стр. 29
П. Незнамов
МИМО ГАЗЕТЫ
1
Дом Герцена в Москве противостоит приблизительно в такой же степени Дому Печати, в какой роман противостоит газете.
Писатель туго идет в газету. Он, либо захлебываясь как Федин, говорит о том, что "Горький способствовал прекращению его работы в газетах", либо идет в газету не на работу, а на гастроли.
Когда писатель идет в газету на гастроли, он не оставляет дома, вместе с халатом, свои игровые навыки, а пытается этими навыками работать в новой обстановке.
Развернем N 64 "Известий" за текущий год и обратимся прежде всего к очеркам Б. Пильняка "Сясьский комбинат".
В очерках этих рассказывается о том, как на далеком севере строится громадный целлюлозный завод, описывается самое производство и предвосхищается будущее края со всей фантазией, на которую автор способен.
Стройка завода возникает перед читателем так:
"Земля взрыта траншеями водопроводных линий, земля завалена цементными бочками, кирпичом, лесом, бревнами, - всем тем, из чего возникли вон те корпуса, которые построились кораблем, похожи на громадное судно, здание - в одиннадцать этажей - являет собою капитанский мостик этого судна, пошедшего на леса". (Разрядка везде наша П. Н.)
Как явствует из этого отрывка, завод у Пильняка не имеет местных черт, ибо какая же стройка, какого завода не завалена "бочками, кирпичом, лесом, бревнами" и вообще - "всем тем". И вовторых, завод этот сразу же уподобляется кораблю. Автор работает на расширение смысла, простой завод его не устраивает, ему нужен завод - судно, "пошедший на леса", на тайгу каким-то походом, завод, закостеневший в символ.
Таких судов, как известно, в "Голом годе" имеется сколько угодно. Писатель не захотел поступиться своей бутафорией. Уже в следующем столбце он снова пишет:
"В лесах, на песке, на валунах Сяси возник завод, планом своим похожий на корабль, на грандиозный морской корабль, который пошел в океан лесов и варочный цех которого - одиннадцатиэтажное здание... есть спардэк судна, а крыша - капитанский мостик..."
Он настаивает на своем корабле: метафора ему дороже реального неповторимого завода. Он варьирует фразу с кораблем на протяжении статьи еще два раза, пока она не идет у него концовкой:
"У этого судна, что бы там ни было, путь один - в социализм".
Таким образом, мы видим из всего сообщенного, что Сясьский комбинат строится на севере по законам совершенно особой инженерии: по законам школы А. Белого. Вместо того, чтобы показать этот комбинат в его непохожести на другие "строи", с его собственными частностями и обстоятельствами, Пильняк газетную живую тему о Сяси стилизует под темы своих произведений. Он заполняет корреспонденцию - заметьте: корреспонденцию с места - книжными событиями.
Появляется тема петровской Руси.
"Люди меряли землю теодолитами, ходили по землям, жгли костры, так же, поди, как некогда люди Петра в устье Невы..."
Через столбец эти книжные люди снова появляются:
"Небо серо. Снег синь. Этот пейзаж совершенно не похож на картину Серова, где шагает Петр в Петербурге, - но люди, за которыми я иду, обдуваемые ветром, идут петровским шагом".
стр. 30
Так легко и безболезненно живые люди превращаются в истуканов. Реальный строитель вытряхивается из очерков, как пассажир из сильно накренившегося экипажа. Факт изолируется от среды и уходит гулять "в петровские" века. Эти века: "Силлурийская, Кембрийская, Девонская эпохи, которые оставили здесь свои камни" и составляют, в сущности, пафос очерков.
Из всего его антуража здесь нет только метели, вероятно, по забывчивости, но тема горожан в противоставлении деревне и тема большевиков, конечно, есть и, конечно, обе они перекликаются с другими извечно-пильняковскими темами. Характерно, что даже сясьский большевик, не имеющий двойника, т. Мартемьян Шевченко деформируется Пильняком в "петровского" человека, по связи с "дедом - крепостным" Тарасом Шевченко.
Зато когда Пильняк вынужден дать в очерках фактические сведения, разумеется, на лету, отрывочком, кусочком, - он моментально провирается. Вот, например, что пишет инженер М. Воловник в N 14 "Читателя и писателя" на 1928 год:
"Б. Пильняк зашел в "цех, где печи будут превращать медный колчедан в азотную кислоту и будут возникать иные кислоты". Но - в печах не медный, а серный колчедан, каковой не превращается ни в какие кислоты, а сжигается и превращается в огарки и сернистый газ. Далее - по Пильняку - "древесная масса, смешанная с азотной кислотой, придет в котлы, которые называются варочными". И не древесная масса, а дерево в виде щепы, и смешивается оно не раньше, а в самом котле, и не с азотной кислотой". (Разрядка М. Воловник).
