стр. 39
ПРОТОКОЛ О ПОЛОНСКОМ
(Выписка из стенограммы заседания сотрудников журнала "Новый Леф" от 5/III 1927 г. Пункт 2-й текущих дел.)
Председатель: ВЛ. МАЯКОВСКИЙ.
Товарищи!
Перейдем к следующему вопросу.
Вы прочли в "Известиях" статьи Ольшевца - Полонского о "Лефе".
Сам факт появления этих статей удовлетворителен. Главное, что угрожало
стр. 40
нам, это сознательное замалчивание "Лефа". Не выдержали - прорвало.
Мы били, но не думали, что так больно. Крик большой - три статьи длиною с целый "Леф". А если принять в соображение тираж "Известий", то это больше веса годовой продукции лефов.
Статьи Полонского - это статьи не литературного критика, а редактора-скупщика. Полонский ощущает выход "Нового Лефа", как прорыв какой-то своей несуществующей монополии.
Это - самый вредный тип редакторов.
Страсть к монополии создает у них полное безразличие к художественным и идейным качествам продукции. Им важны отдельные тиражные имена.
Полонскому ненавистна всякая художественная группировка. Отсюда слова: "порознь вы хороши, а вместе не годитесь". Отсюда испытанные навыки борьбы: обвинения в комплоте, попытки перекупить, сманить отдельные "имена", временно соблазнить сверхтарифной оплатой, подкупить авансами - и в результате отнивеллировать всех под свой средненький вкус.
Гаденькая мысль о "кружковщине" "Лефа" и о его желании обособиться могла родиться только в мозгу обозленного монополиста. Полонскому должно быть известно, сколько хлеба всыпали лефовцы в общий элеватор советской литературы. Хорош был бы Полонский со своей монополией без этого хлеба!
Но "Леф" настаивает на своем праве иметь ежемесячно свои три листа, где сотрудники связаны не только общей гонорарной ведомостью, но и общим методом работы и художественными задачами. Это необходимо для улучшения качества того самого хлеба, который "Леф" дает советской культуре.
Прав т. Ханин в N 2 "Молодой Гвардии": "ежели бы какой-нибудь коммунистический благодетель попытался собрать всех наших писателей и поэтов в одну комнату, остриг бы их всех под одну гребенку и приказал бы им писать по одним и тем же правилам, которые он, единственный коммунистический благодетель им укажет, то из этого ничего путного не получилось бы".
Мы должны иметь свою комнату, где могли бы подготовлять наши выступления на общесоветских мирах, новях и нивах. Но Полонский уже толкует о каком-то комплоте. Тут он, действительно, в комплот, как муха в компот.
Нельзя же называть комплотом оркестр, готовящийся к общесоветскому выступлению. А то получается - "больше одного не скопляться, и осади на плитуар" "Нового Мира".
Полонский не организатор литературы, а перекупщик, это сквозит из каждой строки. Например из общей массы ругаемых Полонский выделяет уже изруганного другим Ольшевцем Кушнера. Почему? Потому что обрывки этой же книги приобретены для "Нового Мира". Полонский хвалит Пастернака. Почему? Потому что стих Пастернака, напечатанный в "Новом Лефе", целиком перепечатан "Новым Миром".
Полонский не видит иных целей деления литературных произведений, кроме как зашибание рубля. Так, говоря о моем стихе, называя его рубленой прозой, Полонский врет, утверждая, что рубление делается ради получения двух построчных рублей.
Все вы знаете, что единственная редакция на территории Советского Союза, в которой платят 2 рубля за строку, - это "Новый Мир".
В "Лефе" всем, и мне в том числе, платят 27 к. за строку, причем вы отлично знаете, что весь свой гонорар мне приходится отдавать "Лефу" на неоплачиваемые Госиздатом канцелярские расходы.
Это мелочь, но об этом надо орать, чтобы перекрыть инсинуаторов, видящих в "Лефе" устройство чьих-то материальных дел. Тем более, что материальная обеспеченность других журналов, например "Нового Мира", списывающего убытки на "Известия" один из легких способов борьбы с "Лефом". "Леф"-де не оправдывается материально.
стр. 41
Подход торгаша кладет отпечаток и на все понимание литературы Полонским. Но неприятнейшей для "Лефа" частью являются заключительные слова, где Полонский выхваливает "своих" сотрудников - Асеева, Маяковского, Пастернака, Кушнера и т. д., - стараясь отбить их для себя от "Лефа".
