стр. 136
Антон Пришелец.
ЕЛОЧКА.
Рассказ.
По пыльным ободранным улицам и переулкам мальчик катил на тачке жалкую движимость моей неудачной оседлости. Как у всякого незаурядного, с приличным стажем, холостяка, у меня были: примус, бутылка бензина, столбик потрепанных и неразрезанных книг, подушка с одеялом и корзинка с бельем, селедкой и запасом махорки.
В Москве я четыре месяца. В поезде познакомился с Верой Петровной, москвичкой, с вокзала заехал к ней и прожил месяц - до приезда мужа. Потом Вера Петровна устроила меня на балконе в квартире своей бабушки. Здесь прожил три месяца - ровно девяносто ночей, бессонных, под открытым небом, под дождем, под мокрым половым ковром поверх одеяла.
Да, Москва...
И сейчас вот - никак не могу поверить, что сегодня у меня будет своя собственная комната, в Москве! Хорошая, добрая Вера Петровна. Если бы не она...
---------------
- Вот и Глухой проезд... - объявил, улыбаясь, взмыленный мальчик.
У маленького, в два этажа, домика, с проломленным боком и зелеными маленькими окошками, мальчик опустил оглобли. В ту же минуту у тачки сбилась туча босоногой детворы.
- К нам плиехал! К нам плиехал! Дяинька, к нам вить?
- Пшли вон, шпана! - притопнул возница.
Постучался в ободранную дверь с металлической цифрой "5". Шлепки босых ног - и дверь приоткрылась:
стр. 137
- Вам кого?
- Евлампию Павловну Сушкину могу видеть?
- А... это я... Пожалуйста, проходите.
Пока она читала письмо Веры Петровны, я приглядывался. Симпатичная девушка лет двадцати, в рабочем костюме.
"Ткачиха", подумал я, всегда почему-то представлявший всякую работницу непременно ткачихой.
- Так. Мне о вас уже говорила Вера Петровна. А где ж ваши вещи? - обратилась ко мне Евлампия Павловна, кончив письмо.
- Вещи со мной - тут, у... парадного.
- Ну, вот. Посмотрите свою комнату и - располагайтесь.
Комната - прямо чудесная. Грязноватые, не совсем ободранные обои, окошко - на пустырь, но видно и конец проезда, и дальше - вокзал и широкое желтое поле. Немного мала, - четырнадцать квадратных аршин, - но ведь я один, у меня ничего нет - зачем больше?
Внес вещи. Огляделся, умылся. Потом настелил на чисто вымытый пол газет, на них одеяло, подушку - и блаженно развалился. В первый раз за эти четыре месяца так покойно и независимо.
В своей собственной комнате, в Москве!
С закрытыми глазами курил папиросу и сам курился сладкою, нежною ленью...
---------------
Разбудил меня солнечный зайчик на щеке. Июльское солнце, большое, красное, уходило за вокзал, за синеющий горизонт убранных полей.
За второй, запертой на проволоку дверью, в соседней комнате шел тихий разговор:
- Ну, а ты с ним еще не говорила? Он где служит-то? - шопотом спрашивал грубый мужской голос.
- Не спрашивала - он такой стеснительный и не показывается. Вера Петровна мне рассказывала, что он нигде не служит, живет, говорит, одними стихами. Поэт он.
стр. 138
- Поет?.. Да что ты, Елка! Поет у нас знаешь кто был? Тургенев. Да и тот, небось, умер давно. Ну, а как у него, есть что-нибудь?
- Нии-чевошеньки. Примус да книжки. Говорит, так пока обойдусь.
- Везет тебе, Елка: один был голодранец и этот такой же.
- Вера Петровна уж больно хвалила его, как человека. Мы с Софьей Семеновной и согласились.
- Значит, орудуй. Не проворонь и этого.
- Боязно, Лелешь, он такой серьезный.
---------------
В сумерки я сидел на корзинке и смотрел в окно - в поле, на потухающий закат. Первое ощущение блаженства проходило, немного взгрустнулось.
Евлампия Павловна постучалась.
- Пожалуйста.
- Ох, да у вас темно. У вас нет лампы? Я вам дам свою, - хотите?
От лампы я отказался: сегодня она не нужна мне, а завтра будет своя. Я встал с корзинки и предложил свое место Евлампии Павловне, а сам сел на подоконник. Сел... и с глухим треском сполз на пол, разбив затылок: гнилой подоконник рухнул.
Смущенно поднялся, извинился за поломку и что-то бессвязно обещал.
- Ничего, это ведь не наш дом - хозяин от него отказался.
Евлампия Павловна принесла себе стул, и я снова занял корзинку.
Закурил. Разговорились. В разговоре Евлампия Павловна немного смущенно заметила мне:
- Вы, Алексей Петрович, не зовите меня по имени-отчеству, меня все здесь зовут просто Елочкой, или Елой.
