стр. 10
В. Маяковский
ПИСЬМО РАВИЧА И РАВИЧУ
---------------------------------------------------------------------
"Уважаемый т. Маяковский!
Решаюсь вам написать письмо. В этом рассказе я описываю действительную жизнь мою и моих товарищей. Разница в том, что здесь я описываю человека уже более взрослого - лет тридцати, а мне 20. Кроме этого все описываемое правда. Посылаю вам потому, что свой первый стих написал, прочитавши ваши книги. Сам я не из Ленинграда.
Я не ручаюсь, что посылаемый мною рассказ может быть напечатан в вашем журнале, но прошу вас мне лично написать письмо об ошибках, за что буду очень благодарен.
С приветом Л. Равич."
---------------------------------------------------------------------
стр. 11
Безработный
(Из дневника безработного)
Голос толпы, как труба...
Длинная, длинная очередь.
И тянутся к бирже труда
Хмурые чернорабочие.
Замызганный каменный пол.
Скамейки. На них вповалку
Женский и мужеский пол,
В шапках и полушалках.
Застыли люди, иль спят?
Какая коса их скосила?..
Черна от бровей до пят,
Черна рабочая сила...
С лопатами ждут копачи,
Глядят лесорубы хмуро.
И в тесном углу молчит
Белая кисть штукатура.
А где-то сопит весна,
И воздух гнилой топорщится...
Встает от пьяного сна
Веселая Фенька уборщица.
И Фенька тащит меня,
Рыгая капустой и водкой...
Но вдруг толпа загудела, звеня,
У грязной перегородки.
Тре-бо-ва-ние пришло...
Сто человек на работу.
И стало как будто светло,
И жизнь стала в охоту...
Толпа зашумела, как дуб,
И выросли руки, как сучья,
На плотника лез лесоруб,
Копальщики перли, как тучи.
И карточки зрели в руках,
И ширился гул безработных...
Волна волновалась, пока
Не набрали полную сотню.
В счастливцах вспыхнул огонь,
В глазах наливалась настойка,
Сила сочилась в ладонь,
Ушли они стадом на стройку.
А где-то глухие часы
На башне высокой завыли.
Все ушли, как голодные псы,
И биржу труда закрыли.
Улица так и гудит.
А вечер над крышами гордый.
Мы с Фенькой пошли бродить
От нечего делать по городу.
В карманах у нас ни боба.
Ей шамать охота с похмелья,
А там на панелях гульба -
Растратчикам пир и веселье...
Водят дамы собак на цепке
И собаки, как дамы, толсты,
И парень в новенькой кепке
Покупает девчонке цветы.
А Фенька моя пьяна...
Я чую, что девка тает.
Для других пахнет весна,
А для нас она воняет.
Между прочим подходит ночь.
На руке моей виснет Фенька,
Ей от голода стало не в мочь -
Мы присели на камень ступеньки.
Эх, пошамать бы рыбы теперь!
Аж во рту стало нудно и сухо.
И ворчит, как дремучий зверь,
Мое неуемное брюхо.
Эх, на поясе сколько дыр
Я сегодня гвоздем продырявил!
Над бульваром вечерний дым -
Там поют больные лярвы.
Закусила Фенька губу,
Отодвинулась. Стало ей тесно.
И зовет ее на гульбу
Отдаленная пьяная песня.
Я за нею в потемки пошел,
Проводил ее до бульвара.
Будто просо в дырявый мешок
В нем насыпаны пьяные шмары.
Покупают их мясо за деньги
Люди, гнилые, как пни.
И голодная добрая Фенька
Потеряет хорошие дни...
Я ушел в темноту бездорожья,
Видел Фенькины угли-глаза.
Я видал, какой-то прохожий
Ее грубо за руку взял.
И такая жальба за подругу,
Ее глаз мне стало жаль.
Я за пазуху сунул руку,
Но не нашел ножа.
стр. 12
Давеча продал я ножик -
Хлеба купил, папирос...
Оглянулся... пропал прохожий
И Феньку с собою увез.
Я долго по улицам шлялся,
Горела моя голова.
Запела цыганским вальсом
И слюни пускала Нева...
А где-то гремящие трубы
Запели на сто голосов,
Как будто вошли лесорубы
В чубатые чащи лесов.
А в тумане пегом и диком,
Где глохнет ветровый свист, -
Стоит Петька Великий,
Безработный кавалерист.
И дремлют заржавленной болью
Оскаленные стены дворца...
...............
Неужели те годы уплыли
И растаяли песни свинца.
Да... теперь мне, пожалуй, за тридцать,
Чуб мой стал понемногу седым,
Но тогда было радостно биться,
Даже самым простым рядовым.
Революции дал я немного.