Полонский мечтает даже о монополии на лозунги, - он обвиняет "Леф" в том, что "Леф" "узурпирует свои лозунги у коммунистической партии". Чудовищна самая мысль о введении права собственности на лозунги и превращение отдельных отрядов советской культуры в Добчинских и Бобчинских, дерущихся из-за того, кто первый сказал "э!"
Такая пошлость могла притти в голову только человеку, не переварившему еще богемского старья, где вопрос - "кто первый сказал" - был основным.
Вот где "методы уместные в богемской среде, живущей нездоровой конкуренцией групп, группочек, направленьиц и отдельных непризнанных гениев, шумихой пытающихся создавать бум вокруг своего имени". Вот кто прививает "методы буржуазной богемы" нашей молодежи.
Вот почему надо поговорить о статьях Полонского - Ольшевца. (Голос с места: "Говорите одним словом - Пошлевца".)
ТРЕТЬЯКОВ. У нас мало читателей и много "цитателей". "Цитатели" заменяют знание вещи цитатой из рецензии о ней. Есть риск, что Полонского будут цитировать, даже не заглядывая в "Леф". Поэтому Полонскому надо ответить.
Думается, что Полонский в "Лефе" уязвлен не тем, по чему он бьет. То, что в "Лефе" бьет Полонских, в рецензии замалчивается.
Полонский один из крупнейших оптовиков строк и имен. Он хочет иметь дело с разобщенными поставщиками товара (писателями) и торговать желает товаром стандартным и обезличенным.
В номере 2-м "Нового Лефа" в статье "Бьем тревогу!" (стр. 2-я, строка 26-я сверху) я писал, что лефовца согласны брать "как спеца, но не как лефовца", т.-е. как человека с некоей принципиальной линией. Статья Полонского это подтвердила, расхвалив лефов в розницу и изругав оптом.
Полонскому нестерпимы лефовские заявления о торжестве пошляков, о падении литературной квалификации, о довоенной норме, об истеричничающих интеллигентах на панихидах по Есенине, о самогонщиках лирики, о лакеях эстетического старья. За это Полонский пытается укусить "Леф", не забывая одновременно крикнуть - "Караул! Обижают!"
Полонский грозит - "эпатаж возродить не позволим".
Эпатировать - значит дразнить мещан.
Волна мещанства в наши дни очень сильна.
Почему Полонский бережет нервы мещан?
Когда мы издавали "Леф" в 1923 году, нам кричали, что мы были талантливы в 1913. В 1927 Полонский вздыхает о годе 1923, когда в "Лефе" "пенилась струя дерзкой и изобретательной талантливости".
Будем спокойны - грядущий Полонский, кроя нас в 1935 году, привычно вздохнет "об изобретательной талантливости "Лефа" 1927 года".
Что же поделаешь, - "изобретательной талантливостью" патентованные юбилейщики и ходоки к надгробным монументам никогда не отличались.
ШКЛОВСКИЙ. Есть остроты, которые наворачиваются сами. Например - "не посол, а осел", "не критик, а крытик", "не леф, а блеф". Эти остроты лежат так рядом, что употреблять не стоит. Это пошло.
Неправильно также в подвале из восьми столбцов занимать четыре столбца цитатой.
Особенно, если хочет только доказать, что цитата плохая, вредная, и таких вещей не нужно печатать.
Неправильно начинать критическую статью - "я развернул книжку", или - "я заинтересовался", "я перелистал", "я заглянул".
Нельзя также начинать театральную рецензию со слов - "я пришел в театр и сел на кресло".
Все крайне беспомощно, так как начать читать книгу, не развернув ее, невозможно.
стр. 42
Поэтому я не считаю вещь, напечатанную в "Известиях" с подписью Вяча Полонского - заметками журналиста.
Статья неумелая, не профессиональная.
Это не произведение журналиста, а - администратора.
Пишущий же администратор часто бывает похож на поющего театрального пожарного.
Генеральские привычки - называть людей "неведомыми" нужно бросить. Если Родченко неведом Полонскому, то это факт не биографии Родченко, а биографии Полонского.
Конечно, неверно обвинять меня с моей книгой "Третья фабрика", вышедшей в 1926 году, в том, что я влиял на письма Родченко, написанные в 1925 году.
Но вообще недостойно марксиста представлять историю литературы так, что будто бы в ней люди друг друга портят.
