стр. 36

     П. Незнамов

     МНОГОТИРАЖНОЕ ЧТИВО

     ("Красная Нива" и "Огонек" - 1926 г.)

     Еженедельные журналы - это журналы малой нагрузки. В отличие от ежемесячных тяжеловозов, они гибки по самой своей природе и развивают хорошую скорость. И, конечно, именно они, а не "Новый Мир" формируют читательские вкусы.
     Пока "Новый Мир" соберется ударить раз, "Огонек" ударит четыре раза и ударит при этом тиражом, превосходящим тираж "толстяка" в 15 - 20 раз. Значит и относиться к еженедельнику полагается как к массовому факту.

стр. 37

     Перелистаем сперва "Красную Ниву" - обложка у нее такая пятнистая, что, можно сказать, тигрой бросается на читателя!
     В течение года в "Красной Ниве" было напечатано около 280 рассказов и стихов и около 350 очерков и статей. Разумеется, такое отношение - четырех к пяти - говорит никак не о склонности редакции ориентироваться на очерк. Наоборот, принимая во внимание, что беллетристика в журнале печатается более крупными шрифтами и на почетном месте, приходится говорить о пренебрежении к информации.
     А между тем, кто же, как не еженедельный журнал должен обслужить все стороны жизни Союза фотографией, очерком, корреспонденцией?
     Увидеть на улице новые постройки, заснять по-новому работающую пашню, пройти с фотоаппаратом по производствам, дать своевременно научно-технический очерк, зафиксировать новые бытовые факты, схватить новые социальные категории - в этом и заключается задача еженедельника.
     Но что можно взять с "Красной Нивы", если у нее даже очерк пишется под художественный рассказ, даже фото делается под "передвижников"?
     Если мы обратимся к очеркам, мы увидим, что три четверти из них посвящены не реальной жизни, а театру, литературе и изо, т.-е. являются отражениями отражений.
     Вот, приблизительно, какой материал там помещается.
     В. Невежина - "Современная английская графика", Ю. Соболев - "М. Чехов", Чехонин - "Художественный фарфор", Я. Тугендхольд - "Музей игрушки", Г. Якубовский - "Ф. Гладков", Юргис - "Татарский театр", Н. Апушкин - "Гравер Павлов", А. Кугель - "Монахов", М. Серпуховский - "Улицы старой Москвы", А. Михайлов - "Искусство Персии", М. Зингер - "Музей мебели", Я. Тугендхольд - "Гравер Кравченко", А. Кипренский - "Художественная Грузия", Л. Гроссман - "Любовь под вязами", Э. Голлербах - "Графика Конашевича", А. Вершинин - "Дом боярина", - Н. Бороздин - "Раскопки в Египте", А. Эфрос - "Заводская графика Купреянова" и т. д.
     Уже по одной этой выписке видно, что если туда и попадет очерк, откликающийся непосредственно на реальный, а не на музейный факт, например: С. Борисов - "Земо-Авчальская станция", Н. Смирнов - "На охоте" или А. Яковлев - "Полет над Белым морем", - то он или потонет в этом материале или оденется в защитный цвет журнала и заэстетизируется или сознательно полезет в художественную литературу.
     Например, очерк Н. Смирнова - "На охоте" (N 40). Казалось бы, надо связно, кратко и, главное, правдиво рассказать, как сейчас, в наши дни происходит охота. Но автор вместо этого - весь в образах литературы. Реальный факт стушевывается, слова дешевеют, а в очерке рассказывается, как

     "Луна побледнела, помутилась, и за рекой, за полевой равниной, полилась слабая розовая заря. Звезды, теряя пышность, стеклянно запрозрачнели, и только одна - Звезда Утренняя - серебристо засияла в осыпающихся лепестках облаков". (Разрядка наша.)

     Автору уже нет никакого дела до охоты, он весь - в лирической настроенности, и, закусив удила, несется:

     "Благословенна каждая минута жизни, прекрасен ночной путь в тишине, под светоносно играющими звездами". (Разрядка наша.)
     "...И печальна, печальна желтая ущербная луна, поздно встающая над далекими холмами, заплаканно отраженная в реке". (Разрядка наша.)

     Поля у него "просторно-сияющие", собака "отзывчиво-жмущаяся", у поезда "раскаленный бег". А где же факты охоты? Их-то и нет. И читатель в праве воскликнуть:

стр. 38

- Нечего сказать, сообщил новости!
Очерк Турганова - "Ковровые розы" (N 5):

     "Работа над ковром - кропотлива и медлительна. Медлительна, как караваны, бредущие от колодца к колодцу. (Разрядка наша.)

Очерк Н. Никитина о Ленинграде - "Зимние дни" (N 4):

     "Так каждую осень этот город, построенный так же прекрасно, как театральная сцена, город, где каждый угол может соперничать с необыкновенной декорацией, внимательно наблюдает за морем".

Очерк Адалис - "Старая Бухара":

     "Бухара дышала зноем, малярией и изменой". "Но кровью еще пахнет в Бухаре - старой, заржавевшей, распылившейся на атомы кровью".