За неимением места мы не можем привести всех искажений, оговоренных инженером, но и этого достаточно. Пора подводить итоги.
В очерках нет главного: установки на газетное сообщение, на факт в его советской обыденщине, вместо этого - художественно-композиционные задания, качалка ритма, стилизация живой действительности под роман. Наконец, отсутствует дата и игнорируется оседлость происходящего.
Знание Пильняка о севере, о Сяси - не знание, не полу-знание, даже не четверть-знание, это сверх-знание, которое не только никак не котируется в газете, а идет мимо газеты.
Совершенно непредставим читатель этих очерков. Это не литература даже - для ныне покойного Лежнева. Вероятно, читатель этой литературы - философ из "гершензоновской Москвы", - сильно-бородатый и сильно-надклассовый. Впрочем, сейчас и философы ищут в газете, прежде всего, сведения.
2
В отличие от очерков Пильняка, очерки Ф. Гладкова "Днипрельстан" ("Известия" NN 61, 66 за 1928 г.) местами дают фактические сведения. Некоторые детали - своеобычны.
В целях борьбы с приблудными хулиганами, на Днепрострое было проведено упорядочение жилищного вопроса.
"Была введена жетонная система для работающих на строительстве. Каждому работнику выдается металлический номер, который прикрепляет его к определенному дому или казарме, а при увольнении этот номер отбирается. Никто без такой марки не допускается в помещение и считается чуждым элементом".
Здесь неповторимо то, что "жетонная система" на Днепрострое распространена и на жилища, и что от факта "прикрепления" люди не проигрывают, а выигрывают.
Затем, в отличие от Пильняка, рабочие, создающие Днепрострой, менее призрачны. Их индивидуальная особенность та, что они - сезонники, что они - семейные. Эти сезонники например, "имеют своих кашеварок".
стр. 31
Эти - "свои кашеварки" дополняют их реальный, отличный от других рабочих, облик. Сами кашеварки тоже реальны. Реальны тем, что весь день -
"возятся в кухнях, рядом с бараками, сами нечистоплотны, неорганизованы, не состоят в профсоюзе и сплошь и рядом занимаются проституцией".
Очень жестко описаны Гладковым партийцы на Днепрострое, трагичность положения которых заключается в том, что, при своем уездном масштабе, им приходится работать на всесоюзной стройке.
"Они или примитивно прямолинейны и срываются на головотяпство, или работают по уездному, привычному штампу, как маленькие чиновники. А между тем обстановка на строительстве очень своеобразна, противоречива..."
Все эти сообщения достаточно газетны. Но, конечно, чтобы иметь право сказать о своеобразии и противоречивости обстановки, эту обстановку надо дать. Надо дать и самые противоречия - да так, чтобы читатель и без подсказывания писателя сделал свои выводы. Этого нет, потому что Гладков - в основной части своих очерков (16 полустолбцов в N 61 "Известий") - весь в традициях беллетристического шаманства.
Тут он дает Днепрострой панорамно. Начинает он так:
"Здесь я был минувшим летом, когда в древние обнаженные граниты впервые вонзались стальные буры..."
Эти "граниты" и "буры" плохи тем, что они не днепростройского, а "Силлурийского, Кембрийского, Девонского" происхождения, они плохи тем, что - декламационны.
"Белые жирные облака вихрятся в разных местах, паровозы мыкаются с вагонами и без вагонов, и по этим паровозам видно, что там совершается какая-то большая и сложная работа".
Расшифровка "облаков" на паровозный дым здесь очень витиевата, а эпитет "какая-то" в отношении совершенно определенной работы путейцев окончательно убивает сообщение. Вместо слов "какая-то" здесь было бы уместно отграничение одной работы от другой.
Природа, которая в путешественных очерках должна быть соучастницей человека, у Гладкова не работает.
"Это было в июне. Небо плавилось солнцем, с полей дул суховей, дни дымились гарью, и тело сгорало от зноя. По коричневым холмам плыли лиловые марева."
Такие "лиловые марева" - не имеют оседлости, потому что они - декорация. Это - Курилко из Большого театра, а журналист здесь бы сказал так: было очень жарко. Дальнейшее: "копошились толпы обожженных людей" - остается всецело на совести картинного описания, для самих же толп тут вероятно было не "копошение", а была работа, был труд.
Впрочем, Гладков спохватывается и поправляется -
"все были озабочены, суетливы, каждый торопился выполнить какую-то большую ответственную работу".
но и тут соседство "ответственной" с "суетливыми" совершенно непереносно: эпитет "суетливы" получает здесь другое, чем думал автор, значение, а "какая-то большая" в отношении "работы", - расширяет смысл этой работы до работы планетарной. Это сбивается на пильняковский "корабль". Гладков слишком быстро отправился в плавание.
