стр. 26
С. Третьяков
ХОРОШИЙ ТОН
Рабочему показывали балет в актеатре.
Потом спросили: "Ну, как?"
- Хорошо, - сказал рабочий, - однако вещь вредная, - меняется отношение к жене.
По совести говоря, я считал этот рассказ более анекдотом, чем фактом.
Обзор "О театре и клубе" в "Правде" от 7/V 1927 г. показал, что это факт.
В этом обзоре приведен ряд любопытнейших выдержек из откликов на статью о театре т. Дубовского.
Сначала о позиции Лефа.
Леф говорил и говорит, что традиционное театральное искусство, консервируемое в наших актеатрах, являет собою:
1. Социальный наркотик, состоящий в ближайшем родстве с религиозным действом.
стр. 27
2. Способ для людей дезертировать от реальности (со всеми ее корявизнами и трудностями) в некий экзотический мираж. (Эстетический прорыв действительности по Гаману.) Чем сей мираж от переживаемого момента отдаленнее, тем его способность "уводить от будней" полнее.
3. Школу бытовых навыков, манер, поведения - приэтом тех правящих классов, которые, породив данный театр, через него формировали поведение подчиненных классов, причем через старое театральное искусство диктует свой кодекс хорошего тона и придворно-феодальная среда (аристократия рода) и буржуазно-интеллигентская (аристократия духа).
Теперь посмотрим, что говорят выдержки.
Тов. К. Зайцев пишет:
"Рабочий едет в "верхние" театры не только из-под Симонова или Семеновской заставы, а из дачных местностей, с риском не попасть на последняй поезд; он затрачивает на покупку (даже льготного) билета непосильную сумму, и все же он "прет", ибо, к сожалению, для нас посещение "верхних" театров до сих пор "событие", которое смакуется долгое время. Много желающих, но слишком мало удовлетворенных".
Как это ни странно, но, по сообщению т. Зайцева,
"опера теперь у рабочих занимает доминирующее положение перед остальными видами сцены, что доказывает спрос на оперу на местах при распределении билетов".
"Прет" и "затрачивает непосильные суммы".
К сведению товарищей, бубнящих об "отображении" и о "вечно человеческом" в искусстве.
Подобное "прет" и "затрачивает" мы видим, увы, не у дверей производственных совещаний, и не у университетов, и не у библиотек, а у церковных ворот к Пасхе с предварительной покупкой в кондитерской пасхи, кулича и бумажных цветов, и у дверей Госспирта.
Значит, явно - речь идет не об учобе и не о практической драке за какое-то, пусть минимальное, но реальное улучшение жизни. Речь идет о наслаждении, наркотике, иллюзии, "нечаянной радости в храме искусства" на фоне "серых будней". То, что опера доминирует, кажется товарищу К. З. странным. Нам это не странно.
Если только общая тенденция ходить за своим куском грезы в госопиум (академические театры то ж) не встречает общественного сопротивления, а наоборот, поощряется, - что удивляться, что выбор падает на наиболее экзотическую, фантастическую, необыкновенную область театрального искусства. Ведь опера и балет наиболее далеки от реальности - в них не ходят, а танцуют, не говорят - а поют, не действуют - а переживают, не средь вещей - а средь картин, не средь шумов - а средь музыки. Антипод реальности. Не потому ли любая попытка положить современность на
стр. 28
оперу кладет неизбежно на обе лопатки либо современность, либо оперу.
Невольно напрашивается на сличение китайский театр.
Несомненна роль его как оформителя манер, внедрителя правил хорошего тона и места, где накипающее за трудовой день безысходное негодование или тоска находят себе исход и нейтрализуются.
И в китайском театре есть и фарс и драма, но самой мистической, самой реакционной является опера (там неправильно называют мелодрама с пением). Последнее время характерно усилением интереса к опере.
Китайские студенты-революционеры видят в этом реакционный признак, признак повышенной эстетической наркотизации китайского мещанина.
К слову, нашим искусствоведам есть чему поучиться у китайских студентов в их отношении к старому театру, стиху и т. д.
Никогда не видя в глаза Лефа, эти студенты являются 100-процентными лефовцами в своей ненависти к этому театру - слуге всех прожитых рабовладельческих эпох.
И когда я однажды, говоря со студентом, предложил использовать приемы старого театра для современных агитцелей - студент мне рассмеялся в лицо и заявил, что со старым театром надо кончить. Меня студент пристыдил - он был более меня лефовцем. Я еще увлекался киттеатром, не разглядев до дна его социальной ливреи, - а она была придворная.
Новый киттеатр - если только он будет, и не сменится кино (ведь перешли же китайцы прямо от безрессорных арб к автомобилям, минуя дилижансы) - родится из студенческой политагитки, строящейся по современным образцам, а поэтому абсолютно чуждой старому театру.
Продолжаю цитаты корреспондентов "Правды".
Тов. Слесарь пишет:
"Когда побываешь раз-другой в академическом театре, не потянет в рабочий театр, потому что рабочий театр есть действительно рабочий: натуральные и весьма популярные слова и движения, точно вы на фабрике разговариваете. Манеры слишком грубые, слова точно выходят из-под кувалды или из-под пилы. Даже и пьесы такие же грубые подбираются. Нам нужен театр, который бы отполировывал, выглаживал, выхорашивал чувства и манеры нашего рабочего зрителя. Театр должен облагораживать, перерождать весь грубый, невоспитанный мир".
