стр. 3
В. В. Маяковский
ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН
Российской коммунистической партии посвящаю
Время.
Начинаю
про Ленина рассказ.
Но не потому,
что горя
нету более -
время
потому,
что резкая тоска
стала ясною
осознанною болью.
Время,
снова
ленинские лозунги развихрь!
Нам ли
растекаться
слезной лужею.
Ленин
и теперь
живее всех живых -
наше знанье,
сила
и оружие.
стр. 4
Люди - лодки,
хотя и на суше.
Проживешь
свое
пока,
много всяких
грязных ракушек
налипает
нам
на бока.
А потом
пробивши
бурю разозленную,
сядешь,
чтобы солнца близь,
и счищаешь
водорослей -
бороду зеленую
и медуз малиновую слизь.
Я
себя
под Лениным чищу,
чтобы плыть
в революцию дальше,
Я боюсь
этих строчек тысячи,
как мальчишкой
боишься фальши.
Рассияют головою
венчик -
я тревожусь
не закрыло чтоб
настоящий
мудрый
человечий
Ленинский
огромный лоб.
Я боюсь
чтоб шествия
и мавзолеи,
поклонений
установленный статут
не залили б
приторным
елеем
Ленинскую
простоту.
стр. 5
За него дрожу,
как за зеницу глаза,
чтоб конфетной
не был
красотой оболган.
Голосует сердце -
я писать обязан
по мандату долга.
Вся Москва.
Промерзшая земля
дрожит от гуда.
Над кострами
обмороженные
с ночи.
Что он сделал?
Кто он
и откуда?
Почему
ему
такая почесть?
Слово за словом,
из памяти таская,
не скажу
ни одному -
на место сядь.
Как бедна
у мира
слова мастерская -
подходящее -
откуда
взять?!
У нас
семь дней.
У нас
часов двенадцать.
Не прожить
себя длинней.
Смерть
не умеет извиняться.
Если ж
с часами плохо,
мала
календарная мера,
мы говорим -
"эпоха",
мы говорим -
"эра".
стр. 6
Мы
спим
ночь.
Днем
совершаем поступки.
Любим
свою толочь
воду
в своей ступке.
А если
за всех смог
направлять
потоки явлений,
мы говорим -
"пророк",
мы говорим -
"гений".
У нас
претензий нет -
не зовут
мы и не лезем -
нравимся
своей жене
и то
довольны до нельзя.
Если ж
телом
и духом слит
прет
на нас непохожий,
- говорим -
"царственный вид",
удивляемся -
"дар Божий"
Скажут так -
и вышло
ни умно
ни глупо.
Повисят слова
и уплывут
как дымы.
Ничего
не выколупишь
из таких скорлупок -
ни рукам
ни голове
не ощутимы.
стр. 7
Как же
Ленина
таким аршином мерить!?
Ведь глазами
видел
каждый всяк -
"эра" эта
проходила в двери
даже
головой
не задевая о косяк.
Неужели
про Ленина тоже -
"вождь
милостью божьей"?!
Если б
был он
царствен и божествен,
я б
от ярости
себя не поберег.
Я бы
стал бы
в перекоре шествий
поклонениям
и толпам
поперек.
Я б
нашел
слова
проклятья громоустого
и пока
растоптан
я
и выкрик мой -
я бросал бы
в небо
богохульства
по Кремлю бы
бомбами
метал -
долой!
Но тверды
шаги Дзержинского
у гроба -
нынче бы
могла
с постов сойти чека -
стр. 8
сквозь милльоны глаз
и у меня -
сквозь оба
лишь сосульки слез,
примерзшие
к щекам.
Богу
почести казенные -
не новость.
Нет! -
Сегодня
настоящей болью
сердце холодей!
Мы
хороним
самого земного
изо всех
прошедших
по земле людей.
Он земной -
но не из тех,
кто глазом
упирается
в свое корыто.
Землю
всю
охватывая разом,
видел
то,
что временем закрыто.
Он как вы
и я -
совсем такой же,
только
может быть
у самых глаз
мысли
больше нашего
морщинят кожей
да насмешливей
и тверже губы,
чем у нас.
Не сатрапья твердость
триумфаторской
коляской,
мнущая
тебя,
подергивая возжи.
стр. 9
Он
к товарищу
милел
людскою лаской.
Он
к врагу
вставал
железа тверже.
Знал он
слабости
знакомые у нас -
как и мы
перемогал болезни.
Скажем,
мне бильярд -
отращиваю глаз -
шахматы ему -
они вождям полезней.
И от шахмат перейдя
к врагу натурой,
в люди выведя
вчерашних пешек строй,
становил
рабоче-человечьей диктатурой
над тюремной
капиталовой турой.
И ему
и нам
одно и тоже дорого.
Отчего ж -
стоящий
от него поодаль -
я бы
жизнь свою,
глупея от восторга,
за одно б
его дыханье
отдал?
Да не я один! -
Да что я
лучше что ли!?
Даже не позвать,
раскрыть бы только рот -
кто из вас
из сел -
из кожи вон -
из штолен
не шагнет вперед?!