В этом "плавании" ему аккомпанируют рельсы, которые - "грохотали", топоры, которые - "чавкали", и рубанки, которые - "визжали". Следовательно, целый оркестр.
стр. 32
Он так потом и говорит:
"Днiпрельстан". В этом энергичном слове оркестром гремит грандиозный, гордый образ".
- хотя "образ", который - "оркестром гремит", это неграмотно даже и для беллетриста.
Боимся, что особенно сильно напутал Гладков с собственными именами. Секретарь партколлектива т. Позняков у него "хитро улыбается" и "невозмутимо и озорно говорит через оскал зубов". Но т. Позняков говорил, вероятно, не "через оскал", а - вразумительно.
Закончим и подытожим.
Беллетристическая установка в газете сейчас объективно-вредна: она "скромный поселок" на Днепре, возникавший трудно и во всяком случае имевший реальную судьбу, превращает, как у Гладкова, в "сказочный город", - а между тем наши газеты подчеркивают изо дня в день не "сказочность" и не "волшебность" темпа наших сооружений, а то, что мы строим медленно, трудно. Медленно, зато для себя, а не для сказки.
Гладкову надо начать писать менее картинно, а, главное, менее эпопеисто. Ибо писать вместо газетных очерков эпопеи, - это тоже самое, что при постройке жилых домов снабжать их не коридорами, а лабиринтами.
3
Очерк против эпопеи - вот лозунг газетчика. И именно такой подход делает конкретно-сегодняшними многие из вещей Зинаиды Рихтер, печатавшихся в тех же "Известиях".
Оговоримся. Ее прозу еще нельзя в газете целиком противопоставить беллетристическим хитросплетениям известных писателей, но З. Рихтер идет по более верному следу. Часто она идет даже и без следа, а все-таки идет.
Самое больное место этой журналистки - начала ее статей, то что называется "приемом с места". Вот одно из начал:
"Солнце только что поднялось над камышевыми крышами киргизской столицы. В листве, в траве - сонмы цикад и лягушек. Мелодично журчат арыки... Синева гор кажется необычайно яркой, а снега ослепительными в прозрачном холодном утре". ("Известия" N 82, 1928 г. "Над Курдаем").
Сам этот отрывок не ослепительный, он - пустой; пейзаж его столько же изыскан, сколько и не нужен. Но таких мест у З. Рихтер тем меньше, чем сильнее на нее начинает давить материал. Сейчас она печатает очерки о Турксибе ("Сергиополь", "В глуши Семиречья", "Фрунзе")
Нужду пустыни в воде и жажду изыскателей она дает маленьким отрывком, где фраза:
"Воду на работах распределяли по глоткам"
- вполне уясняет положение.
Реку в песках она описывает так:
"Паром самого примитивного устройства и работает только при высокой воде. В часы же полива, когда вода из Тентека разбирается на пашни, реку приходится переезжать вброд".
Река эта, перестающая быть "судоходной" от одного факта полива, правильно показана читателю и по новому открывает самую пустыню.
Люди, живущие в этой пустыне, описаны З. Рихтер не ахти как здорово, но хорошо уже то, что они не "говорят через оскал", и что это - люди с особенностями, а не с чужой планеты.
стр. 32/1
[] 4. Сцена в купе вагона из спектакля "Наталья Тарпова" (по роману С. Семенова) в театре Игоря Терентьева.
Действие происходит за ширмой и отражается при помощи наклонного зеркала (монтировка художника Эдуарда Криммера).
Это приспособление дает возможность неожиданных ракурсов и быстрой смены сцен, так как действие происходит в обычных условиях и на первом плане.
[] 5. Фото из фильмы "Урожай" - режиссер Уречин, оператор Струков, производство Совкино.
[] 6. Страстная площадь - фото А. Родченко.
стр. 33
Казаки-кочевники на земляных работах поражают своей неприспособленностью.
"Действуют они лопатой неумело, как-то слишком перегибаясь и высоко вскидывая землю.
- Стой, товарищ! - останавливает одного безусого казака десятник. - Этак ты, пожалуй, спинной хребет сломаешь. Дай-ка лопату. Вот как надо работать.
- Никогда не знаешь, сколько сегодня встанет на работу, - продолжает десятник. - Вчера записались, а сегодня уходят, не понравилось, тяжело."
Такая встреча города с деревней (кочевой, конечно) реальна.
Коротко говоря, Зинаида Рихтер, хотя у нее еще и не мало беллетристических штампов и просто серостей, хорошо видит вещь и ее назначение, отсеивает достоверное от недостоверного, правильно использует высказанное мнение, протокол, цифры, ведомственный материал.
Этому правильному использованию материала у нее могут и должны поучиться и Пильняк и Гладков. Она больше в фокусе газеты, чем иные из фокусников слова.