Манера печатать свои письма при жизни - старая. Вытеснение письмами и мемуарами "художественной прозы" - явление в истории литературы.
О том, что письма вытеснят из литературы выдумку, писал не Розанов, а Лев Толстой.
Так как случайно запевшего театрального пожарного нельзя включать в труппу, то ни аплодисментам, ни порицанию он не подлежит.
ЧУЖАК. Товарищи! Тут говорили о "кулаках", о скупщиках стихов и прочем. Но говорившие не потрудились углубить вопроса. В последней моей статье, озаглавленной "Пыль", я пытался несколько суконным языком выразить ту мысль, что органическому устремлению нашей эпохи и коммунистически-советского общества к коллективизму противостоит какая-то внешняя сила, ведущая линию искусственного распыления, обращения всякой сколько-нибудь формирующейся общественно-художественной группы в бесшумную пыль. Считали, что в моих заключениях многое преувеличено. Говорили даже, что нет этой извнешней разлагающей силы. А статья Полонского блестяще мои указания подтверждает!
Полонскому, этому типичному журнальному снобу, несомненно представляется, что он делает невероятно самостоятельное и тонкое дело. А ведь все его расчеты и позиция - как на ладони ясны.
Время от времени, товарищи, у нас являются в расширенном издании такие чванственные литераторы, которые, становясь в капральскую позу, пытаются делать литературно-художественную и иную погоду. Не проходит и года, как эти делатели погоды сдаются в хлам и место их тотчас же занимают другие, столь же "самостоятельные" и "тонкие" прорицатели. Люди уходят, художество остается. То же будет и с Полонским.
Что устрашает мещанина наших дней? Полонский больше всего боится "комплота" Лефа, но он вовсе не против отдельных лефовцев. Владимир Владимирович, Николай Николаевич - все это такие талантливые люди, а главное, их так удобно, распыляя по унылым "Мирам Божьим", - расставлять как пешки. Владимир Владимирович - он большого роста, пусть стоит для культуры на мосту! Борис Пастернак - ну, это даже и не лефовец, а вовсе воспитанный человек! Всех нужно понемножку обласкать, всех нужно под одну гребенку пригладить.
Мещанин новейших дней - он даже готов печатать ваши стихи такими, как они есть. Это уже после он будет называть их "халтурой". Не принимайте этого слишком всерьез, товарищи. Вашу "халтуру" расхватали от "дворца" и до "пивнушки". Все фронты обобрали Леф в продуктах и на корню. Все прогрессивное искусство наших дней живет пережитками Лефа (а вам нужно итти вперед!), и экспортировать приходится - да, да! - того же Шкловского и Эйзенштейна и того же Родченко. Полонским пришлось-бы просто-напросто свернуть свои литературные простыни, если бы они не печатали вашей "халтуры".
Дело не в вашей "халтуре" или в вашей отсталости, - об этом мы поговорим особо, - а дело... в "комплоте". Комплот - это уже не "пыль". Комплот - это уже какое-то лицо. Это - определенная, хотя и расхищаемая сила, противостоящая талантливым творцам литературной погоды. Если
стр. 43
каждого в отдельности вас можно ставить в угол, школить, осерять и обращать в образ подобия мещанина, то ведь "комплот", - простите за начатки политграмоты! - это, ведь, "сметь свое суждение иметь"!
Дело выходит именно в "комплоте" лефовских орудий мастерства, - это с одной стороны, - и дело именно в мещанственно пассивной, серо-обывательской безликой пыли, - с другой.
РОДЧЕНКО. Я жалею, что не взял у Полонского списка, что мне нужно было видеть в Париже, но... я думаю, что у нас с ним разные вкусы.
Насчет того, что я увидел в Париже рабочих, которые пляшут и играют в футбол, Полонский спрашивает: "Какие это "рабочие?"
Да обыкновенные... вроде наших.
Только не вроде тех, которые в "Красной Ниве" преподносятся руками Юонов, Лансере и Кардовских, - с голыми торсами, в одной руке молот, а в другой серп. "Таких рабочих" в действительности нет; не только в Париже, но и у нас.
А Лувр мы знаем не хуже, а лучше Полонского, - но только писать про него нечего. Не венерные у нас сейчас интересы.
С Полонским мне спорить не стоит. Все равно, что спорить с составителем Бедекера.
