стр. 17

     Н. Горлов.

     ЛЕФ ПРЕОДОЛЕВАЮЩИЙ СЛОВО И СЛОВА ПРЕОДОЛЕВАЮЩИЕ ЛЕФ.

     Искусство - деятельность, организующая эмоцию, т.-е. именно ту сторону нашей психики, которая находится в прямом взаимодействии с бытом. Сейчас в условиях нэпа, когда старый быт оживает в силу экономических причин, становится крайне важной для нас борьба с ним на идеологическом фронте. Сама жизнь ставит перед нами вопрос об искусстве.
     К этому сложному вопросу наша партия должна подойти серьезно, она должна решать его не так, как до сих пор, не мимоходом, между делом, а именно как жизненное, очень нужное для нас сейчас и требующее самого внимательного, разностороннего и углубленного изучения дело. Старое, хотя и очень боевое, но для нашего времени совсем не революционное "тяп да ляп" - нам пора

стр. 18

оставить. Диллетантско-журналистские налеты на этом новом фронте ничего, кроме вреда, нам принести не могут.
     К сожалению, далеко не все из нас это сознают. Об экономике, о финансах, о сельском хозяйстве у нас теперь пишет только тот, кто занимается экономикой, финансами, сельским хозяйством. Мы хорошо понимаем, что к этим вопросам с одного лихого кавалерийского наскока подойти нельзя. Но на фронте искусства у нас до сих пор еще практикуются сногсшибательные кавалерийские рейды.
     Такой рейд был недавно предпринят т. Сосновским в тыл Лефа (на "згара-амбу" и прочее).
     С первых же строк своей статьи (см. N 113 "Правды") т. Сосновский расписывается в своей первобытной наивности по части искусства.
     В 1914 г. поэт Маяковский пишет поэму - праобраз грядущей революции - "Облако в штанах"; в 1916 г. он бросает в буржуазию другую разрывную бомбу - "Войну и мир". Но где же т. Сосновскому заметить слона..., то-бишь, какие-то там поэмы! И т. Сосновский не заметил у Маяковского ничего, кроме желтой кофты. Он остался в полной уверенности, что футуристы отличаются от других поэтов покроем и цветом костюма. И эту твердую уверенность сохранил т. Сосновский вплоть до лета 1923 г., когда, ему на глаза попался футуристический "Леф". К желтой кофте прибавилась "згара-амба". И это все, что узнал о футуризме т. Сосновский за 10 лет.
     Но если 10 лет тому назад такая простота была еще понятна, то теперь, когда т. Сосновский спрашивает Маяковского -

     - "Ба, ты косой, пожаловал отколе?
     Тебя никто на ловле не видал", -

     То сам т. Сосновский похож не на косого, а на слепого.
     Тов. Сосновский к искусству пред'являет требование общей элементарной понятности для масс. Интересно знать, пробовал ли т. Сосновский дать массовику рабочему "Капитал" - Маркса, "Анти-Дюринг" - Энгельса или "Эмпириокритицизм и эмпириомонизм" - Ленина? И если пробовал, что из этого получалось? Удовлетворяют ли эти книги требованию общей элементарной понятности для масс? Было бы очень нехорошо для революции, если бы Маркс и Энгельс и Ленин говорили только то, что в данный момент понятно рабочим массам. Было бы очень вредно для науки, если бы она стала равняться по самым отсталым "ничего не понимающим". И не то же ли самое будет и с искусством, если оно станет ждать, когда т. Сосновский и другие подобные ему займутся им не мимоходом, не по пути из главкоровы в главкалошу, а более внимательно и серьезно?
     Требовать от искусства общей понятности - это все равно, что сказать: в каждом доме лестница должна быть только в одну ступеньку. Ну, а если в доме несколько этажей? Тогда как? Тогда - долой многоэтажные дома и да здравствует всеобщие равные избушки на курьих ножках?! Напрасно т. Сосновский не убоялся учредиловского лозунга. Этот лозунг его подвел.

