стр. 27

     Виктор Шкловский

     КИТОВЫЕ МЕЛИ И ФАРВАТЕРЫ

     День смерти Клариссы Гарлов

     Мы убеждены, что инерция вчерашнего дня кончена. "Новый мир" и "Красная новь" не существуют, а только печатаются.
     Мы представляем себе историю литературы не в виде непрерывной цепи, а в виде борьбы и вытеснения отдельных линий.
     Леф отрицает современную, т. е. печатающуюся сейчас, прозу.
     Мы знаем, насколько мало места занимает беллетристика в наше время.
     В свое время, когда Ричардсон заканчивал Клариссу Гарлов, читатели ждали в соседней комнате, ждали долго и обсуждали вопрос, умрет ли Кларисса? Были приняты меры к спасению Клариссы. Один человек угрожал Ричардсону, что если Кларисса умрет, то он изобьет сочинителя, так как невеста его сильно огорчается клариссиной судьбой.
     Через несколько часов, потупив голову и не отвечая ни на один из вопросов, Ричардсон вышел из двери и посредине комнаты поднял руку вверх: "Она там"! - произнес он неподдельно грустным голосом, и вся компания погрузилась в печальные размышления. Двор был немедленно извещен о печальном событии. Эта заинтересованность в романе давно пережита.
     Организм читателя вакцинизирован вымыслом. Интерес к сюжету, к судьбе героя упал настолько, что Алексей Максимович

стр. 28

Горький печатает свой роман "Клим Самгин" сразу в двух журналах, причем в одном идет начало, а в другом - конец.
     Так можно перевозить только мертвое, мороженое, разрубленное на части мясо.
     В 1906 году Л. Толстой писал Ив. Наживину:
     "...Роман, вероятно, много мешал вам, и я рад, что вы его кончили. Я давно уже думал, что эта форма отжила, не вообще отжила, а отжила, как нечто важное. Если мне есть что сказать, то не стану я описывать гостинную, закат солнца и т. п.
     Как забава, не вредная для себя и других, - да. Я люблю эту забаву. Но прежде на это смотрел как на что-то важное. Это кончилось." (Ив. Наживин, "Из жизни Л. Н. Толстого". Письма, стр. 139).
     Роман существует, но существует, как свет угасшей звезды. И в то же время на стеклах библиотек Ленинграда появилось объявление: "Здесь можно получать беллетристику и мемуары". Никогда еще, а только сейчас, во время нами предсказанное, не существовали одновременно на рынке мемуары Щепкина, Анненкова, Вигеля, Вульфа, Сушковой; они еще недавно были библиографической редкостью. Панаева со своими воспоминаниями читается лучше, чем романы Шолохова, несмотря на то, что к книгам Панаевой не прилагаются никакие премии. Писатели воскресают заново, и происходят изумительные вещи, когда на рынке полное собрание сочинений Панаева, вышедшее давно, стоит дешевле, чем его воспоминания, которые можно прочесть в том же собрании сочинений. Когда воспоминания Григоровича идут хорошо, хотя и изданы дорого, а собрания сочинений Григоровича - груз для букиниста. Умирающий роман опытен.
     Читая романы "Красной нови" видишь, как толково танцуют современные беллетристы и как они хорошо знают способы заставить романную куклу говорить "папа" и "мама".

     Натурщики протестуют

     Беллетристика умных не удовольствуется этим. Она движется в сторону опубликования материала, она переключается на новую сторону, и вот начинается спор автора и натурщика. Когда-то петрашевец Ахшарумов, которого Добролюбов считал соперником Достоевского, когда-то Ахшарумов написал роман "Натурщица". В этом романе выдуманная женщина судом протестует против судьбы, которую ей приписал автор. Выдуманные люди оживали в старой беллетристике, жили семьями и производили друг друга. Онегин родил Печорина, Печорин родил Тамарина и так далее, и так далее.
     Сейчас беллетристы крадут человеческие судьбы, и натурщики уже живые, уже с фамилиями протестуют, - они говорят, что именованные числа нельзя ни делить, ни складывать. Дегтярев протестует против Всеволода Иванова, который использовал мемуары для своей "Гибели Железной". Мемуарист чувствует себя автором, а не инертным материалом.

стр. 29

     Сюжетное оформление перестало являться признаком авторства и свойством, таинственно превращающим нечто в искусство. Писатели, начавшие безматериально, люди типа Каверина и Вагинова перешли к памфлетным мемуарным романам.
     Они делают ошибку, потому что нельзя пририсовывать птичьи ноги к лошади, - птичьи ноги можно пририсовывать только к дракону, потому что дракона не существует.

