного соотнесением с находящимся рядом стихотворением или рисунком. Порядок заполнения, таким образом, позволяет утверждать, что альбом как единый текст, так же как текст устной коммуникации, организован нелинейно. Смысл целого возникает в результате всех возможных соотнесений альбомных текстов между собой, а также каждой отдельно входящей записи с общим контекстом альбома.

Кроме словесных (поэтических и прозаических) записей в альбоме содержатся рисунки. Характер рисунков в литературных альбомах во многом соответствует характеру словесных текстов: в одном случае подчеркнута автографичность, в другом — смысловая сторона записи. Темами многочисленных альбомных рисунков являются факты домашней жизни, бытовая обстановка, реальное окружение владельца. Рисунки в альбомах нередко бывают объединены с текстом. Целый ряд подобных объединений имеет явно диалогическую природу. Сначала одним лицом вписаны, например, стихи, затем другим пририсована к ним картинка, и наоборот. Второй текст в данном случае рождается как результат «прочтения» первого, которое может полностью или частично совпадать с первоначальным текстом, либо не совпадать с ним вообще²⁶. Рисунок и альбомная запись, сделанные одновременно и вдобавок одним и тем же лицом, соотносятся иначе, поскольку в основе своей призваны разными способами сказать то же самое. В этом случае изображение как бы повторено словами и, наоборот, словесный текст — изображением.

Обратимся к примерам. В альбоме B. C. Михалкова, заполнявшемся в студенческих кругах Дерпта, рисунок, изображающий пирующих молодых людей, ниже дополнен стихотворением:

Собутыльник мой давнишний,
За твое здоровье пью я,
За тебя стаканчик лишний
Преохотно осушу я!…²⁷

В альбоме неизвестной Софьи строки популярного альбомного стихотворения «Листок» («С дружной веткой разлученный / Листик бедный, изсушенный, / Ах, куда стремишься ты?..») тут же сбоку проиллюстрированы растущим около камня деревом, с которого слетает последний лист²⁸. Помещенный в альбоме К. Хвальковского рисунок старой раскидистой ели, подписанный Владимиром Евреиновым, откомментирован владельцем (под стихотворением стоят его инициалы: К:Х) следующим образом:

Вот здесь под елью сей печальной
Сокроют некогда и мой холодный прах,
И солнца луч первоначальной —
Лишь будет посещать меня на сих местах!²⁹

Символический рисунок розы, стебель которой пронзен стрелою, сопровожден в альбоме неизвестной девушки обширным стихотворным пояснением: «Цветите Прелести — в дни юности безценной; Доколь Стрела Любви вам жизнь не прервала…»³⁰

Символические рисунки обычно в разъяснениях не нуждались, поскольку носителям альбомной культуры были понятны закрепленные за ними (как правило, однозначные) соответствия³¹. Так, рисунок, изображающий крест, якорь и пылающее сердце, означал: «Вера, Надежда, Любовь»³². Нарисованный или вложенный (что в данном случае одно и то же) в альбом цветок незабудки по смыслу соответствовал словам: «помни обо мне». Рисунок розы чаще всего «прочитывался» как комплимент: «Вы прекрасны, как этот цветок»³³. Цвет розы также нес смысловую нагрузку и менял значение рисунка³⁴.

Рисунки цветов занимают в альбоме особое место, так как употребляются не только в качестве альбомной изобразительной записи, но и языка общения³⁵. Язык цветов был широко распространен в пушкинскую эпоху как условный язык для выражения сердечных чувств, призванный скрыть смысл сказанного от «непосвященных».

Рисунок в альбоме следует расценивать как добавочный, в данном случае, изобразительный канал общения. Такой же смысл в структуре альбома имеют нотные записи. Несколько одновременно существующих способов общения — исключительное свойство устной речи. Строясь по модели устного разговора, альбом находит приемы для создания подобной многоканальной коммуникации.