стр. 19

     Тов. Сосновский издевается над стихотворением Каменского "Жонглер". Но это происходит именно потому, что для него искусство - всеобщая равная каша. Он требует от поэта: "разжуй и в рот положи". О том, что искусство - работа не только для творящего, но и для воспринимающего, он, повидимому, никогда и не думал. И именно потому, что искусство воспринимает он по-мещански пассивно, непонятно ему стихотворение Каменского, выражающее вполне определенную активную эмоцию - радость от овладения звуком, от преодоления материала, радость, которая хорошо знакома всякому рабочему, преодолевающему материал в работе и всякому ребенку, преодолевающему материал в игре (а не эстетствующим баричам - им-то как раз она и не знакома). Поэт, как жонглер, бросает слова - звуковые образы, слова - которые как сверкающие металлические диски мелькают перед вашими глазами:

     - "Брось-диск
     Дай диск"...

     В ритме стиха поэт мастерски передает движение рук жонглера и перебои в этом движении. И даже в это криминальное "чин-драх-там-дззз", в которое не верит т. Сосновский, мы верим, потому что слышим явственно в нем металлический удар и звон сталкивающихся в воздухе блестящих слов-дисков.
     Выхваченные из целого стихотворения (как это делает т. Сосновский), взятые каждое в отдельности, эти слова (точно также, как и общеизвестные в простонародном языке заумные слова - ой-лю-ли, дербань-дербень, чики-чики-чикалочки и т. д.) непонятны, но все вместе они дают ощущение солнечной радости человека, творящего слово-звук и упоенного переливной игрой этих звуков; все вместе они имеют вполне определенный смысл: это - победа над материалом, преодоление инертной формы, это революционная, потому что дерзко преодолевающая инерцию, власть над словом, это сила, ловкость, кипучая энергия жизни, выливающаяся по-детски в словесную игру.
     Что же тут непонятного?
     Правда, это непонятно для тех, кто смотрит на искусство с высоты первой ступеньки, кто сидит сам и хочет, чтобы и рабочий сидел век в курьей избушке, но мы думаем, что задача коммуниста - совсем не в этом, а как раз наоборот.
     Для т. Сосновского искусство - нечто вроде уединенного острова, защищенного высокими горами (Пушкин, Достоевский, Толстой и пр.) от всяких революций. Но ведь мы все, как марксисты, знаем, что классовому обществу присуще и классовое искусство, и никто из нас, за исключением не сведших концов с концами, не станет теперь серьезно утверждать, что либерально-дворянская муза Пушкина ("Птичка божия не знает ни заботы, ни труда"), бесовщина и Карамазовщина Достоевского и с жиру христианствующая и непротивленствующая Толстовщина - хорошая духовная пища для рабочего класса. Тов. Сосновский не хочет сбрасывать Пушкина, Достоевского и Толстого с парохода современности. Но

