стр. 268

     Игорь Кречетов.

     "НАШИ ДНИ".

     "НАШИ ДНИ". Альманах N 4, 1924 г. Гос. Изд. стр. 354.

     Этот номер, можно сказать, "выдержан" недурно. Из кучи стихов оставляют след разве только Санниковские ("Мертвые восстали"), да и то своей своеобразной идеологией, которой еще придется коснуться, когда поэма будет напечатана целиком. Мимо остальных - молча. В самом конце Бобровский рассказ "Мальчик" - повествование о крошечных событьицах жизни аристократика мальчугана. Перед ним, в рассказе "Какая ни на есть", Насимович дает классический тип деревенского коммуниста, прорицающего:

     Несть-бо власть, аще не от Бога, оттого то глупость и заправляет в миру. Я так думаю: что власть, то и глупая. И пока я в совете, и я, болван, глупец, по линеечке хожу!

стр. 269

     Какое отчетливое представление о существе власти!
     Читаешь: "Крушение Антенны" Огнева и получается впечатление, будто за неимением материала - серьезного и интересного - автор размазывает разные второстепенности!
     "В девятьсот девятнадцатом году" Федина оставляет рассеянное, пустопорожнее впечатление - как-то ни на чем не можешь сосредоточиться. Правда, это отрывок, но и отрывок должен действовать законченно.
     "Стремена" Ляшко в первых главах попросту непонятны, благодаря излишней стилизации, вычурности, манерности - это для Ляшко не характерный дефект; он волнует неприятно и раздражает. А в целом - автор не сумел сосредоточить внимание читателя на главном, и это внимание не напрягается, пропадает. Нет внутренней динамики, которая бы взволновала, родила мысли, создавала насыщенное состояние.
     Никандровский "Рынок любви" - чорт его знает о чем свидетельствует! В лучшем случае - о непростительном пренебрежении редактора к читающей публике. Кому нужен этот вздор? Кому нужен этот мотив и эта форма - миллион раз истасканные старыми дореволюционными журналишками? "Бухгалтер" шляется по бульвару, находит себе даму, живет с ней, потом прогоняет, хочет сойтись с "курсисткой", но та надувает его, отдумывает, и остается с бухгалтерскими лакомствами, а сам бухгалтер продолжает снова шататься по бульвару в поисках новой дамы. И этой дрянью заполняют шестьдесят страниц! Для советской прессы это чистый позор. И кроме этой ненужности - такие перлы:

     I. - Как его фамилия? - спрашивает один из героев.
     - Арефьев. А что, разве вы его знаете?
     - Нет, я так спросила. Хотела узнать русский или еврей. Хотя теперь на это не очень приходится смотреть... (Курсив мой. И. К.).
     II. "В любви для самолюбия сторон очень важно, иногда важнее самой любви: кто кого бросил, он ее или она его?.."
     III. - Отчего вы такой жирный?
     - Такая должность: служу в Центросоюзе...

     О женщине речь идет кругом, как о товаре. Погано.
     Центральной вещью альманаха является Шишковская "Ватага". Прекрасно написанная высоко-художественная повесть - вреднейшая этими своими качествами, ибо повествует не о революции (под видом революции), а о каком-то исступленном бандитизме,

стр. 270

возглавленном Зыковым, - великолепным бандитом, об'ективно солидаризировавшимся с советскими красными войсками: и он, и они против эксплоатации, против тунеядцев, против богатеев. Все идет у Зыкова под лозунгом "чалпан долой", т.-е. сноси голову! И головы летят словно кочни капусты. Жизнь человеческая тут нипочем: кровью напоен и воздух, которым дышат, и земля, по которой ступают Зыковцы - его ватага. Зыков - фанатик, сектант, и кроме того - олицетворенная звериная кровожадность: дикая, бессмысленная, чудовищная. Пусть его "кончают" советские же войска, но этим концом никак не обессилить того кошмара, что творил он, поддерживая, даже "защищая", отстаивая большевиков, когда их клепали в его присутствии. Сплошной и безудержный кровавый понос. Вредно со всех сторон. И удивительно снова: как же это так?