Очерк Б. Терновца - "У Клода Монэ":

     "Сомнений быть не могло - пред нами был Клод Монэ.
     "...Как зачарованные стояли мы перед решеткой.
     "...Странное ощущение захватило нас. Таинственной силой мы были отброшены за пятьдесят лет назад - в семидесятые годы".

     Как видите, везде вместо новости - лирика, вместо факта - декламация, и притом такая, которая "отбрасывает" как нас "в семидесятые годы", к языку прадедов.
     Припоминается, что именно таким языком разговаривала со своим читателем архимещанская петербургская "Нива", от которой и идет "Красная Нива". Но тогда - почему она "Красная?" Неужели только потому, что засеяна Голлербахами, Кугелями и Гроссманами?
     А стихи? Вы только послушайте...

     Наседкин:

          "И вся жизнь н е н у ж н о й  ш у т к о й
          Вдруг представится в ту ночь".
                                        ("Обоз".)

     Н. Ашукин:

          "Лунный свет скользнул на тихий дворик
          На заборик резко тень легла".
                                      ("Тихий дворик".)

     "Довоеннее" и беспартийнее этого не напишешь: Денис может умереть.
     Словесность и литература вообще затопляют наши еженедельники. Писателей много - и пишут они узорчато, заливчато и кудревато. Но, странное дело, мимо реальных вещей. Реальных, значит, сегодняшних. Деревня в "Красной Ниве" и у Вс. Иванова и у П. Романова - одинаковая. И ходят они оба по бумаге друг другу след в след.
     Ботаник, например, не знает категории - дерево. Он пристально рассматривает и можжевельник, и березу, и иву, и вяз. Почему же у наших писателей всякий рабочий только и делает, что потрясает молотом?
     "Красная Нива" как начала год с Есенина (N 1), так и кончила им же (N 52) - какая последовательность! А тысячи самых разнообразных советских фактов не нашли в ней не только выражения, но и места.
     "Огонек" в этом смысле все-таки много живее. У него отношение фактической прозы к прозе художественной иное: отношение - четырех к одному. Очерк в "Огоньке" подается как очерк; он не наряден, не эстетен и не ударяется в декламацию.
     Подача политической информации - чего почти совсем нет в "Красной Ниве" - в журнале делается достаточно изобретательно и ко времени. См.

стр. 39

например, очерки: "Часовщик из Балты" (о Шварцберде) в N 49, "Я на стороне горняков" (статья писателя Честертона), "Господа шахтовладельцы".
     "Огонек" много путешествует по разным странам: путешествовать приятно и полезно. Его географические очерки читаются не без интереса.
     Рассказывая о Груманте (очерк проф. Р. Самойловича, N 4), находящемся на Ледовитом океане, "Огонек" успевает познакомить читателя с историей четырех поморов, которые, попав на Грумант, -

     "при помощи своего единственного ножа смастерили себе лук из корня выброшенной ели. Убив белого медведя самодельною пикою, промышленники из его сухожилия сделали тетиву. В общем за шесть лет своего пребывания на острове они стрелами убили двести пятьдесят оленей и множество голубых песцов".

     Все это очень интересно читать, тут узнаешь то, чего еще не знал. Но все горе "Огонька" в том, что такие очерки там скорее случайность, чем система. А, несомненно, что, нащупав такую богатую жилу, ее надо разрабатывать.
     "Огонек" завел у себя очень живой отдел фельетона (Зорич, Кольцов, Сосновский); в одном из этих фельетонов - "Коммунистка и ведьма" (N 23) - он честно заявил, описывая малограмотную деревенскую культработницу Агапкину, что

     "не Виринея, скомпанованная по старогорьковским романтическим рецептам, а Анна Агапкина - тип современной героини".

     Но заявил - и довольно. А лишь только пошел 1927 год, как "Огонек" тотчас же начал печатать длиннейший "коллективный роман" 25 авторов, скомпанованный не то что "по старогорьковским романтическим", а по синежурнальным пошлейшим рецептам.
     Все эти срывы, эта невозможность вести единую линию, это желание сделать журнал пестрым - мы бы сказали: пегим, - это стремление представительствовать все жанры, эта потягота на "беспартийность" и "общечеловечность", все эти "Зимние дворцы" (N 5) и "Из семейной хроники Романовых" (N 15) - на кого они работают? Не на мещанскую ли аудиторию?
     Не стоит ли перед "Огоньком" опасность превращения в еженедельное подобие ревю-журнала? И не лучше ли этого безразличного ревю в наших условиях быть советским: реву!
     Характерно: "Огонек" как возобновился в довоенной обложке, так и не может выскочить из нее.
     Итак, основной недостаток обоих журналов тот, что они имитаторы. Они - повторное явление. Тут даже нельзя "принять во внимание пролетарское происхождение", потому что один из них идет от петербургского "Маркса", а другой - от Проппера.
     Они лишь переставили мебель в старой квартире. А дело идет о большем: нам нужен еженедельник, предельно изобретательно схватывающий факт, притом советский факт, да еще и указывающий ему место в общей цепи бытовых поведений и деланий.