стр. 67
В. Маяковский
I.
БАЛЛАДА РЕДИНГСКОЙ ТЮРЬМЫ.
Стоял - вспоминаю.
Был этот блеск.
И это,
тогда,
называлось Невою.
Маяковский. "Человек". (13 лет работы, II т., стр. 77).
О балладе Не молод очень лад баллад, -
и о балладах. но если слова болят
и слова говорят про то что болят
молодеет и лад баллад.
Лубянский проезд.
Водопьяный.
Вид
вот.
Вот
фон.
В постели она.
Она лежит.
Он.
На столе телефон.
"Он" и "она" баллада моя.
Не страшно новая.
Страшно то
что "он" это я
и то что "она" -
моя.
При чем тюрьма?
Рождество.
Кутерьма.
Без решеток окошки домика!
Это вас не касается.
Говорю - тюрьма.
Стол.
На столе соломинка.
По кабелю Тронул еле - волдырь на теле.
спущен номер. Трубку из рук вон.
Из фабричной марки - две стрелки яркие
омолниили телефон.
Соседняя комната.
Из соседней
сонно:
стр. 68
Когда это?
откуда это живой поросенок?
Звонок от ожогов уже визжит;
добела раскален аппарат.
Больна она!
Она лежит!
Беги!
Скорей!
Пора!
Мясом дымясь, сжимаю жжение.
Моментально молния телом забегала.
Стиснул миллион вольт напряжения.
Ткнулся губой в телефонное пекло.
Дыры
сверля
в доме,
взмыв
Мясницкую
пашней,
рвя
кабель,
номер
пулей
летел
барышне.
Смотрел осовело барышнин глаз,
под праздник работай за двух. -
Красная лампа опять зажглась.
Позвонила!
огонь потух.
И вдруг
как по лампам пошло куралесить,
вся сеть телефонная рвется на нити. -
67 - 10!
Соедините!
В проулок!
Скорей!
Водопьяному в тишь!
Ух!
А то с электричеством станется -
под Рождество
на воздух взлетишь -
со всей
со своей
телефонной
станцией.
Жил на Мясницкой один старожил.
Сто лет после этого жил -
стр. 69
про это лишь -
сто лет! -
говаривал детям дед.
Было - суббота...
под воскресенье...
Окорочек...
Хочу, чтоб дешево...
Как вдарит кто-то!..
Землетресенье...
Ноге горячо...
Ходун - подошва!..
Не верилось детям,
чтоб так-то
да там-то.
Землетресенье?
Зимой?
У почтамта?!
Телефон Протиснувшись чудом сквозь тоненький шнур,
бросается раструба трубки разинув оправу,
на всех. погромом звонков громя тишину
разверг телефон дребезжащую лаву.
Это визжащее,
звенящее это, -
пальнуло в стены,
старалось взорвать их.
Звоночинки
тыщей
от стен
рикошетом
под стулья закатывались
и под кровати.
Об пол с потолка звоночище хлопал.
И снова
звенящий мячище точно
взлетал к потолку ударившись об пол
и сыпало вниз дребезгою звоночной.
Стекло за стеклом
вьюшку за вьюшкой
тянуло
звенеть телефонному в тон.
Тряся
рученочкой
дом погремушку
тонул в разливе звонков телефон.
Секундантша. От сна.
чуть видно -
точка глаз -
иголит щеки жаркие.
стр. 70
Ленясь кухарка поднялась,
идет
кряхтя и харкая.
Моченом яблокам она.
Морщинят мысли лоб ее.
Кого?
Владим Владимыч?!
А!
Пошла туфлею шлепая.
Идет.
Отмеряет шаги секундантом.
Шаги отдаляются...
Слышатся еле...
Весь мир остальной отодвинут куда-то
лишь трубкой в меня неизвестное целит.
Просветление Застыли докладчики всех заседаний,
мира. не могут закончить начатый жест.
