стр. 49

     О. М. Брик

     МЫ - ФУТУРИСТЫ

     Злобные к Лефу люди любят говорить:
     - Что такое Леф? - футуристы; что такое футуристы? - Маринетти; что такое Маринетти? - итальянский фашист; - следовательно... Вывод ясен.
     Все это чистейший вздор, так как русские футуристы возникли задолго до того, как Маринетти стал известен в России.
     А когда в январе 1914 г. Маринетти приехал в Россию, русские футуристы встретили его весьма враждебно.
     Вот заметка в журнале "Искра", N 5 от 2 февраля 1914 г.
     "Король футуристов, итальянец Маринетти, прибыл в Москву и прочел две лекции о футуризме и его будущем и имел большой успех, но... только не у своих единомышленников. Наоборот, московские футуристы встретили Маринетти враждебно и отказались от всякого общения с ним. Они не согласны с его взглядами относительно будущего футуризма".
     В. Хлебников выпустил к приезду Маринетти в Петербурге специальную листовку:
     "Сегодня иные туземцы и итальянский поселок на Неве из личных соображений припадают к ногам Маринетти, предавая первый шаг русского искусства по пути свободы и чести; и склоняют благородную выю Азии под ярмо Европы.
     Люди, не желающие хомута на шее, будут, как и в позорные дни Верхарна и Макса Линдера, спокойными созерцателями темного подвига.
     Люди воли остались в стороне. Они помнят закон гостеприимства, но лук их натянут, а чело гневается.
     Чужеземец, помни страну, куда ты пришел.
     Кружева холопства на баранах гостеприимства."
     Русские футуристы шли своей дорогой и не приняли Маринетти.
     Но отдельными лозунгами итальянского футуриста они воспользовались и остались им верны до сего дня.
     Вот некоторые из них:
     "Мы хотим воспевать любовь к опасности, привычку к энергии и к отваге".
     "Главными элементами нашей поэзии будут: храбрость, дерзость и бунт".
     "До сих пор литература воспевала задумчивую неподвижность, экстаз и сон; мы же хотим восхвалить наступательное движение, лихорадочную бессонницу, гимнастический шаг, опасный прыжок, оплеуху и удар кулака".

стр. 50

     "Мы объявляем, что великолепие мира обогатилось новой красотой: красотой быстроты. Гоночный автомобиль со своим кузовом, украшенный громадными трубами со взрывчатым дыханьем, рычащий автомобиль, кажущийся бегущим по картечи, прекрасней статуи Самофракийской победы".
     "Не существует красоты вне борьбы. Нет шедевров без агрессивности. Поэзия должна быть жестокой атакой против неизвестных сил, чтобы требовать от них преклонения перед человеком".
     "Мы на крайнем мысе веков... К чему оглядываться, если нам нужно разбить таинственные двери невозможного".
     "Восхищаться старой картиной - это означает: изливать нашу чувствительность в погребальную урну, вместо того чтобы швырнуть ее вперед сильным движением активного созидания. Неужели вы хотите выпачкать таким образом ваши лучшие силы в бесполезном восхищении прошлым, откуда вы неизбежно выходите изнуренней, уменьшенней, затоптанней?"
     Для умирающих инвалидов и узников еще куда ни шло. Может быть, это чудное прошлое - бальзам для их ран, раз настоящее им воспрещено. Но мы его не хотим, мы, молодые, сильные, живые футуристы!"
     Октябрьская революция была понята футуристами, как мощный призыв к раскрепощению прошлого и к борьбе за будущее.
     Они рьяно принялись за дело в органах советской власти.
     7 декабря 1918 г. при Отделе изобразительных искусств Наркомпроса вышел первый номер еженедельной газеты "Искусство коммуны", органа футуристов.
     Здесь были впервые напечатаны стихи Маяковского: "Приказ по армии искусств", "Радоваться рано", "Поэт-рабочий", "Левый марш" и др.
     Но с первых же номеров футуристы нарвались на охранительные тенденции Наркомпроса.
     Поводом к скандалу послужили строчки Маяковского:

     "Время
          пулям
              по стенкам музеев тенькать.
     Стодюймовками глоток старье расстреливать".

     Была подана жалоба А. В. Луначарскому и нарком счел нужным разъяснить положение статьей в N 4 "Искусства коммуны".
     Вот эта статья:

                    "Ложка противоядия".