стр. 10
В качке -
будто бы хватил
вина и горя лишку -
инстинктивно
хоронюсь
трамвайной сети.
Кто
сейчас
оплакал бы
мою смертишку
в трауре
вот этой
безраничной смерти?
Со знаменами идут
и так.
Похоже -
стала
вновь
Россия кочевой.
И колонный зал
дрожит,
насквозь прохожен.
Почему?
Зачем
и отчего?
Телеграф
охрип
от траурного гуда.
Слезы снега
с флажьих
покрасневших век.
Что он сделал,
кто он
и откуда
этот
самый человечный человек?
стр. 11
Коротка
и до последних мгновений
нам
известна
жизнь Ульянова.
Но долгую жизнь
товарища Ленина
надо писать
и описывать
заново. -
Далеко давным
годов
за двести
первые
про Ленина
восходят вести.
Слышите -
железный
и луженый,
прорезая
древние века,
голос
прадеда
Бромлея и Гужона -
первого паровика?
Капитал -
его величество -
не коронованный,
не венчанный -
объявляет
покоренной
силу деревенщины.
Город грабил -
греб -
грабастал -
глыбил
пузо касс.
А у станков -
худой и горбастый -
встал
рабочий класс.
И уже
грозил,
взвивая трубы за небо: -
- нами
к золоту
пути мостите -
стр. 12
мы родим
пошлем,
придет когда-нибудь
человек,
борец,
каратель,
мститель!
И уже
смешались
облака и дымы,
будто
рядовые
одного полка.
Небеса
становятся двойными -
дымы
забивают облака.
Товары
растут
меж нищими высясь.
Директор
лысый чорт
пощелкал счетами,
буркнул
"кризис!"
И вывесил слово -
"рассчет".
Кропило
сласти
мушиное сеево.
Хлеба
зерном
в элеваторах портятся,
а под витринами
всех Елисеевых,
живот подведя
плелась безработица.
И бурчало
у трущоб в утробе,
покрывая
детвориный плачик: -
под работу,
под винтовку ль
на -
ладони обе!
Приходи,
заступник
и расплатчик!
стр. 13
Эй,
верблюд,
открыватель колоний!
Эй,
колонны
стальных кораблей!
Марш
в пустыни
огня раскаленней!
Пеньте
пену
бумаги белей!
Начинают
черным лататься
оазисы
пальмовых нег.
Вон
среди
золотистых плантаций
засеченный
вымычал негр.
У - у - у - у - у
у - у - у
Нил, мой Нил.
Приплещи
и выплещи
черные дни!
Чтоб чернее были
чем я во сне.
И пожар чтоб
крови вот этой красней.
Чтоб во всем этом кофе,
враз вскипелом,
вариться пузатым -
черным и белым.
Каждый
добытый
слоновий клык -
тык его в мясо,
в сердце тык!
Хоть для правнуков
не зря чтоб
кровью литься -
выплыви
заступник
солнцелицый.
стр. 14
Я кончаюсь,
бог смертей
пришел и поманил.
Помни
это заклинанье
Нил,
мой Нил!
В снегах России,
в бреду Патогонии
расставило
время
станки потогонные.
У Иванова уже
у Вознесенска
каменные туши
будоражат
выкрики частушек:
"Эх завод, ты мой завод,
желтоглазина,
время нового зовет
Стеньку Разина".
Внуки
спросят:
Что такое капиталист?..
Как дети
теперь:
- Что это
г-о-р-о-д-о-в-о-й?..
Для внуков
пишу
в один лист
капитализма
портрет родовой.
Капитализм
в молодые года
был ничего,
деловой парнишка.
Первый работал, -
не боялся тогда,
что у него
от работ
засалится манишка.
Трико феодальное
ему тесно.
Лез
не хуже,
чем нынче лезут.
стр. 15
Капитализм
революциями
своей весной
расцвел
и даже
подпевал "Марсельезу".
Машину
он
задумал и выдумал -
люди,
и те - ей.
Он
по вселенной
видимо невидимо
рабочих расплодил детей.
Он враз
и царства,
и графства сжевал
с коронами их
и с орлами.
Встучнел,
как библейская корова
или вол.
Облизывается
язык-парламент.
С годами
ослабла
мускулов сталь -
он раздобрел
и распух.
Такой-же
с течением времени
стал,
как и его гроссбух.
Дворец возвел -
не увидишь такого.
Художник
- не один -
по стенам поерзал.
Пол ампиристый,
потолок рококовый,
стенки Людовика XIV, -
каторза.
Вокруг с лицом,
что равно годится
быть и лицом и ягодицей -
задолицая
полиция.
стр. 16
И краске,
и песне
душа глуха.
как корове
цветы среди луга.
Этика,
эстетика
и прочая чепуха -
просто - его женская прислуга.
Его -
и рай,
и преисподняя.
Распродает старухам
дырки
от гвоздей
креста господня
и перо
хвоста
святого духа.
Наконец,
и он
перерос себя,
за него
работает раб.
Лишь наживая,
жря
и спя,
капитализм разбух
и обдряб.
Обдряб -
и лег
у истории на пути
в мир,
как в свою кровать.
Его не объехать,
не обойти,
единственный выход -
взорвать!