Как были,
рот разинув
сюда они
смотрят на Рождество из Рождеств.
Им видима жизнь
от дрязг и до дрязг.
Дом их
единая будняя тина.
Будто в себя
в меня смотрясь
ждали
смертельной любви поединок.
Окаменели сиренные рокоты.
Колес и шагов суматоха не вертит:
Лишь поле дуэли
да время доктор
с бескрайним бинтом исцеляющей смерти.
Москва -
за Москвой поля примолкли.
Моря -
за морями горы стройны.
Вселенная
вся
как будто в бинокле
в огромном бинокле (с другой стороны).
Горизонт распрямился
ровно ровно.
Тесьма.
Натянут бичевкой тугой.
Край один:
я в моей комнате, -
стр. 71
ты в своей комнате край другой.
А между
такая,
какая не снится, -
какая-то гордая белой обновой
через вселенную
легла Мясницкая
миниатюрой кости слоновой.
Ясность.
Прозрачнейшей ясностью пытка.
В Мясницкой
деталью искуснейшей выточки
кабель
тонюсенький -
ну, просто нитка!
И все
вот на этой вот держится ниточке.
Дуэль Раз!
Трубку наводят.
Надежду
брось.
Два!
Как раз
остановилась
не дрогнув
между
моих
мольбой обволокнутых глаз.
Хочется крикнуть медлительной бабе, -
Чего задаетесь?
Стоите Дантесом.
Скорей
скорей просверлите сквозь кабель
пулей
любого яда и веса.
Страшнее пуль
оттуда
сюда вот
кухаркой оброненное между зевот
проглоченным кроликом в брюхе удава
по кабелю
вижу
слово ползет.
Страшнее слов
из древнейшей древности
где самку клыком добывали люди еще
ползло
из шнура -
стр. 72
скребущейся ревности
времен трогладитских тогдашнее чудище.
А может быть...
Наверное может!
Никто в телефон не лез и не лезет, -
нет никакой трогладичьей рожи.
Сам в телефоне.
Зеркалюсь в железе.
Возьми и пиши ему ВЦИК циркуляры!
Пойди - эту правильность с Эрфуртской сверь!
Сквозь первое горе
бессмысленный
ярый
мозг поборов
проскребается зверь.
Что может Красивый вид.
сделаться Товарищи!
с человеком? Взвесьте!
В Париж гастролировать едущий летом поэт.
Почтенный сотрудник Известий
царапает стул когтем из штиблета.
Вчера человек
единым махом
клыками свой размедведил вид я!
Косматый.
Шерстью свисает рубаха.
Тоже туда-ж!?
В телефоны бабахать!?
К своим пошел!
В моря ледовитые!
Размедвеженье. Медведем
когда он смертельно сердится
на телефон
грудь
на врага тяну.
А сердце
глубже уходит в рогатину!
Течет.
Ручьища красной меди.
Рычанье и кровь.
Лакай темнота!
Не знаю
плачут ли
нет медведи
но если плачут
то именно так.
То именно так:
без сочувственной фальши
стр. 73
скулят
заливаясь ущельной длиной.
И именно так их медвежий Бальшин
скуленьем разбужен ворчит за стеной.
Вот так медведи именно могут:
недвижно
задравши морду
как те
повыть
извыться
и лечь в берлогу
царапая логово в двадцать когтей.
Сорвался лист.
Обвал.
Беспокоит.
Винтовки шишки
не грохнули б враз.
Ему лишь взмедведиться может такое
сквозь слезы и шерсть бахромящую глаз.
Протекающая Кровать
комната. Железки
Брахло одеяло.
Лежит в железках
Тихо
Вяло.
Трепет пришел.
Пошел по железкам.
Простынь постельная треплется плеском.
Вода лизнула холодом ногу.
Откуда вода?
Почему много?
Сам наплакал
Плакса
Слякоть.
Неправда -
Столько нельзя наплакать.