Альбом изначально «задуман» как текст, составленный несколькими лицами. Установка на «разные голоса» подчеркнута в альбоме, с одной стороны, различием почерков³⁶, с другой, — многоязычием самих альбомных записей. Альбом заполняется, как минимум, на двух языках, чаще всего русском и французском. Встречаются также немецкие, английские, латинские записи, реже — польские, греческие и др.; в виде альбомной экзотики попадаются даже иероглифы³⁷.

Многоязычие в альбоме призвано разнообразить и усложнить вербальный канал общения. И многоязычие, и многоканальная система коммуникации наделены в структуре альбома особым значением, которое становится понятным, если иметь в виду основную — мнемоническую — функцию альбома. В силу того, что первейший смысл любой альбомной записи есть напоминание, а чтение альбома носит характер воспоминания, главной пружиной альбомного механизма памяти становится  п о в т о р. В качестве такового он и реализован в структуре альбома через многократность сообщения и множественность способов его передачи.

Присущие альбому черты устной коммуникации не объясняют всех особенностей его структуры. Говоря об альбоме, следует также иметь в виду его «игровую» природу. Непосредственно на альбомных листах игра развертывается в виде шарад, буриме, логогрифов, акростихов и т. п. Сюда же, к альбомной игре, относятся встречающиеся в альбомах игрушки³⁸, закрученные в виде спиралей тексты, словами нарисованные виньетки³⁹ и проч. Чтение таких записей требует активного читательского соучастия⁴⁰.

Альбом позволяет делать наблюдения над читательской психологией в силу того, что сам он является произведением «читательской» литературы. Лишним доказательством этого служат многочисленные примеры читательского «соучастия», связанные с использованием на страницах альбомов чужих произведений.

Рожденный литературным бытом, атмосферу которого характеризует не столько создание, сколько собственно бытование и усвоение литературы, альбом содержит стихотворения Дмитриева, Карамзина, Жуковского, Пушкина, Баратынского, Языкова, Лермонтова и многих других менее известных или совсем неизвестных авторов. Однако популярные произведения бытуют на страницах альбомов в переадресованном и «испорченном» виде, как правило, без указания автора. В альбоме Геннадия, например, известные строки пушкинского стихотворения подписаны Василием Колотовым и отнесены им непосредственно к владельцу:

            Геннадий!
Когда жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись
В день уныния смирись
День веселья — верь настанет…⁴¹

В другом альбоме владелице его Пашет переадресованы стихи Лермонтова, вписанные сюда, несомненно, молодым человеком и начинающиеся словами: «Вам не видать таких сражений…». Им же сделано Пашете признание стихами Пушкина: «Я помню чудное мгновенье…»⁴². В качестве распространенного альбомного комплимента используются строки из поэмы Богдановича, где вместо слова «Душенька» вставлено имя владелицы альбома: «Во всех ты Сонинька нарядах хороша!»⁴³

Смысловой переделке в альбоме неизвестной Софьи Гавриловны подверглось стихотворение Жуковского «Песня». Вписанное на прощание (для чего понадобилось его укоротить) одной из ее приятельниц (судя по замене слова «любовь» на «дружба»), стихотворение это приняло в альбоме следующий вид:

О Милый Друг! нам рок велит разлуку.
Дни, месяцы, и годы пролетят. —
Вотще к тебе простру от Сердца руку;
Ни Голос твой, ни взор меня не усладят.
Но и в дали моя душа с твоей согласна
Дружба ни времени, ни месту не подвластна
Всегда, везде ты мой Хранитель Ангел будь!
Меня, мой друг, не позабудь⁴⁴

Яркий пример аналогичного смыслового приспособления находим в упоминавшемся уже не раз альбоме прапорщика Геннадия. Здесь в переделанном виде и за подписью полкового товарища А. Одинцова вписано известное стихотворение Д. Давыдова «Решительный вечер»:

Севодни вечером увижусь я с тобой
Севодни вечером со мной не лицемерь,
Иль руку ты соедини с моей
Иль ею покажи мне дверь. —

Тогда я с радости как зюзя натянусь
На тройке ухарской стрелою долечу,
Просплюсь я до Милосной, в Милосной опять напьюсь
И пьяный в Варшаву на пьянство прикачу. —

Но есть ли щастие назначено судьбою,
Тому кто с щастием во веки не знаком
Тогда я Руской человек упьюсь свинья свиньею
И с радости пропью все деньги с кошельком⁴⁵.