АСЕЕВ. Одним из тягчайших обвинений, выдвигаемых Полонским против Лефа, является то, что будто бы Леф недоброжелательно относится к поэтическому молодняку, не желая уступать ему завоеванных позиций.
Этот нехитрый прием провокационного науськивания на Леф молодежи, думается, никого не обманет. Весь упор его направлен главным образом на то, что у Лефа, дескать, нет смены, вокруг него "вьется" один только Кирсанов, что остальных поэтов современья Леф-де третирует и т. д. и т. п.
Трудно решить, сознательная ли это передержка или всего лишь наивное невежество Полонского в поэтических делах и взаимоотношениях. В последнем случае приходится предположить полное угасание памяти Полонского даже в отношении фактов, в оценке которых он принимал непосредственное участие.
В журнале "Печать и Революция", редактируемом тем же Полонским, лефом Асеевым были помещены весьма доброжелательные рецензии на книги стихов Н. Полетаева, В. Казина, В. Саянова и других молодых поэтов.
За этот же год тем же Асеевым было отмечено в ряде статей несправедливое замалчивание критикой такого талантливого поэта как М. Светлов.
В изд-ве "Молодая Гвардия" на-днях выходит книга стихов Н. Ушакова с предисловием все того же лефиста Асеева, всячески рекомендующего читателю этого свежего и яркого поэта, помимо Асеева официальной критике и редактуре почти незнакомого.
Это - только то, что касается моей личной практики и общения с поэтическим молодняком. То же самое приходится повторить и в отношении других лефовцев.
Маяковский не пишет критических статей, но мне, да и не мне одному, известно, с какой радостной и бережной внимательностью относится он к строчкам того же Светлова, как он ценит Сельвинского, с каким доброжелательством относится к Ушакову.
Не наша вина, что свои поэтические симпатии мы не умеем подчинить вкусам Полонских. Не наша вина, что мы отбираем наиболее обещающих, наиболее даровитых молодых, которые прежде, чем пойти к Полонскому, ищут утверждения своей поэтической квалификации именно в Лефе.
Брик, Шкловский, Третьяков все эти годы работают с молодняком в кружках и группах, выправляя, отбирая и руководя вкусом наиболее свежих и значительных молодых поэтических сил. Полонский об этом отлично осведомлен, но ему почему-то нужно строить соболезнующие гримасы пропускаемому им только благодаря усилиям Лефа молодняку, кивая украдкой на Леф, якобы затирающий этот самый молодняк.
Понимая и оценивая этот выпад, как нечистоплотную полемическую подножку, мы ни на минуту не сомневаемся в выборе молодежи между
стр. 44
дружеским, суровым иногда, но всегда существенным и внимательным отношением к ней Лефа и кисло-сладкими, ханжески-фальшивыми о ней, ничего для нее не делающего без нажима со стороны Лефа, эстетствующего и меценатствующего за счет государства Полонского.
МАЯКОВСКИЙ. По личному вопросу - слово Левидову.
ЛЕВИДОВ. Тут Полонский по моему адресу острит. Я, мол, не комфут, а коммифут. Но я не сержусь: я понял Полонского, и я его прощаю. (С места: "Все понять, все простить".)
Ведь это полное собрание сочинений Полонского о "Лефе" - оно чем характерно? Стремлением пожурить, но и похвалить, сделать выговор, но и поднести конфетку, одернуть, но и погладить по головке...
Одним словом, психология уютной бабушки.
Он еще не бабушка и не дедушка русской литературы, Полонский, но этакий симпатичный любимец общества, только и мечтающий собрать вокруг себя приятный кружок приятных писателей, которых так удобно и приятно пасти на "красных нивах" "нового мира". Ну, конечно, ему обиден "Леф" - лучшие чувства его оскорблены, зачем они шебаршат? Почему такие они неуемные, ершистые? Ну, а если человек обижен, так что ж тут скажешь.
Давайте, товарищи, Полонского поймем, давайте его простим. Пусть пасет или пасется, пусть острит на здоровье.
И я не согласен, что Полонский литературный кулак, нет, он человеческий средняк, - его, Полонского, много, и это необходимая принадлежность нашего общества.
Я предлагаю простить Полонского.
МАЯКОВСКИЙ: Оглашаю письмо Перцова.
"Дорогие товарищи!
Сегодня притти на "Леф" не могу, - нездоров.
По пункту 2-му порядка дня, могу сообщить следующее.