Чортова ванна!
вода за диваном.
Под столом
за шкафом вода.
С дивана,
сдвинут воды задеваньем
в окно проплыл чемодан.
Камин
Окурок
Сам кинул
Пойти потушить
Петушится
стр. 74
Страх.
Куда?
К какому такому камину?
Верста.
За верстою берег в кострах.
Размыло все
даже запах капустный
с кухни
всегдашний
приторно сладкий.
Река.
Вдали берега.
Как пусто!
Как ветер воет в догонку с Ладоги!
Река.
Большая река.
Холодина.
Рябит река.
Я в середине.
Белым медведем
взлез на льдину
плыву на своей подушке льдине.
Бегут берега
за видом вид.
Подо мной подушки лед.
С Ладоги дует
вода бежит.
Летит подушка плот.
Плыву.
Лихорадюсь на льдине подушке.
Одно ощущенье водой не вымыто: -
Я должен
не то под кроватные дужки
не то
под мостом проплыть под каким-то.
Были вот так же
ветер да я.
Эта река!...
Не эта
Иная.
Нет не иная!
Было:
Стоял.
Было блестело
теперь вспоминаю.
Мысль растет.
Не справлюсь я с нею.
Назад!
стр. 75
Вода не выпустит плот.
Видней и видней...
Ясней и яснее...
Теперь неизбежно...
Он будет!
Он вот!!!
Человек из-за Волны устои стальные моют.
7-ми лет. Недвижный
страшный
упершись в бока
столицы
в отчаяньи созданной мною
стоит
на своих стоэтажных быках.
Небо воздушными скрепами вышил.
Из вод феерией стали восстал.
Глаза подымаю выше
выше...
Вон!
Вон -
опершись о перила моста...
Прости Нева!
Не прощает
гонит.
Сжалься!
Не сжалился бешеный бег.
Он!
Он -
у небес в воспаленном фоне
прикрученный мною стоит человек.
Стоит.
Разметал изросшие волосы.
Я уши лаплю.
Напрасные мнешь!
Я слышу
мой
мой собственный голос.
Мне лапы дырявит голоса нож.
Мой собственный голос -
он молит -
он просится:
Владимир!
Остановись!
Не покинь!
Зачем ты тогда не позволил мне броситься!
С размаху сердце разбить о быки?
Семь лет я стою.
Я смотрю в эти воды
стр. 76
к перилам прикручен канатами строк.
Семь лет с меня глаз эти воды не сводят.
Когда ж
когда ж избавления срок?
Ты, может, к ихней примазался касте?
Целуешь?
Ешь?
Отпускаешь брюшко?
Сам
в ихний быт
в их семейное счастье
намереваешься пролезть петушком?!
Не думай!
Рука наклоняется вниз его.
Грозится
сухой
в подмостную кручу. -
Не думай бежать!
Это я
- вызвал.
Найду
Загоню
Доканаю
Замучу!
Там
в городе
праздник.
Я слышу гром его.
Так что ж
скажу чтоб явились они.
Постановленье неси - исполкомово.
Муку мою - конфискуй
отмени.
Пока
по этой
по Невской
по глуби
спаситель любовь
не придет ко мне
скитайся ж и ты
и тебя не полюбят.
Греби!
Тони меж домовых камней!
Спасите! Стой подушка!
Напрасное тщенье.
Лапой гребу -
плохое весло.
Мост сжимается.
стр. 77
Невским течением
меня несло
несло и несло.
Уже я далеко
Я может быть за день.
За день
от тени моей с моста.
Но гром его голоса гонится сзади.
В погоне угроз паруса распластал.
Забыть задумал невский блеск?!
Ее заменишь?!
Не кем!
По гроб запомни переплеск
плескавший в "Человеке".
Начал кричать.
Разве это осилите?!
Буря басит
не осилить во век
Спасите! Спасите! Спасите! Спасите!
Там
на мосту
на Неве
человек!