Действие, будучи перенесено из Петербурга и Твери в Варшаву и Милосну и, возможно, спроецированное на какую-то вполне реальную историю, корректирует смысл стихотворения.

Все рассмотренные выше приемы меняют не только смысл, но и функцию литературных текстов, преобразуя их из разряда «сообщения» в разряд «языка», на котором говорят в альбоме. Выступая в альбоме в качестве особого «языка», тексты литературных произведений создают и свой особый «словарь», который можно представить в виде реестра, так сказать, сугубо альбомных произведений⁴⁶. Из них активный «словарный запас» составляют кочующие из альбома в альбом произведения⁴⁷, а пассивный — специальный печатавшийся в альманахах и журналах разряд сочинений «в альбом», которые в альбомах реально не использовались.

Язык литературных произведений в более широком смысле означает язык литературы вообще. Языком литературы, то есть стихами и прозой, «разговаривают» в альбоме все. Можно выделить даже специфически «мужские» («Я не поэт, а просто воин / Попал в альбом и тем доволен») и специфически «женские» «речи»:

От женщин к женщинам писать отменно трудно!
Не правда ли Вам было б очень чудно
Когда б я нежности вам стала говорить?
Желания…⁴⁸

Являясь сочинением небольшого круга друзей и знакомых, альбом нередко бывает отмечен единством кружкового языка. Упомянутый здесь альбом Пашет, заполнявшийся подругами по пансиону и родственниками, содержит преимущественно французские записи, советы родных, стихотворные признания в дружбе, разного рода нежности, комплименты и т. п. На фоне французского лепета кузин и приятельниц особенно выделяется мужской «голос», обратившийся к Пашете со словами: «Дай Бог, что б вечно вы не знали, что значит толки дураков…», «Вам не видать таких сражений…» и др.⁴⁹

Альбом Владимира Сергеевича Михалкова, рожденный в студенческой среде Дерпта, заполнен сочинениями Мятлева, рисунками студенческого жилья, видами города и, кроме того, отмечен такими типично буршескими «разговорами», как процитированное выше обращение к собутыльнику или шуточная ода «На восшествие на Престол Царевича Пунша и супруги его Жженки»⁵⁰. — Особенно колоритный пример в этом ряду — альбом прапорщика Геннадия Ивановича Коренева⁵¹. Составители его, в основном, товарищи по полку, а содержание — стихи Д. Давыдова, фривольные стишки анонимного сочинителя, такие специфически «мужские» и «гвардейские» «разговоры», как:

Будешь обо мне вспоминать всякой раз как будешь метать банк
верный твой понтер (подпись нрзб.)⁵²

или:

Гусар, благодаря судьбе
Не ищет флигель Адъютантства —
С врагом желая быть в борьбе —
Ему всего милее пьянство…⁵³

Подобного рода сочинения, выступая в качестве «разговоров», одновременно становятся и речевой характеристикой говорящего, рисуют нам его портрет. Альбом как целостный текст, отмеченный единством языкового поведения, ориентирует нас и на бытовое поведение небольшого коллектива его составителей⁵⁴.