В раскрытое окно, вместе с вечерней прохладой, в комнату наливалась острая, вызывающая тошноту вонь. Елочка ее тоже почувствовала, но, только заметив мое частое прикладывание платка к носу, опять смущенно сказала:
стр. 139
- Вы бы закрыли окно-то, а то тут, под самым окошком, яма эта... выгребная.
От Елочки я узнал не только, кто она, но и биографии всех жильцов дома и самого дома. В квартире 5-й, кроме Елочки, живет еще хозяйка квартиры, София Семеновна Резник. Она имеет на рынке ларек и там проводит почти круглые сутки, заходя домой только для ужина.
Елочка была портнихой у "Москвошвея" - сократили. Служила в кафе, не согласилась на что-то - прогнали. Теперь безработная, ходит на биржу труда, а в свободные дни торгует у вокзала булками. Пьяная баба Лелеша, из четвертого номера, советует ей выйти за знакомого старика-сапожника - он обещает к свадьбе новые туфли, костюм и белое платье. Но Елочка не решается: он старый, пьет, у него дети, а она любит молодого, очень симпатичного Петю. Он из хорошей семьи, окончил гимназию (старую, не теперешнюю трудовую), предлагал ей выйти за него замуж, только родители его против женитьбы. А Лелеша настаивает: она не верит Пете, потому что сама в девках была обманута бухгалтером, а потом все-таки пришлось выйти за трамвайного кондуктора. Сейчас Лелеша живет с четвертым мужем и все - из одного дома: сначала жила в третьем номере с кондуктором - выгнал, потом в первом номере - с сапожником Варовым, - умер, ушла во второй номер к садовнику Тихону, - сманил брат его Петра, сапожник - теперь вот живет с ним. И счастлива: зарабатывает муж хорошо, вместе выпивают.
Поздно вечером пришла Софья Семеновна и позвала Елочку ужинать. После ужина старуха снова ушла на рынок.
---------------
Уснуть я не мог: меня осыпали невидимые тучи шелестящих по газетам голодных клопов.
Возился, то-и-дело закуривал и, наконец, не выдержав, встал, и сел на корзинку.
Елочка, - кровать ее помещалась почти рядом, за глухой дверью, - тоже не спала. Громко вздыхала, ворочалась, стуча локтями о дверь, и вот загремела спичками и зажгла лампу. Босыми
стр. 140
ногами мягко прошаркала по полу и снова легла, крякнув кроватью, - зашуршала листами книги... Рядом.
Я судорожно потянулся и насторожился. Потом - так бывает всегда - громко закашлялся и заскрипел корзиной.
Это послужило для Елочки поводом заговорить:
- Вы не спите, Алексей Петрович?
- Нет. Здесь такие клопы, что, кажется, к утру от меня ничего не останется.
- Что вы говорите! Ах, этот противный слесарь, что жил тут, был такая грязнуля, что от его клопов и мне-то житья не было. Вы, кажется, встали? Что же вы делаете впотьмах? Возьмите, пожалуйста, мою лампу.
- Спасибо, но ведь вы читаете?
- Ничего, я брошу - скучный роман, не хочется читать.
Кое-как я оделся и, пройдя через комнату Софьи Семеновны, постучался.
- Входите, входите. Только на меня - не смотреть!
На столике, у лампы, - томик стихов Александра Биска "Рассыпанное ожирелье", рядом, на сундуке - Елочкино белье.
- Этот роман читали вы? - спросил я.
- Да. Скучная книжонка. Даже когда спать не хочется - уснешь.
У меня, должно быть, сильно дрожали руки, когда я брал лампу. Елочка, смеясь, заметила:
- Осторожней, стекло слетит - тогда нам от Софьи Семеновны попадет.
"Нам". Я на секунду было заколебался, потом, мысленно махнув рукой, решительно вышел.
- Спасибо. Спокойной ночи.
- Пейте на здоровье... да о других не забывайте, - и Елочка тотчас же откинула невидимое мне одеяло.
Когда я был уже в своей комнате, я опять слышал шаги ее босых ног по полу.
Я окончательно терял равновесие. Смотрел на завязанную проволокой дверь и мучился:
"Пойти. В квартире, кроме нас, ни души..."
стр. 141
- Елочка, вы опять не спите?
- Да, я сегодня днем выспалась.
- Вот как... А, может быть, вы просто... меня боитесь?
- Как же можно? Это чего же мне вас бояться-то?
Чего, в самом деле, меня бояться? Но я совсем-совсем плохо соображаю.
Через минуту:
- Слушайте, Алексей Петрович, а откуда вы знаете Веру Петровну?
- Веру Петровну-то?.. - Я вспомнил ее милое, немного грустное лицо, с темной родинкой на левой щеке - и мне стало мучительно стыдно.