     Л. Толстой на китовой мели

     Я не думаю, что время остановится и что подробности навсегда вытеснили генерализацию, но я убежден, что новые беллетристы, считающие себя потомками классиков, на самом деле рождены только инерцией типографских форм.
     Когда-то Хлебников называл партер китовой мелью. Китовая мель Большого театра в толстовские дни пустовала.
     В пушкинские дни от речи Достоевского падали в обморок люди, и Глеб Успенский должен был бороться с праздником, как с живым событием, утверждая, что речь Достоевского имеет не всечеловеческое, а всезаячье значение.
     Автор нескольких незаконченных произведений Сакулин не мог заполнить пустоты зева сцены Большого театра. Шацкий читал о педагогике, было очень скучно. Китовая мель населилась мелкой рыбой.
     Может быть, где-нибудь у баптистов по внелитературной линии мог сейчас существовать юбилей Толстого.
     Такого отсутствия заинтересованности, такой обреченности юбилея нельзя было себе представить.
     И слухи о чтении трудовой интеллигенцией стихов над могилой Толстого и пении школьников - все это зевает, как зал Большого театра.

     Спор о Ю. Тынянове и Белинском

     Покровительственная полоса и протекционные тарифы, введенные на беллетристику, конечно, поддерживают ее производство. Олитературивается этнографический очерк Пришвина и исследовательские работы Юрия Тынянова.
     Юрий Тынянов замечателен своими исследовательскими работами над архаистами. Ему удалось понять судьбу Тютчева, Тынянов ввел в историю литературы понятие соотнесенности, возникновение литературной формы на фоне другой литературной формы.
     Он, так сказать, расширил понятие пародии и снял с нее снижающее значение.
     Сам Тынянов любит изречение Галича о том, что "пашквиль это высокий жанр". Юрий Тынянов занимается противопоставленной литературой, той, которая называется архаизм. Его линия идет на Кюхельбекера, Катенина, Грибоедова, Хлебникова. Кюхельбекер

стр. 30

еще не напечатан, его тетради лежат в Публичной библиотеке трогательной горкой.
     Не жалостливый Л. Толстой - и то был тронут этой судьбой.
     Тынянов был в университете совершенно отдельным человеком. Он сидел в семинарии Венгерова иностранцем.
     Есть трагедия в том, что список людей, произведенных Белинским в классики, что список этот (как показал Иван Розанов в своей интересной и компромиссной книге "Литературные репутации") сделался списком книг, проходимых в учебных заведениях министерства народного просвещения.
     Эта трагедия продолжается и сейчас. Когда нас упрекают именем Белинского, нас упрекают именем правительственных гимназий.
     Тынянов сидел на семинарии, отделенный от учеников Венгерова и Белинского, от либеральных гимназистов. Его исследовательская работа о Кюхельбекере, спор с Пушкиным об изобретательстве сгорел.
     В свое время борясь с налоговой политикой, обкладывающей корабли налогами сообразно с шириною палубы и высотою от киля до нее, кораблестроители выпятили борта галиотов.
     Юрию Тынянову пришлось вместо исследования о Кюхельбекере написать "снижающий роман", споря о судьбе Пушкина, решая в этом споре наши собственные споры.
     В процессе работы исчезла ее первоначальная каузальность, исчезла пародийность и получилась читаемая книга - не биографический роман, а роман исследования. Я считаю "Смерть Вазир Мухтара" лучшей книгой, чем "Кюхля".
     В "Вазир Мухтаре" заново решается вопрос о Грибоедове. Еще больше отпала пародийность. Отдельные куски материала, набранного по строкам, организуют магнитное поле, создавая новые ощущения.
     Для того чтобы понять разницу между вещами Тынянова и обычным романом, достаточно посмотреть работы Ольги Форш.
     Ольга Форш изучает биографию Гоголя, затем берет те дни жизни его, про которые не сохранилось никаких известий, и в них вписывает роман, т. е. она работает методом впечатывания. В обычном историческом романе это внесение шло по линии ввода выдуманного героя - Юрий Милославский у Загоскина, Мариорица у Лажечникова.
     Тынянов работает методом сталкивания материала и выделения нового материала.
     Новая проза существует сейчас, конечно, не только как проза историческая, но нужно помнить, что все коренные эпохи всегда поднимали спор о наследстве, о том, что можно принять в прошлом и те книги, которые мы сейчас пишем про историю, - это книги про настоящее, потому что занятие историей, кажется, это говорил Борис Эйхенбаум, это один из методов изучения современности.