Подведем итоги. Альбом, рожденный как своеобразная литературная игра в недрах литературного быта, включен одновременно и в историю письменности, и в историю быта. Рассмотрение его двойной природы позволяет выявить в нем перекрещивание различных историко-культурных закономерностей. Принадлежа быту — той сфере, где сохраняется доминирующая роль устного общения, альбом обнаруживает в своей структуре целый ряд особенностей, характерных для форм устной коммуникации. Будучи включен в письменную культуру (уже в силу своей графической закрепленности), он выполняет основную функцию, присущую любому письменному тексту, то есть выступает как средство хранения, воспроизведения и передачи информации. Основное значение альбома как «хранителя» подчеркнуто в структуре его в виде особого «устройства памяти». В качестве историко-культурного явления альбом несет информацию, позволяющую реконструировать черты культуры того времени, обычно трудно поддающиеся учету, поскольку они относятся к устной сфере общения, а также к области читательского восприятия и функционирования литературы.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ О собирании автографов в альбомах и возникновении альбомных автографических коллекций см. вступ. ст. Алексеева M. П. Из истории русских рукописных собраний. — В кн.: Неизданные письма иностранных писателей ХVIII–ХIХ веков из ленинградских рукописных собраний. М.–Л., 1960, с. 8–28, 99 и далее. ^Назад

² Перечисленные разновидности альбомов выделены и отчасти охарактеризованы В. Э. Вацуро в статье, особенно важной для нас фактическим материалом: Литературные альбомы в собрании Пушкинского Дома (1750–1840-е годы). — В кн.: Eжегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1977 год. Л., 1979, с. 3–56. Альбом «в точном», «собственном смысле слова» упомянут мимоходом на с. 7, в примеч. 16 на с. 19, 43, 50. (Далее ссылки на эту работу: Вацуро, с.…). ^Назад

³ О структурных особенностях устной речи с точки зрения их семантического механизма, а также их семиотическую интерпретацию см. в статье: Устная речь как семиотический объект. — в кн.: Семантика номинации и семиотика устной речи. Лингвистическая семантика и семиотика, I. Тарту, 1978, с. 63–112. (Учен. зап. / Тарт. гос. ун-т, вып. 442). ^Назад

⁴ Такого рода тексты обычно нуждаются в «расшифровках». Иногда запись тут же, в альбоме, сопровождается пояснением владельца (об этом ниже), в целом ряде случаев разъяснения находим в письмах и мемуарах. Напр., письма Н. М. Языкова к брату содержат бытовой комментарий ко многим стихотворениям, вписанным им в альбом А. А. Воейковой и М. Н. Дириной. См.: Письма Н. М. Языкова к родным за дерптский период его жизни (1822–1829) / Под ред. и с объяснит. примеч. Е. В. Петухова. СПб., 1913, с. 107, 136, 170–176, 182, 185, 227, 315. Содержащиеся в письмах подробности о заполнении альбомов, общении посредством альбомных записей и мн. др. делают их ценнейшим документом, характеризующим в целом альбомную культуру той эпохи. ^Назад

⁵ Ср., напр., альбомную запись: «О жестокая Судьбина! Повторили Вы сей час три раза. Но почтенный друг, не оскорбляйте ее частыми упреками…» и т. д. (Рукописный отдел Государственного Литературного музея, оф. 6460, л. 24 об. В дальнейшем: РО ГЛМ. Альбомные тексты здесь и далее цитируются с сохранением особенностей написания и пунктуации). Ср. также заметки-афоризмы С. Д. Пономаревой, тут же в ее гостиной записываемые Баратынским в Яковлевский альбом. (См.: Медведева И. П. Л. Яковлев и его альбом. — В кн.: Звенья, VI / Под ред. Влад. Бонч-Бруевича. М.; Л.: Асаdemia,1936, с. 120–121). ^Назад

⁶ Заметим кстати, что благодаря этой особенности альбомной записи для нас сохранены имена многих владельцев альбомов. ^Назад

⁷ Диалогические приписки так или иначе уже отмечались в работах, касающихся литературных альбомов. См. ст.: Аронсон М. Кружки и салоны. — В кн.: М. Аронсон и С. Рейсер. Литературные кружки и салоны / Ред. и предисл. Б. М. Эйхенбаума, [Л.], 1929, с. 23; Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова. — В кн.: М. Ю. Лермонтов, исследования и материалы. Л., 1979, с. 118. ^Назад