- Она такая славная, - ответил я, собственно, не на вопрос.
---------------
Утром открыл окно. Где-то близко, над окном, чирикали воробьи. На пустыре, по репейникам, гуляла собачья свадьба, рядом мальчишки пускали ручных голубей.
Елочка ушла на вокзал торговать. Мне сказала:
- Если будете уходить, ключ передайте Лелеше, Елене Ивановне - в четвертый номер. Хотя - куда ж вам итти, вы всю ночь читали! - и рассмеялась.
Проспал я часа три, потом встал и ушел в город.
А вечером, вернувшись, в своей комнате я застал Елочку. Она прилаживала кровать, которая никак не устанавливалась вдоль стены.
Решили оставить ее с горбом - ночью можно один конец выдвигать на средину. Кроме кровати, в комнате были стул и маленький столик.
Оказалось, что здесь только что была Вера Петровна и всю эту обстановку, с помощью Елочки, достала для меня у соседей.
- Вера Петровна поручила мне смотреть за вами и не давать вас в обиду, - тоном старшего объявила мне Елочка, садясь на кровать. И засмеялась: - Что вы на это скажете?
Я угостил Елочку вишней.
- О, от вишни я всегда в восторге. Люблю - ужасно.
стр. 142
Кушала и смеялась.
- Оказывается - наоборот: не я за вами, а вы за мной начинаете ухаживать. Нехорошо.
---------------
Вечером я, со своей уже лампой, в уютной обстановке, писал письмо в село, в Саратовскую губернию, своему белоголовому братишке - Мишке.
Вошла Елочка и, конечно, помешала.
- Бросьте писать - вредно. Вам нужен отдых после такой жизни. А, знаете, скоро пойдет дождь - там такая налезает тучища!
Действительно, через несколько минут грохнул удар грома и тотчас же хлынул огромный дождь. А еще через несколько минут дождь полил с потолка моей комнаты - на кровать, на столик, на корзинку. Елочка помогала мне переложить вещи на сухие места, а потом предложила:
- Знаете что? Пойдемте ко мне, у меня не течет.
---------------
Дождь перестал вскоре. Должно быть, тогда же перестало течь и с потолка моей комнаты. Но я возвратился от Елочки только утром, когда над окном зачирикали воробьи и мальчишки вышли бросать голубей.
Как глупо, однако, все это вышло. Играл на гитаре, писал в растрепанную тетрадку сладенькие стихи Надсона, выдавая их за свои и - конечно уж - говорил о любви.
Был какой-то неприятный осадок внутри и в голове, болезненная легкость и пустота, как во время бессонницы. Щеки, подбородок, все лицо и руки пахли Елочкиной пудрой, пахли Елочкой. А на полу, на "сухих" местах, плавали в лужах мои книги, шинель, подушка. На столе расплылась недописанная страница письма белоголовому Мишке о том, чтобы он приезжал в Москву, здесь в Москва-реке опять будем ловить раков...
---------------
стр. 143
В воскресенье у Елочки был Петя. Кроме довольно громкого встречного поцелуя, из их комнаты ничего не было слышно...
Потом Елочка постучала в запертую дверь:
- Алексей Петрович!
У меня не было желания беседовать (ревность?) и я не откликнулся. Это, должно быть, было принято за мое отсутствие и за дверью заговорили громче:
- Вот симпатичный молодой человек, ах! - восторженно сказала Елочка. - Хочешь я тебя с ним познакомлю? Поэт. Так и пишет стихи, так и пишет, почти никуда не выходит. За мной ухаживает во-всю, говорит хочу жениться, только я-то - вот!
Что "вот", мне не было видно.
- Хочешь посмотреть его стихи? - предлагала Елочка и тотчас же зашуршали листы "альбома".
Невидимый им, я наливался краской стыда.
Со стихов разговор перешел о свадьбе.
- Господи, когда же ты их уломаешь! - в голосе Елочки слышались слезки. - И что ты за человек такой, не можешь настоять на своем. Любить - любишь, а женишься, быть может, на другой... Ну, смотри, Петька, а то у меня теперь - вот он (жест в мою сторону). Захочу - к чорту пошлю твоих папеньку с маменькой... Ведь тебя только жаль... Ах, если бы не любила...
После ухода Пети, хриплый бас Лелеши учил Елочку:
- Ты, Елка, не бросайся и нашим и вашим. Живи с кем-нибудь одним, если уж невтерпеж. А то - выходи за сапожника, лучше будет.
- Что ты, Лелешь, как тебе не стыдно? Да разве я с ними что-нибудь позволяю. Сохрани бог...
Вечером Елочка без стука открыла ко мне дверь:
- Можно?
(Перевал: Сборник / Под редакцией А. Веселого, В. Казина, А. Макарова, В. Наседкина. М. Гиз. [1924]. Сб. 2)
