стр. 198
Под рубрикой: "КНИГА."
В. Силлов.
"ВОПРОСЫ ТЕОРИИ И ПСИХОЛОГИИ ТВОРЧЕСТВА" Т.VIII (ред. Б. Л. Лезина, изд. "Научная Мысль", Харьков 1923 г. стр. IV + 282, тираж 4000 экз.).
За семь лет, прошедших со времени выхода т. VII "В. Т. и П. Т.", новые тенденции в методе изучения литературы оформились и доказали свое право на научное существование. Именно укрепление так-называемого формального метода разрушило относительную цельность методологической позиции органа потебнианцев.
Редакция "В. Т. и П. Т." осторожно "приветствует" интерес к вопросам формы ("...А. А. Потебня неоднократно указывал на влияние формы на содержание..." стр. 111), с оговоркой в сторону формы "органически, нераздельно слитой с содержанием".
Один из участников настоящего тома "Вопросов" - М. Гершензон более десяти лет тому назад писал, не плохо писал: "...история литературы еще не выделилась у нас в особенную отрасль знания, не завела своего хозяйства..." (М. Гершензон "Видение поэта" стр. 22). Образцом такой безхозяйственности и является новый том "Вопросов", не объединенный
стр. 199
общим отношением к фактам искусства и не имеющий единого метода.
"Формально-стилистический анализ" представлен работой А. И. Белецкого "В мастерской художника слова", занимающей две трети сборника (стр. 87 - 277).
Тема первой главы работы Белецкого - творческий процесс в поэзии. Автор, как большинство теоретиков, исследователей и просто читателей, различает в художественном произведении две стороны: формальную и внеформальную - содержание (стр. 106). Кажется, с легкой руки Тургенева, вопросы "формы" и "содержания" получили условное обозначение "как" и "что". Белецкий пользуется этими общеупотребительными формулами, но употребляет их в совсем ином смысле. Под "что" Белецкий понимает "не идею, не содержание, ...а сюжет, тему, мотив" (стр. 107). Эти элементы автор считает первичными. Вторичными же элементами, более широкими по охвату являются - расположение матерьяла, план произведения и словесное выражение. Отметим еще, что сюжет автор понимает, как комплекс действий.
Прежде всего мы полагаем, что пора бы изгнать из нашей терминологии обывательское словечко "содержание", заменив его более точным и научным - "матерьял". Таким образом и "идею", и тему, и мотив, и звук - мы отнесем к элементам матерьяла, которые мы так же считаем первичными (навряд ли это "первенство" имеет какое-нибудь практическое значение в методе исследования). Следующий момент композиционного оформления матерьяла - сюжет (как развитие действия, а не совокупность действий), ритм, звучание, синтаксис.
У Белецкого же получается большая неясность: на стр. 107 он противопоставляет сюжет - "содержание", на стр. 128 - заявляет, понятие сюжета целиком входит в понятие "содержания". Это неверно так как сюжет - развитие действия не дан объективно даже в том случае, если это "бродячий" или "заимствованный" сюжет, а дана тема, которую нужно сюжетно скомпановать, а момент компановки, композиции и есть момент формы, а не матерьяла.
Чрезвычайно интересна и актуальна тема второй главы (самой ценной, по нашему мнению) работы Белецкого - "Выбор сюжета". То, что Белецкий называет сюжетом, мы назвали бы темой или мотивом ("простейшая повествовательная единица" по определению А. Н. Веселовского; протоплазма сюжета, нечто среднее между темой и сюжетом в понимании Белецкого, - при чем заметим, что Белецкий нигде не определяет, что такое тема в отличие от сюжета или мотива).
Белецкий классифицирует "сюжеты" на такие группы:
1) автобиографические ("Детство, отрочество и юность"),
2) "сюжеты" взятые вне личной жизни - из газеты, судебного процесса, исторические, легендарные, бытового анекдота ("Бесы"),
3) литературные.
(Автор приводит пример - рассказов Арцыбашева, яко бы, имеющий сходство с одним из рассказов Вилье-де Лиль-Адана).
Последняя группа имеет по нашему мнению совершенно особый интерес, как частность весьма важного и мало разработанного вопроса о литературной традиции.
Когда писатель берет уже использованный в литературе сюжет или даже тему он, по меткому выражению Каролины Павловой, похож на шахматиста в начале игры, знающего на каком ходу он объявит мат. Конечно, здесь дело не в "плагиате", а в сознательной переработке матерьяла (сильно "взятый" сюжет отчасти можно считать матерьялом). Тему о Дон-Жуане разрабатывали Байрон, Мольер, Пушкин и, пародийно Гумилев; Лобанов писал Бориса Годунова почти параллельно с Пушкиным; эпизоды, введенные в Декамероне, взяты Боккачио из "Золотого Осла" Апулея. Таких примеров множество и к ним, конечно, нельзя относиться как к "плагиатам" или, в лучшем случае "совпадениям".
