ПАРАФРАЗ И ИНТЕРТЕКСТЫ

МИХАИЛ ГАСПАРОВ

Тридцать с лишним лет разработки интертекстуального анализа показали как его замечательные возможности, так и его несомненные ограничения. Накоплен огромный материал, но недостаточно показано, как выявленные подтексты функционируют в структуре стихотворения. Они могут быть ключевыми, когда без них непонятен весь текст (пример: индийская миниатюра при стихотворении Хлебникова "Меня проносят на слоновых..." или фламмарионовское "По волнам бесконечности" при "Стихах о неизвестном солдате" Мандельштама); могут быть факультативными, когда текст понятен и без них, но с ними смысл его обогащается; могут быть противопоказанными, когда они отвлекают внимание от смысла текста в ложном направлении (пример: семантические ассоциации некрасовских анапестов при стихах, ориентированных на семантические ассоциации блоковских анапестов). Они могут быть "литературными", семантически ориентированными, и "языковыми", возникающими стихийно, в результате естественных ритмико-синтаксических тенденций языка, вне семантики. Структурирование, иерархизация подтекстов каждого стихотворения - главная задача анализа, и она слишком часто решается неудовлетворительно, а иногда не ставится вообще.

Были попытки противопоставлять интертекстуальный анализ структурному анализу: говорилось, что структурный анализ принадлежал структурализму, а интертекстуальный - постструктурализму, который деконструирует текст, разбирая его на интертексты. Это не так. Интертекстуальный анализ тоже структурирует, только не данное произведение, а совсем другой объект - всю исполинскую совокупность текстов, складывающихся в культурный мир, к которому принадлежит данное произведение. Такая реконструкция всем нам необходима, но не нужно путать ее с реконструкцией смысла отдельного произведения. Для последовательного интертекстуального анализа разбираемое стихотворение интересно не столько само по себе, сколько в качестве исходной точки для обозрения всей культуры своего времени и слоя; и обозрение это в высшей степени структурно, потому что вся его перспектива рисуется из одной и только одной точки. Стихотворение здесь - как бы прозрачное окно, через которое исследователь заглядывает в мир автора и его современников, и чем его стекло прозрачнее, тем лучше. Если же мы переносим наше внимание на само произведение, то этим мы сосредоточиваемся именно на стекле, на его оптических особенностях, деформирующих этот мир применительно к задаче данного стихотворения. Это тоже нужно.

Чтобы выделить в стихотворении (со всеми его подтекстами) структурную основу, есть простое средство: пересказ. Мандельштам категорически утверждал, что там, где возможен пересказ, настоящая поэзия и не ночевала. В таком случае пересказ тем более необходим исследователю: он позволит отделить то, что поддается пересказу, то есть не-поэзию, от того, что не поддается пересказу, то есть поэзии, и позволит сосредоточиться именно на анализе этого второго. Мы понимаем только то, что можем пересказать. Ведь метафоры мы тоже выявляем лишь на фоне бессознательного прозаического пересказа. Так и все содержание стихотворения мы реконструируем по словам в прямом значении, которые отделяем от переносных. Метафора - это странное словосочетание, стихотворение - странное фразосочетание: они требуют пересказа в одинаковой мере и одинаковыми средствами.

В зависимости от сложности произведения, пересказ может быть более суммарным и более детальным (примеры первого - для "Бессонница. Гомер..." и для "Нашедшего подкову", пример второго - для "Концерта на вокзале"). Пересказ может следовать за текстом и может отклоняться от последовательности текста, выявляя логические перестановки (простой пример - "Сегодня дурной день...", сложный - "Век"). Пересказ может послойно выделять в тексте исходную мысль, исходный образ, исходный сюжет и их усложняющуюся метафоризацию (примеры: "Дано мне тело..." и "Silentium"). Пересказ может параллельно прослеживать смену мыслей, смену образов и точек зрения, смену эмоций ("Notre Dame", "Лютеранин").

Лотмановский конгресс