С "Лефом" его противники хотят поступить так: всю его прибыль взять себе в общий котел, а ответственность за убытки, в которых в первую голову виноваты они, - свалить на всех, - "и победы болота нет - и лефы не победили".
Леф стремится внести ясность в положение. Тогда его противники говорят, что он "обособляет себя от советского искусства", "присваивает себе монополию", "поплевывает", "нахрапом" и т. п. из статьи Полонского.
Лефы - профессиональные разоблачители. Они вскрывают реакционные пережитки в нашей культуре, и этого достаточно, чтобы противники обвинили их в том, что они противопоставляют себя всей советской и коммунистической культуре.
Обвинение же столь тяжелое, как и нелепое. Леф исторически и всячески неотделим от передовой советской культуры. Продукция Лефа - это явления самой подлинной советской культуры (чего не отрицает и Полонский). Тем не менее самостоятельное бытие Лефа и принципиально, и практически необходимо. Полонский хочет поссорить Леф с советской культурой, основываясь единственно на том, что Леф существует, как самостоятельная творческая организация.
Леф представляет собой своеобразный комбинат отдельных творческих работников-фабрик. Продукция каждой из них может иметь и самостоятельное значение, т.-е. Полонский может совершать сделки купли-продажи с каждым из лефовских писателей. Однако свой настоящий смысл, как часть литературно-культурного движения, эта продукция получает только в общей лефовской связи.
Лозунги, которые выдвинул Леф или заострил и которые являются одновременно общекоммунистическими лозунгами, Леф не перестанет считать своими, как советский завод, построивший мотор для аэроплана, не перестанет этот мотор считать своим, хотя аэроплан давно уже влился в состав Красного Воздушного Флота. Бюрократ видит в этом факте "узурпацию", наклейку "ярлыков".
стр. 45
Полонскому не удастся устроить разрыв между Лефом и советской культурой, а также мало ему удастся поссорить лефовцев между собой, захваливши одного или не дохвалив другого.
Эта сомнительная тактика борьбы вряд ли имеет что-нибудь общее с марксистским объяснением литературных явлений.
История литературы делается не редакторами, которые могут временно восторжествовать на рынке, поместив соседями на страницах своего журнала деятелей самых различных толков и калибров.
О лефах историк литературы напишет в одной главе, сколько бы Полонский ни старался перемешать их в кучу с другими на страницах "Нового Мира".
МАЯКОВСКИЙ: Среди нас присутствует в качестве гостя т. Малкин. Хотя он организационно и не принадлежит к Лефу, но он хорошо знает нашу работу с момента Октябрьской революции, и нам было бы интересно выслушать его мнение о выступлении Полонского.
МАЛКИН. Я считаю выступление Полонского крайне неудачным и глубоко ошибочным. Тов. Бухарин в своих великолепных "Злых заметках" был вполне прав, когда говорил о том, что мы сами далеко недостаточно понимаем стоящие перед нами идеологические задачи. Образчик такого непонимания и дал Полонский в своих статьях о Лефе.
Все мы хорошо знаем, что за все время своего существования это направление собрало вокруг себя наиболее талантливых работников в разных областях искусства в определенно коммунистическом плане. С этим направлением не связано ни одно из тех литературно-общественных проявлений упадочничества, порнографии, мистики, национализма и всяких ликвидационно-панических настроений. Это бодрое революционное направление одно из первых в советской общественности подняло борьбу с нездоровым явлением попутничества и заняло в этом вопросе ту самую линию, которая положена в основу известной резолюции ЦК о литературной политике.
Это направление заключило в свое время блок с ВАПП'ом для борьбы с буржуазными влияниями в литературе, и я считаю, что этот блок должен быть возобновлен, чтобы совместно дать хорошенький залп по всем упадочным явлениям нашей литературной жизни.
Именно это направление двинуло целую фалангу замечательных работников театра, кино, изобразительных искусств, литературы во все уголки нашей советской культуры. И не было ни одного сколько-нибудь значительного культурно-политического факта в истории нашей советской общественности, на который не откликнулись бы работники Лефа в различных областях своей работы.
Леф один из первых поднял борьбу с есенинщиной, и Маяковский еще в прошлом году выступил с исключительным по силе и революционному пафосу стихотворением, в котором идейно и морально разоружил есенинщину задолго до выступлений Сосновского и Бухарина.
