стр. 13

     Голкор.

     КРИТИЧЕСКАЯ ОГЛОБЛЯ.

     "На посту". Еженедельный литер.-критич. журнал под редакцией Б. Волина, Г. Лелевича и С. Родова. N 1 июнь 1923 г. к-во "Новая Москва".

     Хорошо, когда на посту стоит сознательный милиционер. Честный, любезный, непьющий. Дана ему инструкция, дана палочка в руки: поднимай ее - все движение остановится. Стой на посту, наблюдай за порядком, следи чтобы заторов не происходило. Но еще одно незаменимое качество должен он вырабатывать в себе. Качество это - хладнокровие.
     Если милиционер этого качества лишен и взамен его обладает самолюбием, тогда беда и прохожим и проезжим. Мало ли что может прийти ему в голову. Возбудится он магической силой своей палочки - и остановит движение суток этак на трое. Да и самую палочку - посчитав ее размеры не подходящими для сей значительной роли - возьмет да и заменит вдруг оглоблей, отломанной у мимоехавшего извозчика. И, подняв ее перстом указующим, продержит сказанный срок, а потом не выдержав ее же тяжести ошарашит ничего не подозревающего, спешащего по делам прохожего. И главное - уверен будет, что его пост - самый образцовый, что только завистники и недоброжелатели могут усмотреть в его поведении некоторое несоответствие задания с выполнением.
     В образе именно такого "мирового дирижера" выступают т. т. критики в журнале "На посту", искренне недовольные черезчур быстрым движением в литературе вообще, а по левой ея стороне в особенности.
     Судя по N 1, именно такова тенденция их "поста", при чем именно в левую сторону обращен их предваряющий жест. Нельзя же считать дощипывание перьев с Пильняка борьбой в идеологическом плане с усиленной шмыготней справа. Во-первых, с легкой руки Н. Асеева, насколько помнится, первого обратившего внимание на печальное увлечение прозаической рванью пильняковщины, ее достаточно разъяснили, как фальсификацию "бытоведения", а во-вторых, - какая же у Пильняка идеология. Бабологии у него сколько угодно, - этим и живет человек, но не будет же редакция "На посту" сражаться идеологически со всеми вечерними феями с Петровки и Тверского. Итак это поднявшее лапку у забора существо нельзя почитать за "правое движение". Тоже и велосипедиста Никитина, за серьезного нарушителя порядка почитать не приходится. А ведь помимо этого двух - на правой стороне как будто с "поста" никакого беспорядка и не видно.
     Зато левой стороне посвящена большая половина оглобли широким жестом приподнятой, умилившимся полной возможностью "огошить", бравым инвалидом. И естественно, что хрястнула она на голове у левого фронта смачно, со вкусом, аж искры посыпались

стр. 14

на радость всей ходасевической мухошне, потирающей лапки на лбу у дремлющего в летней истоме Госиздата.
     Впечатление получается столько своеобразное, что приходится сомневаться в сознательности милиционера и предположить не всунута ли ему в руки это вместо жезла оглобля каким то веселым дядей, любящим подшутить - в порядке инструкций. Садани мол в эту сторону, а по другой тогда само по себе образуется. Похоже действительно на это. Лефом, Лефа, Лефу, о Лефе - бесконечно склонны долбить в одно место на посту стоящие. Уже не против "Лефа" ли и весь "пост" сооружен. Ибо похвалить Д. Бедного т. Сосновский мог бы и в Правде, а вопли о том что "наш журнал партийная линия" или "У нас нет художественной ориентации" при всей их редкой искренности - ведь это еще не "пост", если его не понимать как боязнь "оскоромиться" неположенной футуристической пищей. Однако, может-быть, мы "Лефы" действительно вопиющее социальное зло, против которого следует выдвигать посты, делать вылазки, устраивать подкопы. Ведь иначе не понять и "лобовую аттаку" С. Родова ("Как Леф в поход собрался") и его же обходное движение против Асеева ("А король то гол"), и дымовую завесу Лелевича, сквозь которую он нехотя и медля выставляет кукиш в кармане В. Маяковскому. И наконец кавалерийские налеты Волина на Брика в "Клеветниках", и опять-таки Лелевича на Маяковского. Все это простой случайностью объяснить нельзя; редакторское положение названных т. т. указывает на их тенденцию огреть оглоблей именно "Леф", да так чтобы в ушах у него зазвенело, чтобы и не думал больше своей стороной двигаться.
     Взвесим однако тяжесть этой оглобли, посмотрим, заслужен ли нами описанный ею угрожающий взмах, пощупаем величину мишени на собственном затылке и призадумаемся: может быть и по делом попало. Или так по пословице: "а ты кума не подвертывайся":
     В редакционном обращении журнала сказано:
     "Самый непростительный разнобой, самая нелепая неразбериха господствует в наших собственных рядах по вопросам литературы".
     Это смелое и откровенное признание, казалось-бы говорит за удвоенную внимательность редакции к "нашим собственным рядам", и в первую очередь за выправление этого досадного вывиха в единой идеологической линии. Классовая оценка - вот что логически следует из вышеприведенной цитаты. Хотя бы самая узко-классовая, самая пристрастно-классовая, но - диалектически развитая, оформленная, без интеллигентски журналистского подсиживания, ухмылочек, кивков, кривых усмешечек и унылых как заржавевшие гвозди потуг на остроумие вольтижирующего на сковороде "карася - любителя истины". И хоть бы единый раз собственная мысль, соображение, вывод - без ссылки на жития иже во святых отец наших Плеханова и Чернышевского. Ведь не плохи они цитаты эти, но нельзя же только одними цитатами мыслить. Сплошной прописью же не проживешь. Ведь т. Троцкий за всех вас "коллективным" мышлением