Знаю, -
лирик
скривится горько,
критик
ринется
хлыстиком выстегать,
а где-ж душа?...
Да это-ж - риторика;
поэзия где-ж? -
Одна публицистика!..
стр. 17
Капитализм -
неизящное слово;
куда изящней звучит -
"соловей",
но я
возвращусь к нему
снова
и снова -
строку
агитаторским лозунгом взвей!
Я буду писать
и про то
и про это,
но нынче
не время
любовных ляс.
Я
всю свою
звонкую силу поэта
тебе отдаю
аттакующий класс.
Пролетариат -
неуклюже и узко
тому,
кому
коммунизм западня.
Для нас
это слово -
могучая музыка,
могущая
мертвых
сражаться поднять.
Этажи
уже
заежились дрожа.
Клич подвалов
подымается по этажам.
Мы прорвемся
небесам
в распахнутую синь.
Мы пройдем
сквозь каменный колодец.
Будет!
С этих нар
рабочий сын -
пролетариатоводец.
Им
стр. 18
уже
земного шара мало.
И рукой
отяжелевшей
от колец,
тянется
упитанная
туша капитала
ухватить
чужой горлец.
Идут
железом
клацая и лацкая.
Убивайте!
Двум буржуям тесно!
Каждое село -
могила братская,
города -
завод протезный.
Кончилось.
Столы
накрыли чайные.
Пирогом
победа на столе.
Слушайте
могил чревовещание!
Кастаньеты костылей!
Снова
нас
увидите
в военной яви.
Эту
время
не простит вину.
Он расплатится,
придет он
и объявит
вам
и вашинской войне
войну.
Вырастают
на земле
слезы озера.
Слишком
непролазны
крови топи.
стр. 19
И клонились
одиночки фантазеры
над решением
немыслимых утопий.
Голову
об жизнь
разбили филантропы -
разве
путь милльонам
филантропов тропы!?
И уже
бессилен
сам капиталист,
так
его
машина размахалась.
Строй его
несет,
как пожелтелый лист,
кризисов
и забастовок хаос.
В чей карман
стекаем
золотою лавой?
С кем итти
и на кого пенять?
Класс милльоноглавый
напрягает глаз
себя понять.
Время
часы
капитала
крало.
Побивая
прожекторов яркость,
время
родило
брата Карла, -
старший
Ленинский брат
Маркс.
Маркс.
Встает глазам
седин портретных рама.
Как же
жизнь его
от представлений далека!
стр. 20
Люди
видят
замурованного в мрамор,
гипсом
холодеющего старика.
Но когда
революционной тропкой
первый
делали
рабочие
шажок -
о, какой
невероятной топкой
сердце Маркс
и мысль свою зажег
Будто сам
в заводе каждом -
стоя стоймя -
будто
каждый труд
размалывая лично -
грабящих
прибавочную стоимость
за руку
поймал с поличным.
Где дрожали тельцем,
не вздымая глаз свой,
даже
до пупа
биржевика дельца. -
Маркс
повел
разить
войною классовой
золотого -
до быка
доросшего - тельца.
Нам казалось
в коммунизмовы затоны
только волны случая
закинут
нас
юля!
Маркс
раскрыл
истории законы -
пролетариат
поставил у руля.
стр. 21
Книги Маркса -
не набора
гранки,
не сухие
цифр
столбцы.
Маркс
рабочего
поставил
на ноги
и повел
колоннами
стройнее цифр.
Вел
и говорил -
сражаясь лягте,
дело -
корректура
выкладкам ума.
Он придет,
придет
великий практик.
Поведет
полями битв,
а не бумаг.
Жерновами дум
последнее меля
и рукой
дописывая
восковой,
знаю,
Марксу
виделось
видение Кремля
и коммуны
флаг
над красною Москвой.
Назревали,
зрели дни -
как дыни.
Пролетариат
взрослел
и вырос из ребят.
Капиталовы
отвесные твердыни
валом размывают
и дробят.
стр. 22
У каких-нибудь годов
на расстоянии
сколько гроз гудит
от наростаний,
завершается
восстанием
гнева наростание,
наростают
революции
за вспышками восстаний.
Крут
буржуев
озверевший норов.
Тьерами растерзанные
воя и стеная,
тени прадедов
парижских коммунаров
и сейчас
вопят
парижскою стеною.
Слушайте, товарищи!
Смотрите, братья!
Горе одиночкам -
выучьтесь на нас.
Сообща взрывайте.
Бейте партией,
кулаком
одним
собрав
рабочий класс.
Скажут -
"мы вожди"
а сами -
шаркунами.
За речами
шкуру
распознать умей!
Будет вождь
такой,
что мелочами с нами -
хлеба проще -
рельс прямей.
Смесью классов,
вер,
сословий
и наречий
на рублях колес
землища двигалась,
стр. 23
Капитал
ежом противоречий
рос во всю
и креп,
штыками иглясь.
Коммунизма
призрак
по Европе рыскал,
уходил
и вновь
маячил в отдаленьи.
По всему поэтому
в глуши Симбирска
родился
обыкновенный мальчик
Ленин.