Но гореть за нее хорошо.
С военкомом одной дорогой
Я в шинели растрепанной шел.
И в холодные дымные ночи,
Когда песня сердцу - сестра,
Я в отряде - простой наводчик -
С пулеметом стоял у костра.
Мне мерещится шум барабана
В духоте ночлежных ночей.
Я люблю, когда старая рана
В непогоду болит на плече.
Вспоминаю былое горение,
Эти ночи ко мне не придут...
Эх, добряга ты, ветер весенний,
Мне от голода нынче капут.
Мне придется издохнуть с голоду,
Дорогая красотка-весна...
Ишь, как лопает звезды-желуди
Рябая свинья-луна.
За Невою рассветом кроются
Сытые небеса...
На углу домина строится -
И такие на диво леса!
Размахнулось руками строение,
А стена высока и нова.
Это началась стройка весенняя -
Значит рано еще унывать.
Эй ты, сердце, до жизни охочее,
Веселее и жарче стучи...
Скоро утро -
Придут рабочие.
Попрошусь таскать
Кирпичи...
Л. Равич (1928 г.).
---------------
Дорогой т. Равич.
Я отвечаю вам в журнале, думая, что замечания, высказанные относительно вашего рассказа в стихах, будут полезны и другим поэтам, начинающим работу над словом.
Я смотрел ваш стих несколько раз и читал его многим понимающим в словах товарищам.
Выводы такие: вы очень способны к деланию стихов (если это действительно "первое" и если описываемое действительно "правда").
Хорошо полефовски:
1) Все образы произведены обдуманно от двух главных тем - "безработица" и "голод".
"Эх, на поясе сколько дыр
Я сегодня гвоздем продырявил!"
"Ишь, как лопает звезды-желуди
Рябая свинья-луна".
"Стоит Петька великий,
Безработный кавалерист".
стр. 13
Это лучше бесцельного имажинизма Есенина.
Безработный применительно к Петру Великому и не обидно и не грубо, а вместе с тем снижает всю петрову, всю царственную величавость.
2) Прямое, незаталмуженное предыдущими поэтами, отношение к шаблоннейшим явлениям -
"Для других пахнет весна,
А для нас она воняет".
3) Сделанность, слаженность слов, аллитерация, сама явившаяся в результате долгого обдумывания наиболее выразительных для данного положения букв и слов -
"Черна от бровей до пят
Чернорабочая сила".
Копальщики перли как тучи
И карточки зрели в руках.
4) И хорошо, что тоска, пронесенная через безработицу, разрешена подвадцатилетнему и бодрому -
"Скоро утро,
Придут рабочие -
Попрошусь таскать
Кирпичи".
Плохо, постаринке:
1) Рядом с точными определениями расставлены и неопределенно декадентские -
А где-то глухие часы...
а где-то сопит весна.
Где? Дайте точный адрес: на углу Литейного и Пантелеймоновской?
2) Отдельные расхлябанные, истрепанные поэтические образишки -
...глухие часы
на башне высокой завыли...
Я ушел в темноту бездорожья.
3) Скованность речи. Заранее предубеждены, считая, что поэзия, - это четверостишие с чередующимися рифмами. Выучите строчки ходить поразному. Если не сумеете - перебейте строчкам ноги.
4) "Правда", описанная в стихе, несколько сомнительна и относительна. Скорей это "правдивость" художественного рассказа. Иначе - похожее на правду - вранье. В "правде" должно быть еще больше документальности. Если это все же совершенная "правда", просим и Феньку описать свою жизнь и продолжение вашей поэтической ночи.
стр. 14
5) Темы "голод", "безработица" взяты черезчур поэтически, описанием переживаний. К сожалению, эти темы в жизни шире и только полный их охват в стихе даст настоящее, нужное, движущее писание, работу. Больше тенденциозности. Оживите сдохшую поэзию темами и словами публицистики. Поющие слова и у вас сильнее и описательных и радостных. Ноющее делать легко, - оно щиплет сердце не выделкой слов, а связанными со стихом посторонними параллельными поющими восклицаниями. Одному из своих неуклюжих бегемотов-стихов я приделал такой райский хвостик.
"Я хочу быть понят моей страной,
А не буду понят -
что ж?!
По родной стране
пройду стороной,
как проходит
косой дождь".
Несмотря на всю романсовую чувствительность (публика хватается за платки), я эти красивые, подмоченные дождем перышки вырвал.
Этими девятью замечаниями не исчерпывается все, что можно и надо сказать о стихе. Дальнейшие выводы делайте сами.
Нам стихов больше не шлите.
Врабатывайтесь в газету.
Гонорар высылаем маленький:
Но такой же маленький получают и все сотрудники "Нового лефа".
Жму руку.