стр. 200
К ряду терминологических недоразумений относится, упоминаемая Белецким работа французского писателя G. Polti, вышедшая в 1894 г. в Париже под названием "Les 36 situacions dramatiques", где публикуется 36 драматических положений, проверенных на 1200 пьесах мирового репертуара. О том, что "сюжеты" - постоянны, писал ак. Н. Веселовский, Брандес, Гоцци и Шиллер.
Приведем несколько этих положений: просьба, спасение, месть за преступление, кровная месть, добыча, прелюбодейственное убийство, честолюбие, борьба с богом, раскаяние и т. д. и т. д.
Не трудно, заметить, что приведенные G. Polti "положения" ни в коем случае нельзя назвать сюжетами, они слишком общие для сюжетов. Несомненно, что иногда мы имеем дело с темами, иногда с мотивами (борьба с богом, прелюбодейственное убийство), но нигде нет "развернутого сюжета". А между тем и Белицкий и проф. В. Н. Перетц, приводят эти примеры, называют их сюжетами; Перетц, между прочим, даже не определяет понятия сюжета.
Мы коснулись двух наиболее интересных по темам глав работы Белецкого. Остальные - "создание лиц", "описание внешности лиц" (глава, написанная М. О. Габелем и проредактированная Белецким), "речь действующих лиц", "изображение живой и мертвой природы" - не имеют в настоящее время такого интереса, да кроме того, мы не имеем возможности останавливаться на них, не выходя из размеров журнальной рецензии.
Вся работа Белецкого сделана по типу большинства академических работ по литературоведению: описание фактов, классификация их и... отсутствие всяких выводов, что делает работу не актуальной.
Но статья Белецкого содержит ряд любопытных наблюдений, интересных историко-литературных замечаний и является серьезной, лучшей в сборнике, научной работой.
Этого нельзя сказать про остальной матерьял.
По совершенно непонятным причинам помещена в сборнике церковно-благочестивая статья Апполинария Васнецова, написанная в 1915 г. "Происхождение красоты" (стр. 1 - 63).
Давным-давно далеко не революционно настроенные ученые пришли к заключению, что все так-называемые психические процессы суть процессы физические, что в природе нет духа и материи, а есть только одно начало - материя (применительно к искусству см. книгу Гирна "Происхождение искусства", Харьков 1923 г.), а "В. Т. и П. Т." все же находят не только возможным, но, повидимому, и целесообразным печатать заявления, вроде следующего: удовольствие и наслаждение "сродни ощущениям физиологического свойства, грубым и далеким от эстетики. Прекрасные же явления более улавливаются внутренним чувством глубокого удовлетворения" (стр. 2).
Васнецов предлагает градации степеней чувства прекрасного: безразличный, красивый, изящный, прекрасный, восхитительный, дивный, божественный.
Почему "красивый" хуже, "изящного", а "восхитительный", выше "прекрасного"? Что, наконец, означают эти слова? Каков их объективный смысл? Про то знает редакция "Вопросов"!
А вот приложение "степеней" на практике:
"Сказать, что вид прекрасен - мало (про Юнг-Фрау), дивный - тоже не вполне определит характер настроения, и только слово "божественный" дает представление о чем то из ряда вон выходящем" (стр. 3).
"Прелестная и яркая раскраска", "роскошное оперение", "великолепные раковины" и т. д.
И это дряхлое пустословие доморощенной метафизики пытается разрешить проблемы "происхождения красоты", "теории формы" (стр. 5) и т. д.
Не много сообщают и "Два Очерка о Пушкине" М. Гершензона (стр. 65 - 76).
стр. 201
Сделаем краткий конспект сектенций Гершензона:
1. Всякую содержательную книгу надо читать медленно,
2. Особенно медленно надо читать книги поэтов,
3. Всего медленнее надо читать Пушкина,
4. Строки Пушкина - самое содержательное из всего написанного по-русски.
Нетрудно вставить посылку, пропущенную в этом силлогизме:
Так ли писал Гершензон десять лет тому назад в послесловии к статье Лансона "Метод в истории литературы".
Гершензон негодует на быстроту современного "велосипедного" чтения по 30 - 40 стр. в час и предлагает "читать пешком".
Вот результаты прогулок самого Гершензона по Пушкину:
"Или из красот другого порядка - разве не жаль иной стилистической тонкости, бесследно тонущей в невнимании читателя". Вторая сторона стихотворения "Поэт" начинается так:
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется...
"Едва ли и один из тысячи читавших "Поэта" пишет Гершензон "понял, что значит эти два стиха". Читатель заинтригован и смущен: "А ну, как в самом деле, сто раз слышал, читал и учил эти строки и не понял, что они значат". Гершензон "открывает" нам их смысл: оказывается "божественный глагол" это есть зов Аполлона и эти строки - продолжение начала стихотворения:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлона...
Жаль, что Гершензон не приводит примера, как понимают эти строки "велосипедисты".
Подобными "открытиями" наполнены десять страниц маститого пушкиниста.
Так же не представляет научного интереса статья Горнфельда "Д. Н. Овсяннико-Куликовский и современная литературная критика" (стр. 77 - 86), лишенная всякого критического отношения к работам Овсяннико-Куликовского.
На последних четырех страницах помещены некомментированные отрывки из дневника Короленко.