стр. 20

революция не спросила т. Сосновского и сделала то самое, что раньше сделали футуристы. Почему же т. Сосновский сердится на футуристов, а не на революцию?
     Тов. Сосновский для того, чтобы политически ошельмовать футуризм, "вгрызается в бок" самым маленьким из футуристов и гоняется за ними по Тифлисам и Константинополям, а своих, под боком сидящих в Москве, не примечает. Эта "гоньба за одним" - совсем не наш, не коммунистический прием. Она напоминает скорее то обывательское "цуканье" коммунистов, которое мы с т. Сосновским в свое время пережили.
     Нет, т. Сосновский, нельзя с одного, даже очень лихого, налета разгромить такое сложное явление нашего культурного сегодня, как футуризм. В идеологии, как в экономике, нам пора оставить заплечные методы. Для всякого коммуниста, который этого не понимает, заранее уготована обывательская лужа.
     И в самом деле, что, как не мелкая обывательщина - это подлавливание на словах, которым так усердно занимается т. Сосновский в своем фельетоне? Вот например, с каких это пор тот, кто ловок и хват в революционной работе, карается по ст. "Уголовного уложения". А между тем, т. Сосновский имеет самое определенное намерение посадить таких людей рядом с взяточниками из ЦЖО и Госторга на скамью подсудимых. Но если ловкость и хватовство вообще такое плохое дело, то и ловкое и хватское подлавливание на словах, имеющих явно не тот смысл, который придает ему т. Сосновский, не следует ли тоже подвести под статью "Уголовного Уложения"?
     Тов. Сосновский сам хороший не только жонглер, но и боксер словами. Он "заезжает" словом прямо под микитки: он преодолевает словом Леф. Где же угнаться за ним преодолевающему слово Лефу - Каменскому!
     Для т. Сосновского "священны" слова: народы, свободы, пламя, знамя и красный. Он даже прикрикивает на тов. Маяковского, без должного благоговения обращающегося с этими словами: - "Будьте поосторожнее, Леф Маяковский!" Нет, будьте поосторожнее, коммунист Сосновский! С каких это пор пролетарское слово класс вы променяли на буржуазное слово народ, и большевистское слово диктатура на учредиловское свобода? А знамя священно и тогда, когда оно белогвардейское? Будьте поосторожнее, не пишите того, чего вы сами не думаете. Я не верю в то, что вы так думаете, как вы не верите в "чин-драх".
     Это во-первых. А во-вторых, не кажется ли вам, что даже такое хорошее слово как "красный", может быть опошлено, если его приткнуть например к слову "трактир"? Как же ему не быть опошленным, если его тычет куда ни попало (в том числе и к препошлейшим, еще учредиловкой прошарманенным народам и свободам) торгующая с собой (по-настоящему торгующая) "птичка божия" - псевдо-революционная классическая и символическая спец-литература.

стр. 21

     Существует всем нам известный элементарный психо-физиологический закон: если повторять над вашим ухом много раз точь в точь одну и ту же фразу, то она теряет для вас свое содержание, обесцвечивается, перестает восприниматься вашим сознанием. И ни одно человеческое слово, ни одна фраза, хотя бы она означала такую прекрасную вещь, как международная солидарность рабочего класса, не гарантированы от действия этого закона. Но тов. Сосновский твердо уверен, что для революционных слов этот закон не писан. Это делает, конечно, честь революционному пылу т. Сосновского, но... всякий коммунист, имеющий отношение к литературе, знает, как много общих мест, трафаретных слов и фраз в наших статьях, резолюциях и лозунгах. Мы всегда смотрели на это, как на недостаток, как на нашу слабость, и боролись с трафаретом по мере сил.
     Засилие трафарета в нашей литературе можно оправдать недостатком времени, революционной спешкой, но забронировать трафарет, как нечто священное и неприкосновенное, превратить его в коммунистическую икону - до этого можно додуматься только доехав до конца, от коммунизма к обывательщине в искусстве.
     Дальше ехать некуда.
     Эта статья была уже написана, когда на страницах "Известий" появился новый кавалерист, - тов. Альфред. О нем - несколько слов.
     Простота т. Альфреда еще откровеннее. Т. Альфред громит "Леф" выписками из своего гимназического сочинения, написанного 30 лет тому назад на заданную ему учителем тему: "Великие поэты являются после великих событий".
     Тов. Альфред хорошо усвоил эту пропыленную "истину" и теперь убедительно просит великих поэтов подождать рождаться: "еще рано". Кроме этого откровения, в статье тов. Альфреда имеется еще несколько таких открытий, как напр.: великие поэты рождаются очень редко; каждый поэт должен быть мастером своего дела; в каждом поэте должна быть искра божия, иначе он не поэт, а сапожник; он (не сапожник, а т. Альфред) не можем представить себе коллективного творчества (охотно верим); футуризм существовал еще в 80 - 90-х годах прошлого столетия (вот спасибо, а мы думали...): тов. Чужак написал в "Лефе" рассказ (а мы думали, что его написал Брик).
     Кончается это сочинение, как и подобает гимназическим сочинениям - славословием Пушкину.
     Тов. Альфред признается, что даже машинистка, переписывавшая его статью, нашла в ней сплошную контр-революцию. Машинистка, конечно сильно преувеличила, но тем не менее...
     "Жмаю руку машинистке".
     Мораль отсюда такая:
     Товарищи! прежде чем писать, познакомьтесь с тем, о чем вы пишете.