стр. 15

не может же отдуваться. Да и его цитаты вы плохо запоминаете. Он скажет "побольше теории" - вы на другой день заскулите "довольно теории"! Он напишет о борьбе с трафаретом в газете - вы обрушитесь на Винокура за то, что тот осмелился говорить о бессилии и эмоциональной обесцененности такого трафарета. Одним словом, разнобой остается разнобоем, а средство против него вы видите в полном сокрушении всякого "формального метода". Нет, пусть этот метод будет! Повторяем - узко ли классовый, столь же узко - ли лингвистический - это лучше чем ничего, чем озлобленное блуждание в цитатах, чтение по складам прописей без малейшего желания применить их истины к делу.
     Но переходим к печальному подтверждению наших вовсе невеселых и без всякого удовольствия полученных впечатлений. Вот т. Родов с высоты своего мощно пролетарского голоса громит Леф. Припомнилось ему песня о Мальбруге по поводу Лефа - собрался "дескать, как тот". Песня эта, как известно, не новая и припомнить ее не трудно. Песня эта поется т. Родовым на мотив, который и шарманке хрипеть стыдно:

     "Футуризм... представляет собою продукт окончательного разложения, гниения буржуазного строя, его империалистической (! ?) стадии, а следовательно (хорошая диалектика!) является для всех империалистических стран буржуазным движением в искусстве".

     Слова песни до того навязли, что расположить их в сколько нибудь логической последовательности трудно и мы понимаем т. Родова покрошившего их как попало - лишь бы "гниение" и "разложение" выпирали, а о дальнейшей их связи просто поленившегося позаботиться. Что же однако значит вся эта для Лефа "убийственная" филиппика. "Является типичным... для всех империалистических стран". Ну, а Р. С. Ф. С. Р. разве империалистична? А если нет, то для нее футуризм не должен быть типичным. Ведь так. А если он для нее не "типичен", то о чем волнуетесь вы т. Родов? Ведь "продукт же окончательного разложения"? Чего же его опасаться? Но вот дальше поясняет т. Родов причину своего недоброжелательства.

     "Однородна ли база футуризма в Италии и фашизма - или нет. Связаны ли в Италии футуризм и фашизм одной программой, одним планом действий или нет.
     А если однородны, и если связаны, а этого М. Левидов отрицать не станет, то сие нужно открыто признать, и с футуризмом... должно бороться самым беспощадным образом".

     И борется. Точно также как наверное в Италии фашистский журналист в свою очередь, тем же логическим путем дойдя до связи футуризма с коммунизмом, жарит в хвост и в гриву "проклятых варваров, посягнувших на великое прошлое Италии и прикидывающихся... для разложения и гнения среди здоровых элементов граждан Рима".

стр. 16

     И тоже борется. Климаты разные, а барометр все тот же. И барометр этот называется оглобля. Дальше т. Родов уже совсем заговаривается. По его словам.