⁸ PO ГЛМ, оф. 6460, л. 41. ^Назад

⁹ PО ГЛМ, оф. 4149, л. 20. ^Назад

¹⁰ PО ГЛМ, оф. 4149, л. 4. В этой связи напомним и о приписке Пушкина в альбоме А. П. Керн (См. Керн А. П. (Mapкова-Виноградская) Воспоминания. Дневники. Переписка. М., 1974, с. 43). См. также пример альбомного диалога в ст. Вацуро, с. 9. ^Назад

¹¹ См., напр., Album de Madame Olga Kozloff, 1869–1889. (2-е изд.) M., 1889, с. 149–150, 151–152, 153–154. См. аналогичный пример в ст. Вацуро, с. 53. Диалогическая основа альбомных переводов раскрывается в переводах-пародиях (см. альбом Е. Н. Михалковой. — ОПИ ГИМ, ф. 401, ед. хр. 106, л. 84–84 об. – 85). ^Назад

¹² Керн А. П. Воспоминания. Дневники. Переписка, с. 43. См. там же переведенные Пушкиным стихотворения в альбоме Керн. ^Назад

¹³ См. описание альбома А. В. Лутковской в примеч. к кн.: Баратынский Е. А. Полн. собр. соч. / Под ред. и с примеч. M. Л. Гофмана. Пг., 1915, с. 276–277. ^Назад

¹⁴ См. Андроников И. Неизвестная нам Мария. — В кн.: Лермонтов: исследования и находки. 2-е изд., исправл. М., 1967, с. 470–471. ^Назад

¹⁵ См. альбом кн. М. П. Баратаева. — ОПИ ГИМ, ф. 1, ед. хр. 233, л. 63 ^Назад

¹⁶ Там же, л. 103 об. – 104. ^Назад

¹⁷ Там же, л. 79. ^Назад

¹⁸ Там же, л. 81. ^Назад

¹⁹ Ср. у Пушкина строки в стихотворении «Ел. Н. Ушаковой. В альбом»: «Авось на память поневоле / Придет вам тот, кто вас певал…». Не случайно альбом имеет заглавие, чаще всего помещенное на передней крышке или застежке: «souvenir», «souvenance». ^Назад

²⁰ Ср. приписки типа: «Мари писала 10-ти лет» (альбом Ю. И. Липиной. — PО ГЛМ, оф. 5437, л. 31) или: «Ее уж нет. мы простились в 41м году на всегда» (там же, л. 21). См. также записи П. А. Осиповой-Вульф к двум немецким стихотворениям, вписанным в ее альбом графом Карлом Верри делла Бозиа (см.: Модзалевский Б. Л. Поездка в с. Тригорское: Приложение Х. Альбомчики А. М. Вындомского и П. А. Осиповой. — В кн.: Пушкин и его современники. СПб., 1906, вып. I, с. 155–157). Аналогичный характер имеет приписка С. К. Перовской, упомянутая в ст. Вацуро, с. 52. ^Назад

²¹ Нередко пояснения раскрывают историю создания текста или историю его посвящения. См. приписку Олениной к стихотворению Пушкина в ее альбоме в предисл. О. Н. Оом в кн.: Дневник Анны Алексеевны Олениной (1828–1829). Париж, 1939, с. XXXIX. Описание альбомов Олениной см. там же, с. IX, ХХХV–ХХХVII, XXXIX–XL. См. также сходную владельческую пометку в ст. Вацуро, с. 47 и мн. др. ^Назад

²² Альбом Паулины Даль, сестры В. И. Даля, заполнявшийся на протяжении 1808–1838 гг., содержит такие крестики почти под каждым вписанным текстом и в этом смысле действительно «походит на кладбище» (РО ГЛМ, оф. 5991). ^Назад

²³ Дневник Анны Алексеевны Олениной (1828–1829), с. XXXIX–X. Такой же характер носит приписка Д. Давыдова в альбоме П. Л. Яковлева (см.: Медведева И. П. Л. Яковлев и его альбом, с. 132–133). ^Назад