Приведенные отрывки из статей отражают огромную тягу к культуре, охватывающую все большие и большие слои рабочего класса.
Тягу-то оно тягу. Но только, да будет позволительно спросить, к какой культуре? И кроме того, раз есть тяга "куда", то одновременно
стр. 29
есть тяга и "откуда". "Отполировать, выгладить, выхорашивать чувства и манеры". Манеры Евгения Онегина, Фауста, Демона, Бориса Годунова и прочих царей от сказочных Салтанов и до Федор Ивановичей включительно - это что же, социалистические манеры? А, может быть, эти манеры от придворного церемониала (ведь до сих пор слова "кавалер" и "барышня" на наших танцульках напоминают о феодальных временах). А изящные переживания мхатовских "Чаек" и милых, умных "дядей Ваней" - это пролетарская культура? А "натуральные и популярные слова и движения - "точно вы на фабрике разговариваете", не есть ли это та самая "жена", к которой после балета отношение меняется?
Товарищ по простодушию попал в точку.
Соблазн полированных манер велик. Разве не во имя этих полированных манер, потрясая студийными чемоданчиками и брезгливо пяля губки над прозой советских будней, мчат на козьих ножках совбарышни в драмкружки и студии, чтоб забыться, вживаясь в образы цариц, герцогинь, героинь, русалок, соблазнительниц, "Чаек", вампиров? Разве не потому с наших киноэкранов не слезают патентованные красавицы, что мужское население кинотеатров предъявляет требование на женщину с атласной кожей, маленькой ножкой, аристократической рукой, узкой костью, благородным профилем, породистым ртом? И разве в этом наборе атрибутов не сказывается полностью старый феодальный взгляд на женщину - постельную принадлежность? Ибо какая же она, малоногая, узкокостая, нежнорукая, - работница, деятельница, товарищ? Она именно то "нежное создание", к которому убегают от собственной корявой, усталой, курносой, узкоглазой, скуластой. Но вместо того, чтобы объявить прежнюю красавицу низложенной во имя нашей скуластой и ширококостой, - объединенными усилиями кинозавсегдатаев и кинодельцов, точно под гипнозом, движутся тысячи смазливых мордочек к манящим их огням "храмов искусства", "богемы", изящества.
Что фабричные манеры, может быть, и плохи и грубы, не спорим. Что их надо выправлять, согласны. Но итти выправлять их в аки? Есть люди, которые думают, что цель революции - это самому сесть в барском особняке, жить на коврах, курить сигары, пить шампанское, а чтоб барин пальто подавал.
Если мы живем в особняках, то лишь потому, что нет сил сразу выстроить такие дома, как нам надо. Мы не щадим особняков и перегораживаем их фанерой. Но никогда мы не будем советовать пролетариям усвоить стиль жизни их классовых предшественников.
Не в особняки, благородные собрания, Яры и Стрельны, а к с трудом создаваемым рабочим поселкам, домам-коммунам, производственным клубам, общественному питанию.
Мы - работники. Рабочий процесс - наш организатор. Если фабрика огрубляет, значит в производственных распорядках и взаимоотношениях людей есть дефекты. Значит надо фабрику выправлять,
стр. 30
исходя из ее фабричных основ, а не в театр бегать за манером, чтоб на фабрике салон разводить. Фабрику под театр все равно не причешешь.
Товарищ просто не так выразился. Его слова значат: фабрика груба, на фабрике серо, буднично, тускло, надоедно, а в театре люди говорят поособенному, полированные, благоуханные, нарядные, деликатные. Вали, ребята, в театр отдыхать от фабричной грубости!
А последняя выписка касается клубов.
Тов. А. Кондратьев вполне правильно указывает, что
"если мы зададимся целью во что бы то ни стало поднять клубную работу и дать ей соответствующее направление, вопрос будет разрешен положительно. Привлечением к этой работе всех квалифицированных сил - писателей, драматургов, поднятием качества работы кружковцев, соответствующим подбором постановок и пр. мы дадим возможность зрителю с неменьшим успехом, чем в театре, наслаждаться, развлекаться и черпать полезное.
Дело сводится к тому, что давайте, мол, эту академическую деликатность перетаскивать в клубы. Хороший тон под рукой.
"Наслаждаться и развлекаться".
Наслаждаться театральным созерцанием будем, а вшивая действительность так вшивой действительностью и останется.
К слову "развлекаться" стоит относиться подозрительно. Оно часто есть замаскированное "отвлекаться".
Резюмирую.
Наш академический театр есть восполнение действительности (по терминологии Арватова), т. е. иллюзорный уход в созерцание от дефектов действительности.
Вот, что констатируют корреспонденты с мест. Формулировка лефовская. Оценка диаметральна. Мы говорим - эта функция реакционна. А в их письмах звучит нота сочувствия. Театр, только вынимающий людей из их действительности, но отнюдь не помогающий людям преодолевать эту действительность для повышения ее качественной стороны, - такой театр не бесполезен, он вреден.
Пусть театр будет школой хорошего тона. Но нечего ему учить пролетариев барскому хорошему тону.