     "Вся беда футуристов в том, что они не футуристы, что в С. С. С. Р. нет футуризма".

     Чья же это беда т. Родов? И если мы вам на слово поверим, то как же разрешить и понять ранее заявленную беспощадную борьбу. На кого же вы оглобельку выстругали. С "кстати" воюете. Но ведь это уже самая доподлинная метафизика!
     Уже этих фраз было бы достаточно, чтобы представить всю несуразицу, которой т. Родов пытается замаскировать свое полное нежелание выбраться из "неразберихи" на открытое место методологического спора. Историческое забрызгивание слюной вражеских глаз, с тем чтобы свести во что бы ни стало спор к легкому и знакомому рефрену о "яде и разложении" - вот неблагодарная цель т. Родова. Но это неупорядочение "нелепой неразберихи", а продолжение ее. И не зачем было для этого вставать "на пост". На бесформенность позиции никакая инструкция не влияет.
     Не лучше способы "беспощадной борьбы" у т. Родова, когда он от теоретической дискуссии переходит к критическим скорпионам по конкретному поводу. В статье о книге Н. Асеева "Избрань", носящей снова "оригинально" ассоциируемое заглавие "А король-то гол", ему снова приходится взбираться на самые высокие ходули, чтобы поплевать через левое плечо в сторону зловредного, "разлагающегося" футуриста и пообещать ему в случае строгой диеты некоторую возможность на признание его Родовым. Любопытно это пристрастие редакции "На посту" к чужим приемам не только полемики и практики искусства, но и метода критического анализа. Ведь казалось бы "формальный метод" - это же признак все того же "разложения и гниения", которое по мнению "постников" грозит лишением вечного блаженства синтеза. А нет, оказывается у т. Родова в руках формальный метод расцветает розой, с очень острыми, по мнению критика, для "врага" шипами. "Именно в отношении формы, говорит он, стихи Асеева в громадном большинстве совершенно беспомощны".
     И подтверждает это свое мнение полным неудовольствием и на счет рифмы (составные - плохи) и на счет "инверсии" и на счет синтаксиса...
     Но чем же прогневал так т. Асеев т. Родова до того, что последнему опять Тредьяковским икнулось. Иных определений т. Родов "не находит кроме как созвучья Асеева - жалки до смешного"; "предел нелепостей и искусственности (Асеевым) уже превзойден, "самый неприятный шаблон" и т. п. А тем и прогневил, что нужно т. Родову доказать, что "произведения футуристов беспомощны и трафаретны в формальном отношении". Вот уж поистине".

          "Спасибо тебе синему кувшину,
          "Что рассеял ты тоску мою кручину".

стр. 17

     ...Но достаточно "диалектики" т. Родова! Она вся целиком в сбывчивом и историческом "сам дурак!" И считаться с ней по серьезному при самом добром и благожелательном отношении к т. Родову невозможно.
     Вот другой т. редактор - Б. Волин, - разделывает под орех другого лефовца О. Брика. И снова "диалектические" предпосылки из хорошего соснового материала. Вот на выборку определения "строго марксистской" критики: "невероятная пошлость", "ограниченность и тупоумие", "базис Милюковско-Черновских надежд".
     В чем же дело? В том ли, что Б. Волин обиделся за простоту Бриковских приемов: к святому святых подошол человек без постного лика и ханжеского смирения. Написал повесть о жизни, так, как воспринимается она сотнями рядовых партийцев, немножко схематично - этого требовало задание: краткости и динамики, - немножко вульгаризуя стиль - этого опять требовало задание - простоты и занимательности чтения. Но ведь Брик же и не претендовал на новую Анну Каренину!.. Он пытался вывести прозу из русла той половой неврастении и символячего быта, которым эта проза заполнена. Т. Волин не пожелал этого увидеть как критик, он с размаху оглоблей саданул автора, радуясь очевидно своей удали.
     Итак "На Посту" недвусмысленно обнаружил тенденцию к нападению исключительно на левый фронт. Мы, весьма гордясь этим вниманием, все же советуем т. т. редакторам журнала повернуть свою волшебную палочку и в иную сторону, туда где движутся "графские" рыдваны с перевозимой из заграницы старо-дворянской рухлядью быта, сменовеховства, психологизма и грозящие въехать триумфаторами на очищенные вашими заботливыми руками от лефовских надоедливых мотоциклеток мостовые.