стр. 217

     Под рубрикой: "ФАКТЫ."

     S.

     СЛЫШИШЬ, МОСКВА?

     "Слышишь, Москва?" - пьеса, агит-гиньоль С. Третьякова, является последней постановкой 1 Рабочего Театра Московского Пролеткульта и сработана под режиссурой С. М. Эйзенштейна, постановщика "Мудреца".
     Разработка этой пьесы шла применительно к той системе монтажа аттракционов, которая является, начиная с "Мудреца", определяющей основной характер работы 1 Рабочего Театра.
     И если в "Мудреце" мы имели в значительной мере беспредметный аттракцион, некую проверку умения театра держать в руках внимание и эмоцию зрителя не гипнотическими приемами театра переживаний и зрительных иллюзий, а увлекательностью взаправдашних, подчас рискованных, действенных процессов, то в пьесе "Слышишь, Москва"? была поставлена задача прямого агита, собирания в волевой кулак распыленных зрительных эмоций и создания

стр. 218

в психике зрителя целевой установки, диктуемой происходящей ныне борьбой германских рабочих за коммунизм.
     Пьеса построена в плане Гиньоля (Гиньоль - театр ужасов), т.-е. монтажа таких драматических положений, которые создают максимальное напряжение нервов в сторону тревоги, настороженности, гнева и прочих активных эмоций. Этот прием был взят сознательно для эксперимента, и, судя по первому спектаклю 7-го ноября, в день Октябрьской годовщины, этот прием себя оправдал вполне, чему в дальнейшем театр получил дополнительное подтверждение в рабочих анкетах и на страницах прессы (отзывы в "Известиях", "Правде", "Раб. Москве", "Моск. Рабочем Труде", статья Ларина в "Правде", заметка рабкора А. - там же).
     Аудитория состояла процентов на 50 из советских служащих и совбарышень, на 40 из рабочих и учащейся молодежи и только на 10 явно нэповской публики, типа дамочек в шеншилях.
     2 и 3 акты создали достаточное напряжение в публике, разрядившееся в 4 акте при сцене штурма рабочими фашистских трибун. В публике повскакали с мест. Раздавались выкрики: "Вон, вон! Граф удирает! Хватай его!" Какой-то великовозрастный рабфаковец, вскочив, кричал по направлению кокотки: "Чего с ней церемониться, бери ее", покрыв эту фразу крепким словом, а когда кокотку по пьесе убили и сбросили с лестниц, облегченно выругался и добавил: "так ей и надо", - настолько внушительно, что сидевшая рядом дама в мехах не выдержала, вскочила и перепуганно выпалив "Господи! Да что это! Этак и здесь начнут еще", - бросилась к выходу. Каждый убитый фашист покрывался аплодисментами и криками. Из задних рядов некий военный, как сообщают, выхватил было ноган и направил на кокотку, но соседи во время привели его в чувство. Этот подъем коснулся даже сцены: участвовавшие в сценической толпе студийцы "ИЗО" Пролеткульта, стоявшие для декорации, не выдержали и полезли в атаку на установку. Пришлось стягивать за ноги, иначе добровольцы рисковали перепутать всю планировку.
     Эта актуальность конца пьесы, прорывающего накопленную 2 и 3 актами эмоции, подтвердилась и в анкетных отзывах рабочих и особенно молодняка на последующих спектаклях, - часта в этих отзывах фраза: "хотелось самому броситься на сцену и принять участие в бою".
     Характерно также наблюденная в последующих спектаклях реплика из публики: "правильно" - по поводу поступка коммуниста Курта в I действии.
     Все эти наблюдения - первый пробный шаг в деле учета зрительской эмоции для соответствующего ее накопления и разряда, что составляет основную сущность театра аттракционов.
     Этот принцип, введенный С. Эйзенштейном в "Мудреце" получает, по всем данным, в "Москве слышишь" значительную и интересную продвижку.