стр. 41
В. Шкловский
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЧЕТЫРЕХСТАХ МИЛЛИОНАХ
(О книге С. Третьякова "Чжунго")
Мы почти ничего не знаем о Китае.
Достаточно сказать, что в своих статьях Радек ссылался на книгу монаха Иакинфа, напечатанную в 1840 году. Правда, это работа капитальная, и Иакинф представлял собою редкий пример европейца, относящегося к Китаю не свысока. Но зато он был китайским патриотом, и при самом появлении книги она вызвала ряд вопросов.
"Когда горсть смелых пришельцев приводит в трепет огромнейшую империю в мире, державу в триста шестьдесят два миллиона жителей; когда государство, устоявшее три тысячи пятьсот лет против всех бурь, покорившее своей власти все соседние воинственные народы и со страхом почитаемое этими народами, образованное, трудолюбивое, промышленное и более чем вполтора раза многолюднее всей Европы, не находит у себя другого оружия против армии в три батальона, кроме комических прокламаций; когда тысяча триста девяносто три человека европейских солдат берут приступом колоссальный город, равный народонаселением и богатством Парижу, окруженный высокими стенами, снабженный страшною артиллерией и обороняемый пятьюдесятью тысячами гарнизона; когда один пароход сожигает все флоты этого народа в триста шестьдесят два миллиона душ, один капитан заставляет город в восемьсот тысяч жителей заплатить себе контрибуцию в тридцать два миллиона рублей, один полковник в красном мундире берет в плен пятьдесят тысяч воинов и эта пленная армия дефилирует со свернутыми знаменами, но с оружием в руках, среди восьмисот сорока человек своих победителей, которых она могла бы буквально закидать шапками, - когда все эти неслыханные события происходят перед нашими глазами - теперь-то или никогда и должно спрашивать почтеннейшего отца Иакинфа, что это за люди, эти любимые его китайцы."
Собр. соч. Сенковского (барона Брамбеуса), т. VI, стр. 345 - 346. "Китай и китайцы", 1859 г. С.-Петербург).
Сенковский совершенно правильно указал, что Иакинф не сумел дать Китай в его столкновении с Европой, не объяснил причины слабости Китая перед нарождающимся империализмом.
Кроме того книга Иакинфа полна такого прославления консерватизма, который показался слишком реакционным даже "Библиотеке для чтения". В частности Иакинф не понял значения патриархальных
стр. 42
отношений Китая, того, что Сенковский называл "заговором стариков".
Приведу еще цитату из Сенковского:
"Настоящее китайское дворянство - отцы семейств или старшие в роде; дети и внуки - их вассалы. Они политические представители всего, что моложе их возрастом, и пользуются огромною властью; правительственная власть непосредственно опирается на них как на первое в государстве сословие; законы заботливо оберегают их права и окружают их сан величайшим почтением; оскорбление их признается равным оскорблению величества и государственной измене; дети и внуки подвергаются смертной казни за всякое неуважение к этим ближайшим наместникам верховной власти над ними - смерть за поношение деда, бабки, отца или матери, также мужнина деда и бабки, свекра и свекрови, - смерть за своевольное оставление их дома и раздел с дедом, бабкою, отцом или матерью, - смерть за отказ в работе на пропитание их, за утаение траура по ним, за ложное объявление где бы то ни было, что они уже не существуют, - за семейный раздор с ними, за неповиновение их воле, и так далее; наконец они имеют еще право продавать детей и внуков в рабство как свою феодальную собственность..."
Собр. соч. Сенковского (барона Брамбеуса), т. VI, стр. 403. "Китай и китайцы". По поводу сочинения: "Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение" монаха Иакинфа, 1840.)
По этому самому Иакинф сегодня, то есть через восемьдесят лет после напечатания, не может быть признан источником для китаеведения или может быть использован приблизительно так же, как мы пользуемся трудами Марко Поло. Кроме того мы должны понять вещи в их становлении. Китай изменяющийся. И Ленин, говоря о законах диалектики, показал именно на примере Китая, как трудно диалектически исследовать вопрос, не приводя конкретного материала.
"Чтобы еще нагляднее пояснить это, возьму пример. Я ровно ничего не знаю о повстанцах и революционерах Южного Китая (кроме двух-трех статей Сун Ят-сена и нескольких книг и газетных статей, которые я читал много лет тому назад). Раз там идут восстания, вероятно, есть и споры между китайцем N 1, который говорит, что восстание есть продукт обостреннейшей и захватившей всю нацию классовой борьбы, и китайцем N 2, который говорит, что восстание есть искусство. Тезисы, подобные Бухарину, я могу написать, ничего больше не зная: "С одной стороны... с другой стороны". Один недостаточно учел "момент" искусства, другой - "момент обострения", и т. д. Это будет мертвый
стр. 43
и бессодержательный эклектизм, ибо нет конкретного изучения данного спора, данного вопроса, данного подхода к нему и т. д."