²⁴ Аналогия между альбомом и жизнью устойчива для альбомной лирики. Ср., напр., стихотворение П. А. Вяземского «Альбом» («Альбом как жизнь, противоречий смесь…»), В. Г. Бенедиктова «В альбом Н. А. И. («Что жизнь? я мыслю: лист альбомный…»), ср. также стихотворную запись в альбоме Ю. И. Липиной: «Пусть жизни летопись альбомом / Того напомнит Вам порой…» и проч. (PО ГЛМ, оф. 5437, л. 21) и др. ^Назад

²⁵ О значимых листах в альбоме см. комментарий к 10-му стиху ХХVII строфы IV гл. «Евгения Онегина» в кн. Лотмана Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1980, с. 243. Ср. также строки стихотворения, вписанного в альбом П. П. Языковой: «Когда б моя рука / Была рукой счастливой, /Альбоум начал ваш я с перваго б листка…» (PО ГИБ, ф. 359, собр. Колобова, № 647, л. 17). ^Назад

²⁶ Случай несовпадения рисунка с текстом — приведенные в ст. Вацуро выдержки из альбома неизвестного, где, в частности, карикатуры на С. Д. Пономареву и В. И. Панаева прокомментированы стихами Баратынского и Панаева (Вацуро, с. 16). ^Назад

²⁷ ОПИ ГИМ. ф. 401, ед. хр. 105 (альбом № 3), л. 99. ^Назад

²⁸ РО ГПБ, ф. 1000, собр. ед. пост. 1948, 134, л. 61. ^Назад

²⁹ ОПИ ГЛМ, ф. 1, ед. хр. 245, л. 38–38 об. ^Назад

³⁰ РO ГБЛ, ф. 344, Шибанов, № 417, л. 62 об. ^Назад

³¹ Ср. описанные Пушкиным символические рисунки в альбоме Ольги и в альбоме уездной барышни (Лотман Ю. М. Роман А. C. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий, с. 242–243). ^Назад

³² В альбоме неизвестной Лизы, в последней строке четверостишия: «Давно б душа моя увяла, / И охладела в сердце кровь, / Когда б меня не подкрепляли…» вместо слов «надежда, вера и любовь» помещен описанный рисунок (ОПИ ГИМ, ф. № 1, ед. хр. 240, л. 21). ^Назад

³³ Ср. пояснения к рис. розы в альбоме Скалон: «Чей образ Роза Ты скажи Изображаешь? / Конечно той, Альбом чей украшаешь…» и т. д. (ОПИ ГИМ, ф. № I, ед. хр. 237, л. 65–65 об.). ^Назад

³⁴ Красная роза могла означать любовное признание, белая — упреки в гордости. Ср., напр., подпись под рис. белой розы в альбоме неизвестной Софьи: «Цвети розан, но не гордись! / Рука провиденья всегда готова / Превратить тебя в ничто! (ОПИ ГИМ ф. Музей 40-х г. М. хр. А 933, арх. № 2594, л. 20 об. — 21). ^Назад

³⁵ Образчиком живого разговора на нем служит переписка А. П. Керн с Феодосией Полторацкой: «У меня есть тимьян, я мечтала иметь резеду, с моей мимозой нужно много желтой настурции, чтобы скрыть ноготки и шиповник, которые мучают меня. Благодаря утрате резеды, оринель взял такую силу, что вокруг уже нет ничего, кроме ноготков, тростника и букса» и т. д. (см. Дневник для отдохновения. — В кн.: Керн А. П. Воспоминания. Дневники. Переписка, с.155. См. там же, с.126, 139, 163–164 и далее). Алфавиты цветов, разъясняющие их значение, встречаются в альбомах и рукописных сборниках на русском и французском языках на протяжении всего XIX века (см. рукописный сборник К. Мальма — РО ГЛМ, оф. 4114, л. 58–60 об. –61 об. — 65 об.; альбом неизвестной Marie — РО ГЛМ, оф. 7339, л. 2«27 и др.). Среди печатных толкований назовем кн. Ознобишина Д. Селам или Язык цветов. СПб., тип. департ. народ. просвещ., 1830. 132 с. (в авторском предисловии в качестве основного источника перевода названа кн.: Die Blumensprache, oder Bedeutung der Blumen nach orientalischer Art. Berlin, 1823. Существовали и более ранние как французские, так и немецкие оригиналы подобного рода издании) и кн. анонимного составителя: Язык цветов, или Описание эмблематических значений, символов и мифологического происхождения цветов и растений. СПб., тип. Фишона, 1849. IV, 124 с. Вышедшие в начале следующего столетия: Язык цветов (язык любви). Изд. А. А. Быкова. Рига, 1903. 28 с.; Язык цветов / Пер. с нем. М. Гордон. Варшава, 1905, 16 с. и др. свидетельствуют о том, что язык цветов оставался «живым» и в начале XX в. ^Назад

