стр. 2
ПИСЬМО ПИСАТЕЛЯ ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА МАЯКОВСКОГО ПИСАТЕЛЮ АЛЕКСЕЮ МАКСИМОВИЧУ ГОРЬКОМУ
Алексей Максимович,
как помню,
между нами
что-то вышло
вроде драки
или ссоры.
Я ушел,
блестя
потертыми штанами,
взяли вас
международные рессоры.
Нынче -
иначе.
Сед височный блеск,
и взоры озаренней.
Я не лезу
ни с моралью,
ни в спасатели, -
без иронии, -
как писатель,
говорю с писателем.
Очень жалко мне, товарищ Горький,
что не видно
вас
на стройке наших дней.
Думаете,
с Капри,
с горки
вам видней?
Вы
и Луначарский
похвалы повальные,
добряки, -
а пишущий
бесстыж,
стр. 3
тычет
целый день
свои похвальные
листы.
Что годится,
чем гордиться?
Продают "Цемент"
со всех лотков.
Вы
такую книгу что ли цените?
Нет нигде цемента,
а Гладков
написал
молебен о цементе.
Затыкаешь ноздри,
нос наморщишь
и идешь
верстой болотца длинненького.
Кстати,
говорят,
что вы открыли мощи
этого...
Калинникова?
Мало знать
чистописания ремесла,
расписать закат
или цветенье редьки, -
вот,
когда к ребру душа примерзла,
ты
ее попробуй отогреть-ка!
Жизнь стиха
тоже тиха.
Что горенья, -
даже
нет и тления
в их стихе,
холодном и лядащем;
все входящие
срифмуют впечатления,
и печатают
в журнале
в исходящем.
А рядом
молотобойцев
анапестам
учит
профессор Шенгели, -
стр. 4
тут
не поймете просто-напросто -
в гимназии вы,
в шинке ли?
Алексей Максимович,
у вас,
в Италии
вы
когда-нибудь
подобное
видали?
Приспособленность
и ласковость дворовой,
Деятельность
блюдо-
рубле-
и тому подобных - "лиз"
называют многие,
"здоровый
реализм!"
И мы реалисты,
но не на подножном
корму,
не с мордой, упершейся вниз,
мы в новом
грядущем быту,
помноженном
на электричество
и коммунизм!
Одни мы,
как не хвалите халтуры,
годы на спины грузя,
тащим
историю литературы, -
лишь мы
и наши друзья.
Мы не ласкаем
ни глаза,
ни слуха,
Мы -
это Леф.
Без истерики -
мы
по чертежам
деловито
и сухо,
строим
завтрашний мир.
стр. 5
Друзья, -
поэты рабочего класса,
Их знание
невелико,
но врезал
инстинкт
в оркестр разногласий
буквы грядущих веков.
Горько
думать им
о Горьком-эмигранте.
Оправдайтесь,
гряньте!
Я знаю,
вас ценит
и власть, и партия,
вам дали б все
от любви
до квартир, -
прозаики
сели
пред вами
на парте б, -
Учи,
верти!
Или жить вам,
как живет Шаляпин,
раздушенными аплодисментами
оляпан?
Вернись
теперь
такой артист
назад,
на русские рублики, -
я первый крикну:
- Обратно катись,
народный артист Республики! -
Алексей Максимыч,
из-за ваших стекол
виден
вам
еще
парящий сокол?
Или
с вами
начали дружить,
вами
сочиненные ужи?
стр. 6
Говорили
(объясненья ходкие!)
будто вы
не едете
из-за чахотки.
И вы -
в Европе,
где каждый из граждан
смердит покоем,
едой,
валютцей.
Не чище ль
наш воздух,
разреженный дважды
грозою
двух революций?
Бросить республику
с думами,
с бунтами,
лысину
южной зарей озарив.
Разве не лучше,
как Феликс Эдмундович,
сердце отдать
временам на разрыв?
Здесь
дела по горло,
рукав по локти,
знамена неба
алы, -
и соколы-сталь
в моторном клекоте
глядят,
чтоб не лезли орлы.
Делами,
кровью,
строкою этою,
нигде не бывшею в найме, -
мы славим
взвитое красной ракетою,
октябрьское
руганное
и пропетое,
пробитое пулями знамя.