(В. Ленин, "Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках т.т. Троцкого и Бухарина", т. XVIII, ч. I, стр. 58 - 62.)
Вот почему неправ т. Мстиславский, который смелее Ленина, так же как Фриче, заслуживший от Плеханова эпитет "доморощенный", увидел там решение, где для Плеханова был вопрос.
Мстиславский, исходя из нашей литературы, которая не имеет сведений о Китае, критиковал книгу Третьякова, где эти сведения сообщаются. Кроме того Мстиславский критиковал книгу Третьякова, изображающего Китай 1924/25 года, с точки зрения тезисов 1927/28 года, то есть не учитывая становления материала.
И это все о Мстиславском.
Книга Сергея Третьякова "Чжунго" представляет собою высоко газетный материал, т. е. такой литературный материал, в котором данные действительности по возможности не подвергаются деформации. Поэтому Сергей Третьяков там, где не сходились концы с концами в его газетной статье, и не сводил их и часто оказывался прав.
Я сам присутствовал в Тифлисе при совещании Третьякова с редакцией "Зари Востока", которая отказывалась напечатать статью Третьякова о Фын Юй-сяне (тогда еще не изменившем). Редакция считала, что Третьяков компрометирует приводимыми фактами революционного генерала.
К сожалению, в результате генерал оказался не революционным. Лучше бы было, если бы читатель оказался к этому подготовленным статьями. О фактах можно сказать только, что "факты - упрямая вещь", как говорил Карл Маркс, цитируя обычно известную английскую пословицу.
"Чжунго" вскрывает противоречия современного Китая и чрезвычайно точно показывает нам живучесть некоторых бытовых форм в нем.
Блестяще описаны Третьяковым китайские похороны, в которых перед гробом покойника несут бумажные, в натуральную величину сделанные модели... автомобилей и несгораемых шкафов. Это настолько точно и так доходит, что нуждается только в изложении.
К сожалению, у Сергея Третьякова в книге есть остатки литературной художественности. Описывая автомобиль, он говорит, что есть даже "номерок сзади". Уничижительное слово "номерок" своим действием не доходит до силы самого факта, и поэтому лучше было бы сказать - "номер сзади", так как Третьяков в другом месте, описывая китайские кредитки для загробного мира, просто указывает, что на этих кредитках есть английские подписи директоров (как на взаправдашних китайских кредитках).
Я оттого останавливаюсь на таком, казалось бы, маловажном факте, что дело идет о создании нового стиля деловой статьи, не отравленного перенесениями приемов из беллетристики.
стр. 44
Везде, где Третьяков передает факты - факт сильней, чем где Третьяков дает свое отношение к фактам.
В этих газетных статьях не вскрыта китайская семья изнутри, то есть мы не имеем строения клетки организма Китая.
Это дано, и дано местами блестяще в новой книге "Дэн Ши-хуа", представляющей собой развернутую "автобиографию китайского студента".
Книга Третьякова, таким образом - книга еще становящегося жанра. Любопытно отметить сейчас, что мы переживаем рецидив литературы в газетных статьях. Если хороший писатель сейчас сушит свою фразу и избегает так называемых образов, то средний фельетонист или очеркист пишет газетную статью методами старой беллетристики. От этого греха "Чжунго" совершенно свободно, но эта книжка еще компромиссной формы.
Перед нами за нею становится еще следующий вопрос - вопрос о том, чем мы будем скреплять внесюжетные вещи.
Пример Дзига Вертова показывает, что одно голое отрицание сюжета ничего не решает. Сюжетная форма живет тысячелетия не по ошибке, она позволяет интенсифицировать обработку материала, несколько раз показать одну и ту же вещь под разными углами, то есть сюжетная вещь, как танец, может быть произведена на меньшем участке, чем ходьба.
Вертов думал заменить сюжетную повторяемость - повторяемостью лирической, отрезав куски от определенных положений и дав их потом в качестве слитного припева. Но прием не вышел.
В литературе сейчас Третьяков от жанра путешествия перешел в "Дэн Ши-хуа" к жанру биографии, или, вернее, к биоинтервью. Здесь то преимущество перед записками путешественника, что мотивировка смены фактов дана переживанием их определенным человеком.
Это позволяет внимательней разглядывать факты и не переводить их в планетарный размер, который представляет сейчас детскую болезнь внесюжетных произведений.