стр. 76

     И. Бабель.

     из книги

     "ОДЕССКИЕ РАССКАЗЫ".

     Король.

     Венчание кончилось. Раввин устало опустился в кресло. Потом он вышел из комнаты и увидел столы, поставленные во всю длину двора. Их было так много, что они высовывали свой хвост за ворота, на Госпитальную улицу. Перекрытые бархатом столы вились по двору, как змеи, которым на брюхо наложили заплаты всех цветов и они пели густыми голосами - эти заплаты из оранжевого и красного бархата.
     Квартиры были превращены в кухни. Сквозь закопченные двери било тучное пламя, пьяное и пухлое пламя. В его дымных лучах пеклись старушечьи лица, бабьи тряские подбородки, замусоленные груди. Пот розовый, как кровь, розовый, как пена бешеной собаки, обтекал эти груди разросшегося, сладко воняющего человечьего мяса. Три кухарки, не считая судомоек, готовили свадебный ужин. Над ними царила восьмидесятилетняя Рейзя, традиционная как свиток торы, крохотная и горбатая.
     Перед ужином во двор затесался молодой человек, неизвестный гостям. Он спросил Беню Крика. Он отвел Беню Крика в сторону.
     - Слушайте, король - сказал молодой человек, - я имею вам сказать пару слов. Меня послала тетя Хана с Костецкой.
     - Ну, хорошо, - ответил Беня Крик, по прозвищу король, - что это за пара слов.
     - В участок вчера приехал новый пристав, велела вам сказать тетя Хана.
     - Я знал об этом позавчера, - ответил Беня Крик. - Дальше.
     - Он собрал участок и сказал им речь.
     - Новая метла чисто метет, - ответил Беня Крик. - Он хочет облаву. Дальше.
     - А когда будет облава, король?
     - Она будет завтра.
     - Король, она будет сегодня.
     - Кто сказал тебе это мальчик?
     - Это сказала мне тетя Хана. Вы знаете тетю Хану?
     - Я знаю тетю Хану. Дальше.
     - Он собрал участок и сказал им речь. Мы должны задушить Беню Крик, сказал пристав, потому, что там, где

стр. 77

есть государь император, там нет короля. Сегодня, когда Крик выдает замуж сестру и все они будут там - сегодня нужно сделать облаву.
     - Дальше.
     - Так шпики начали бояться. Они сказали: если мы сделаем сегодня облаву, когда у него праздник, так Беня рассерчает и уйдет много крови. Так пристав сказал - самолюбствие мне дороже...
     - Ну, иди - ответил король.
     - Что сказать тете Хане за облаву?
     - Скажи: Беня знает за облаву.
     И он ушел, этот молодой человек. За ним последовали человека три из Бениных друзей. Они сказали, что вернутся через полчаса. И они вернулись через полчаса. Вот - все.
     За стол садились не по старшинству. Глупая старость жалка не менее, чем трусливая юность. И не по богатству. Подкладка тяжелого кошелька сшита из слез.
     На первом месте сидел жених с невестой. Это их день. На втором месте сидел Сендер Эйхбаум, тесть короля. Это его право. Историю Сендера Эйхбаума следует знать, потому, что это не простая история.
     Как сделался Беня Крик, налетчик и король налетчиков, зятем Эйхбаума? Как сделался он зятем человека, у которого было шестьдесят дойных коров без одной? Тут все дело в налете. Год тому назад Беня написал Эйхбауму письмо: мосье Эйхбаум, положите, прошу вас, под ворота на Софиевскую 17, завтра утром 20 тысяч рублей. Если вы этого не сделаете, так вас ждет такое, что это не слыхано и вся Одесса будет от вас говорить. С почтением - Беня король.
     Три письма одно яснее другого остались без ответа. Тогда Беня принял меры. Они пришли ночью - девять человек с длинными палками в руках. Палки были обмотаны просмоленной паклей. Девять пылающих звезд зажглись на скотном дворе Эйхбаума. Беня отбил замки у сарая и стал выводить коров по одной. Их ждал парень с ножем. Он опрокидывал корову с одного удара и погружал нож в коровье сердце. На земле, залитой кровью, факелы расцветали, как огненные розы. Работниц отгоняли выстрелами. Налетчики стреляли в воздух, потому, что если не стрелять в воздух - то можно убить человека. Когда шестая корова с предсмертным мычанием упала к ногам короля - Эйхбаум выбежавший во двор в кальсонах, спросил:
     - Что с этого будет, Беня?
     - Если у меня не будет денег - у вас не будет коров, мосье Эйхбаум. Это дважды два.
     - Зайди в квартиру, Беня.