³⁶ О почерке как персонологической характеристике см.: Устная речь как семиотический объект, с. 86. ^Назад

³⁷ Особенным многоязычием отличается упоминавшийся выше альбом кн. М. П. Баратаева. Обращает на себя внимание л. 2 об. в его альбоме, целиком заполненный коротенькими записями на разных языках, сделанными разными почерками и в разной манере письма: скорописью, печатным шрифтом и проч. ^Назад

³⁸ Чаще других попадаются вырезанные из бумаги и наклеенные в альбом сетки-пружинки, внутри которых, приподняв за ниточку, модно прочесть запрятанный текст. (См., напр., альбом И. М. Даля — PО ГЛМ, оф. 5990, л. 35 об. и 36 об.; альбом неизвестной Themire — PO ГЛМ, оф. 4175, л. 21). В альбоме последней находится еще одна замысловатая игрушка: нарисованные на листе очки, через которые на свет можно разглядеть подклеенные к ним сзади рисунки с подписями (там же, л. 52). ^Назад

³⁹ Там же, л. 16 об. См. также альбом П. Даль — PО ГЛМ, оф. 5991, л. 79. Особо изощренными текстами-виньетками отличается альбом М. П. Баратаева (ОПИ ГИМ, ф. 1, ед. хр. 233, л. 63, 109–109 сб.). ^Назад

⁴⁰ Об «игровой» природе чтения русского лубка и связанной с ней читательской позиции см. ст. Лотмана Ю. М. Художественная природа русских народных картинок. — В кн.: Народная гравюра и фольклор в России ХVII–ХIХ вв. М., 1976, с. 258–259. ^Назад

⁴¹ РО ГЛМ, оф. 6460, л. 13. ^Назад

⁴² PО ГЛМ, оф. 4168, л. 59 об. и л. 39. ^Назад

⁴³ РО ГПБ, ф. 1000, собр. ед. поступл. 1948, 134, л. 6. ^Назад

⁴⁴ РО ГПБ, ф. 1000. собр. ед. пост. 1948, 134, л. 53. ^Назад

⁴⁵ PО ГЛМ, оф. 6460, л. 35. Милосна — последняя станция перед Варшавой. ^Назад

⁴⁶ Современники различали альбомный и неальбомный характер записи. Ср., напр., извинения Некрасова за вписанное им стихотворение в альбом О. Козловой (Album de Madame Olga Kozloff, с. 171) или стихотворение Илличевского «В альбомах место ль эпиграммам?..» (Илличевский А. Д. Опыты в антологическом роде. СПб., 1827, с. 45). В число сугубо альбомных попадают произведения, не обязательно написанные специально для альбомов. Назовем некоторые из них по первой строке: «Скатившись с горной высоты…», «От дружной ветки отлученный…», «О милый друг! теперь с тобою радость…» (чаще со строки: «О милый друг, нам рок велел разлуку…»), «Цветок засохший, безуханный…», «Последние цветы милей…» и др. Признаком «альбомности» становится, наряду с темой, особая интонация устного и интимного разговора. ^Назад

⁴⁷ Альбомные штампы — еще один признак устного характера альбомного общения, ибо спонтанность записи и отчасти заранее известный смысл ее неизбежно порождают «речевые клише». ^Назад