     "Некоторые ближайшие мои сотрудники немало смущены первыми номерами газеты "Искусство коммуны". На этой почве, - что греха таить, - возник даже легонький конфликт между коллегией Комиссариата просвещения Северной области и Отделом изобразительных искусств при том же комиссариате.
     Признаюсь, и я смущен.

стр. 51

     Мне говорят - политика комиссариата в деле искусства строго определена. Не напрасно - говорят мне, - потрачено столько порой героических усилий на охранение всякой художественной старины; не напрасно мы шли даже на нарекания, будто мы оберегаем "барское добро", - и мы не можем позволить, чтобы официальный орган нашего же комиссариата изображал все художественное достояние от Адама до Маяковского грудой хлама, подлежащей разрушению.
     Есть и другая сторона дела. Десятки раз я заявлял, что Комиссариат просвещения должен быть беспристрастен в своем отношении к отдельным направлениям художественной жизни. Что касается вопросов формы - вкус народного комиссара и всех представителей власти не должен итти в расчет. Предоставить вольное развитие всем художественным лицам и группам. Не позволить одному направлению затирать другое, вооружившись либо приобретенной традиционной славой, либо модным успехом.
     Слишком часто в истории человечества видели мы, как суетливая мода выдвигала новенькое, стремившееся как можно скорее превратить старое в руину, и как после этого плакало следующее поколение над развалинами красоты, пренебрежительно проходя мимо недавних царьков быстролетнего успеха. Слишком часто также видали мы и обратное, когда какой-нибудь художественный Кащей бессмертный заедал чужие жизни и, заслонив солнце от молодого растения, обрекал его на гибель, калеча тем ход человеческого духа.
     Не беда, если рабоче-крестьянская власть оказала значительную поддержку художникам-новаторам: их, действительно, жестоко отвергали старшие. Не говоря уже о том, что футуристы первые пришли на помощь революции, оказались среди всех интеллигентов наиболее ей родственными и к ней отзывчивыми, - они и на деле проявили себя во многом хорошими организаторами, и я жду самых лучших результатов от организованных по широкому плану свободных художественных мастерских и многочисленных районных и провинциальных школ.
     Но было бы бедой, если бы художники-новаторы окончательно вообразили бы себя государственной художественной школой, деятелями официального, хотя бы и революционного, но сверху диктуемого искусства.
     Итак, две черты несколько пугают в молодом лике той газеты, на столбцах которой печатается это мое письмо: разрушительные наклонности по отношению к прошлому и стремление, говоря от лица определенной школы, говорить в то же время от лица власти.
     Я хотел бы, однако, чтобы встревоженные газетой лица не придавали всему этому чрезмерного значения. Не напрасно воинственный футурист Пуни на задворках того журнала, портал которого украшен исступленными скульптурами Маяковского, изо всех сил потеет над тем, чтобы спасти традиции мстерской иконописи, тревожится по поводу запрещения местной власти вывоза икон из Мстера.

стр. 52

     Я могу уверить всех и каждого, что действительно талантливые среди новаторов великолепно чувствуют и даже сознают, как много чудесного и очаровательного заключается в старине, и, как Авгуры, улыбаются друг другу и подмигивают, когда заносчиво поносят все старое, отлично зная, что это только молодая поза, и к сожалению, воображая, что она им к лицу".
     Тов. Луначарский был совершенно прав. Действительно, футуристы всерьез взялись за разрушение прошлого и пытались для этого использовать свое служебное положение. Но у них ничего не вышло. Охранники "барского добра" оказались сильней и вышибли футуристов из всех комиссариатов.
     Но от задачи своей футуристы не отказались и завещали ее Лефу.
     Прав был Анатолий Васильевич, что были среди футуристов такие, которые хлопотали о мстерской иконописи и сознавали чудесность и очаровательность прошлого. Но эти очень быстро отошли от футуризма и в Леф не попали. Они перешли в категорию "умирающих, инвалидов и узников", для которых "это чудесное прошлое - бальзам для ран, раз настоящее им запрещено".
     Футуристы завещали Лефу глубочайшее почтение к прошлому как к прошлому и непримеримую ненависть к этому же прошлому, когда оно пытается стать настоящим; и никакие бочки противоядия не могут излечить нас от этой футуристической горячки.