стр. 78

     Они договорились. Зарезанные коровы были поделены пополам. Эйхбауму была гарантирована неприкосновенность и выдано в том удостоверение с печатью. Но чудо пришло позже.
     Во время налета, в ту грозную ночь, когда мычали подкалываемые коровы и телки скользили в материнской крови, когда факелы плясали как черные девы и бабы-молочницы шарахались и визжали под дулами дружелюбных браунингов - во двор выбежала в вырезной рубашке дочь старика Эйхбаума - Циля. И победа короля стала его поражением.
     Через два дня Беня без предупреждения вернул Эйхбауму все забранные у него деньги. Вечером он явился с визитом. Под его манжеткой сиял бриллиантовый браслет. Он просил у Эйхбаума руки его дочери Цили. Старика хватил легкий удар, но он поднялся. В старике было еще жизни лет на двадцать.
     - Эйхбаум, - сказал ему король, - когда вы умрете, я похороню вас на первом еврейском кладбище, у самых ворот. Я поставлю вам памятник из розового мрамора. Я сделаю вас старостой Бродской синагоги. Я брошу специальност, Эйхбаум, я поступлю в ваше дело кампаньоном. У нас будет двести коров, Эйхбаум. Я убью всех молочников, кроме вас. Вор не будет ходить по той улице, на которой вы живете. Я выстрою вам дачу на шестнадцатой станции... И вы ведь тоже не были в молодости раввином. Кто подделал завещание, не будет говорить об этом громко... И зять у вас будет король, не сопляк, а король, Эйхбаум...
     Он добился своего, Беня Крик, потому что он был страстен, а страсть владычествует над мирами. Новобрачные прожили три месяца в тучной Бессарабии, среди винограда, обильной пищи и любовного пота. Потом Беня вернулся в Одессу для того, чтобы выдать замуж сорокалетнюю сестру свою Двойру, страдающую базедовой болезнью. Теперь вернемся к свадьбе Двойры, сестры короля.
     К ужину подали индюков, жареных куриц, гусей, фаршированную рыбу и уху, в которой перламутром отсвечивали лимонные озера. Над мертвыми гусиными головками качались цветы, как пышные плюмажи. Но разве жаренных куриц выносит на берег пенистый прибой Одесского моря? Все благороднейшее из нашей контрабанды, все, чем славна земля из края в край, делало в ту звездную, в ту синюю ночь свое разрушительное, свое обольстительное дело. Нездешнее вино разогревало желудки, сладко переламывало ноги, дурманило мозги и вызывало отрыжку звучную, как призыв боевой трубы. Черный кок с "Плутарха", прибывшего третьего дня из Порт-Саида, вынес за таможенную черту пузатые бутылки ямайского рома, маслянистую