⁴⁸ См. альбом неизвестной. — PC ГПБ, ф. 1000, собр. ед. пост. 1948, 224, л. 41. См. также примеры «мужских» и «женских» записей в ст. Вацуро, с. 41. Дополнительной характеристикой «голоса» в альбоме в целом ряде случаев служит французский язык. Ср., напр., характерную альбомную запись: «Попроси прелестных соотечественниц наших простить мне что пишу тебе в Альбом по руски…» (РО ГЛМ, оф. 6460, л. 10 об.). ^Назад

⁴⁹ РО ГЛМ, оф. 4168, л. 63 и л. 59 об. Из обращений и подписей явствует, что альбом принадлежал внучке известного баснописца, издателя журнала «Благонамеренный» А. Е. Измайлова. В альбоме имеется пять его стихотворных автографов (два из них, в 1823 и 1824 гг., вписаны по случаю именин Прасковьи — 28 октября), пожелание его супруги — Екатерины Ивановны, а также записи других родственников. Альбом датируется 1818–1831 гг. (кроме одного стихотворения, которое могло появиться в альбоме только после 1859 г.). Большая половина альбома исписана детским почерком с ошибками по-французски в 1819, 1820 и 1821 гг. Судя по именам составительниц — С. Салтыковой (в замужестве С. Дельвиг), «Сашиньки» Семеновой (А. Н. Семеновой-Карелиной, прабабки А. Блока), А. Копьевой (в замужестве А. Якимовской) и др., — альбом заполнялся в известном в свое время петербургском женском пансионе Елизаветы Даниловны Шретер (см.: Модзалевский Б. Л. Пушкин, Дельвиг и их петербургские друзья в письмах О. М. Дельвиг. — В кн.: Он же. Пушкин. [Л.], 1929, с. 123–273). ^Назад

⁵⁰ ОПИ ГИМ, ф. 401, ед. хр. 105 (альбом № 3) ^Назад

⁵¹ PO ГЛМ, оф. 6460. Альбом по записям датируется 1827–1832 гг. Он заполнялся преимущественно в Варшаве в 1827–1828 гг., причем большинство записей 1828 г. сделаны по случаю отъезда Геннадия из Варшавы в Россию. Чин прапорщика (младший обер-офицерский чин пехотных полков) упомянут мимоходом в прощальной записи на л. 11; имя же владельца названо в альбоме неоднократно. В это время в Варшаве стояло два пехотных полка: лейб-гвардии Литовский и лейб-гвардии Волынский полк. В списке офицеров, служивших в лейб-гвардии Литовском полку с 1811 по 1886 год, среди 711 имен есть только один Геннадий — Коренев Геннадий Иванович, 22 декабря 1827 г. уволенный от службы по болезни подпоручиком, то есть при выходе в отставку получивший, как и следовало, следующий чин. (См. список офицеров лейб-гвардии Литовского полка в кн. Маркграфского А. История лейб-гвардии Литовского полка. Варшава, 1887, с. 37 прилож.). В этом же списке находим имена составителей альбома, его полковых товарищей: М. Житкова, В. Желтухина, П. Корниловича, А. Одинцова, Колотова и др. Пользуюсь случаем сердечно поблагодарить Владислава Михайловича Глинку за помощь при атрибуции данного альбома. ^Назад

⁵² Там же, л. 40 об. ^Назад

⁵³ Там же, л. 17. ^Назад

⁵⁴ См. ст. Лотмана Ю. М. Устная речь в историко-культурной перспективе. — в кн.: Семантика номинации и семиотика устной речи. Лингвистическая семантика и семиотика, I. Тарту, 1978, с. 113–121. (Учен. зап. / Тарт. гос. ун-т, вып. 442); его же ст.: К функции устной речи в культурном быту пушкинской эпохи. — В кн.: Семиотика устной речи. Лингвистическая семантика и семиотика, II. Тарту, 1979, с.107–120. (Учен. зап. / Тарт. гос. ун-т, вып. 481). ^Назад