В моменты расцвета в литературе и театре упадочнических настроений, порнографии ("Белая Гвардия", "Луна с правой стороны", "Мощи", "Собачьи переулки" и пр.) нападать на творческую активную группу, которая, по выражению Полонского, "стоит в первых рядах советской литературы" и которая дала советской культуре такие замечательные вещи, как "Рычи, Китай!", "Броненосец Потемкин", стихотворения работы Маяковского, Асеева, Пастернака и др. - это значит лить воду на мельницу того самого мещанства, против которого словесно ополчается Полонский.
Считать "лефчванством" информацию о работе признанных советской культурой мастеров - можно лишь в припадке полемической запальчивости.
Своеобразно процитировал Полонский и Родченко, - этого исключительного мастера-конструктивиста.
Стоит привести несколько цитат из его писем, чтобы для всех стало глубоко значительным тот последовательный путь к коммунистической идеологии, к которой стихийно и органически приходит всем своим нутром
стр. 46
этот большой революционный мастер. Вот несколько мест, которые Полонский почему-то проглядел.
"Можно быть или коммунистом или капиталистом. Среднего здесь не должно быть". "Нужно держаться вместе и строить новые отношения между работниками художественного труда".
Мы не организуем никакого быта, если наши взаимоотношения похожи на взаимоотношения богемы Запада.
"Я теперь понял, что не подражать ни в чем нужно, а брать и переделывать по-нашему". - Он пишет про "свет с Востока" в новом отношении к человеку, к женщине, к вещам. "Наши вещи в наших руках должны быть тоже равными, тоже товарищами, а не этими черными и мрачными рабами, как здесь".
В письмах раскинуто много остроумных и социально-значительных замечаний о женщине в западной буржуазной культуре и пр., в которых Родченко (а он не писатель и очень далек от теории) чутьем и нутром большого честного мастера последовательно приходит к нашим взглядам. Вот в чем культурно-общественный смысл опубликования писем Родченко.
Леф должен встретить самое бережное и внимательное отношение к своей настоящей революционной работе у всех, кому дороги интересы советской культуры, в ее борьбе с мещанскими элементами распада и упадочничества, которые имеют сейчас место и которым мы не даем надлежащего отпора. По ним нужно бить, не по Лефу.
БРИК. Отвечать на статью Полонского считаю невозможным, потому что она написана в состоянии истерической запальчивости.
Слова о том, что "с "Новым Лефом" не желаешь соглашаться, даже когда, он повторяет мысли, против которых и возразить нечего", иначе как истерикой не назовешь.
Полонский взъярился на нас, лефовцев, за то, что мы держимся обособленной группой и защищаем писателей нашей "системы".
Еще бы!
Мы не забыли ответа Полонского Сельвинскому - "У вас замечательные стихи, но печатать я их не буду - они мне не нравятся". И в утешение прибавил - "А вы чем-то напоминаете мне Бакунина" (смех). Бессмысленны слова Полонского об агрессивности "Лефа" (смех), если принять во внимание, что "Лефу" предоставляется тираж 3 листа на 3.000 в месяц, а одному только Полонскому - все издательские возможности "Известий". Но любопытно, что даже эти ничтожные средства, предоставленные "Лефу", настолько беспокоят "пошлевцов", что уже виснет в воздухе исконный русский клич - "Мы не позволим!".
Вместе с тем Полонский отмечает, что лозунги "Лефа" являются лозунгами нашей коммунистической литературной борьбы и что имена лефовцев - "среди самых видных в рядах советской литературы".
Грозиться прикрыть журнал "самых видных советских писателей", пропагандирующих коммунистические лозунги, можно только в истерическом припадке.
Полонский обвиняет лефовцев в том, что мы затираем молодежь, - это звучит чрезвычайно глупо в устах редактора многочисленных журналов, от которого на 50% зависит судьба этой советской литературной молодежи. В его руках все материальные возможности направить литературную деятельность молодых в любую желательную ему, Полонскому, сторону, вплоть до науськивания их на Леф (см. статью Безыменского, в которой он хочет доказать, что не сын похож на папу, а папа на сынишку).
Отвечать Полонскому нельзя. Предлагаю голосовать и перейти к следующему пункту повестки.
МАЯКОВСКИЙ: В виду полного единодушия в оценке Ольшевца-Полонского прения прекращаю. Ставлю на голосование вопрос: Отвечать ли им на страницах "Нового Лефа"? Кто против - поднимите руки. Подавляющее большинство против.
Постановили: не отвечать.