стр. 79

мадеру, сигары с плантаций Пирионта Моргана и апельсины из окрестностей Иерусалима. Вот что выносит на берег пенистый прибой Одесского моря.
     Еврейские нищие, насосавшись, как трефные свиньи, оглушительно стучали костылями. Эйхбаум, распустив жилет, сощуренным глазком оглядывал будущее собрание и любовно икал. Оркестр играл туш. Это был, как дивизионный смотр. Туш, ничего, кроме туша. Налетчики, сидевшие сомкнутыми рядами, вначале смущались чрезмерным скоплением посторонних. Потом они разошлись. Лева Кацан разбил на голове своей возлюбленной бутылку водки. Моня Артиллерист выстрелил в воздух. Но пределов своих восторг достиг только тогда, когда по обычаю старины, гости начали одарять новобрачных. Синагогальные шамесы, вскочив на столы, выпевали под звуки бурлящего туша количество подаренных рублей и серебряных ложек. И тут друзья короля показали, чего стоит голубая кровь и неугасшее еще молдаванское рыцарство. Непередаваемым небрежным движением рук кидали они на серебряные подносы золотые монеты, перстни и нити из каралла. Подтягиваясь и выпячивая животы вставали они со своих мест.
     Аристократы Молдаванки - они были затянуты в малиновые жилеты, их стальные плечи охватывали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах с косточками лопалась кожа цвета небесной лазури. Выпрямившись во весь рост, бандиты хлопали в такт музыке, кричали "горько" и бросали невесте цветы, а она, сорокалетняя Двойра Крик, сестра Бени Крика, сестра короля, изуродованная болезнью, с разросшимся зобом и вылезающими из орбит глазами, сидела на горе подушек рядом с щуплым мальчиком купленным на деньги Эйхбаума и онемевшим от тоски.
     Обряд дарения подходил к концу, Шамесы осипли и контрабас не ладил со скрипкой. Над двориком протянулся легкий запах гари.
     - Беня, - сказал папаша Крик, - старый биндюжник, слывший между биндюжниками грубияном, - Беня, ты знаешь, что мине сдается. Мине сдается, что у нас горит сажа.
     - Папаша, - ответил король, пьяному отцу, - пожалуйста, закусывайте и выпивайте, пусть вас не волнует этих глупостей.
     Папаша Крик последовал совету сына. Он закусил и выпил. Но облачко дыма становилось все ядовитее. И где то розовели уже края неба. И уже стрельнул в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Гости, привстав, стали обнюхивать воздух, как псы. Бабы взвизгнули. Налетчики переглянулись друг с другом. Беня был безутешен.
     - Мине нарушают праздник, - кричал он полный отчаяния, - дорогие, прошу вас, закусывайте и выпивайте...

стр. 80

     В это время во дворе появился тот самый молодой человек, который приходил вначале вечера.
     - Король, - сказал он, - я имею вам сказать пару слов...
     - Ну, говори, разрешил король, ты всегда имеешь в запасе пару слов...
     - Король, - произнес неизвестный молодой человек, хихикая, - это прямо смешно, участок горит, как свечка...
     Лавочники онемели. Налетчики усмехнулись. Шестидесятилетняя Манька, родоначальница слободских бандитов, вложив два пальца в рот, свистнула так пронзительно, что ее соседи покачнулись.
     - Маня, вы не на работе, - заметил ей Беня Крик, - холоднокровней, Маня.
     Молодого человека, принесшего эту поразительную новость, разбирал смех. Он хихикал, как застенчивая школьница.
     - Оне вышли с участка человек сорок, - рассказывал он, двигая челюстями, пошли на облаву, так они отошли шагов пятнадцать, как уже загорелось...
     Беня запретил гостям итти смотреть на пожар. Отправился он с двумя товарищами. Участок исправно пылал с четырех сторон. Городовые, тряся задами, бегали по задымленным лестницам и выкидывали из окон сундучки. Под шумок разбегались арестованные. Пожарные были исполнены рвения, но в близлежащем кране не оказалось воды. Пристав, та самая метла, что чисто метет, стоял на противоположном тротуаре и покусывал усы, лезшие ему в рот. Новая метла стояла без движения. Беня, проходя мимо пристава, отдал честь по военному.
     - Доброго здоровьичка, ваше высокоблагородие, - произнес он сочувственно. Что вы скажете на это несчастье. Это же кошмар.
     Он тупо уставился на горящее здание, покачал головой и почмокал губами - ай, ай, ай...
     Когда Беня вернулся домой - во дворе уже потухали фонарики, а на небе занималась заря. Гости разошлись. Музыканты дремали, опустив головы на ручки своих контрабасов. Двойра подталкивала мужа к двери их брачной комнаты и смотрела на него плотоядно, как кошка, которая, держа мышь во рту, легонько пробует ее зубами.