стр. 357
БЕЛА ИЛЛЕШ
ВСТРЕЧА
I
На первый взгляд кажется, будто все набросано куда попало: исполинские бревна, горы рельсов, груды камней и щебня, мешки с цементом, рабочий инструмент... Но наш провожатый прекрасно во всем разбирается. Он знает, что тут было вчера и что будет завтра. Он об'ясняет это нам в мельчайших подробностях - и все же нам приходится дополнять фантазией его об'яснения: как он ни надрывается, а голос его тонет в железном грохоте машин.
Мы стоим перед новым цементным заводом. Отсюда рукой подать до исполинского под'емного крана. Эта надиво расторопная машина выполняет одновременно четыре различных функции. По ту сторону Днепра работают на всех парах многие тысячи рабочих. Так методично и споро, в таком размеренном темпе идет эта работа, словно этот десяток тысяч ловких рабочих рук - лишь составная часть единого гигантского механизма. И не уловить в общем грохоте, что здесь основное: рев пенного Днепра, мерно чередующиеся удары парового молота, дробный хруст грызущих камень машин цементного завода или гулкие гудки паровозов, осторожно продвигающихся по еще не вполне законченным постройкой путям... Все эти звуки сливаются в единую песню творящего труда.
Слева от нас - в километре, не больше - расстилается почти первобытная степь. Справа сверкает строящийся
стр. 358
новый город: рабочие дома с палисадниками, школа, библиотека, больница, фабрика-кухня на двенадцать тысяч человек, - строятся целые улицы, воздвигаются целые кварталы. Словом, новый город-гигант. Ничто не забыто, есть все, чего требует жизнь современного большого города. Нет, правда, двух вещей, неот'емлемых от старых городов, - кабаков и церквей. Для попов и алкоголя нет места в новом городе Днепростроя. Очевидно, можно обойтись без них. Через несколько лет здесь будет свыше миллиона жителей, и сила Днепра будет питать более сотни заводов и фабрик. Чудо - без попов! Я совсем ослеплен этой мыслью.
В комнате, где голоса уже не заглушает доносящийся сквозь закрытые окна отдаленный гул машин, мы принимаемся за расспросы. Наш провожатый, недавно еще рабочий-металлист, состоит теперь заместителем главного инженера. Мускулистый, коренастый, он, видимо, отличается завидным здоровьем. Наша озабоченность ему непонятна. Мало того - он ею обижен.
- Выполним ли мы задание в срок? - Да мы на три месяца обогнали намеченный план работ! Очень ли мы нуждаемся в помощи иностранцев? - Понятно, пока что нуждаемся. Но мы знаем теперь, что она нам далеко не так нужна, как мы, было, вначале думали. Да вот вам пример: надо перекинуть от берега к берегу железнодорожный мост. Дело, сами понимаете, требующее в данных условиях исключительно высоких технических возможностей. Ну, конечно, часть наших спецов предлагала заказать мост в Англии. Другие - настаивали на Америке. Так... Ну, а слыхали вы, товарищи, про Днепропетровск? Отсюда - три часа езды. Любопытный город. Обязательно с'ездите посмотреть, коли время будет... Девяносто тысяч металлистов там. Очень любопытный город! А может, и не такой уже любопытный, а только люблю я его - я там на слесаря учился. Потом
стр. 359
там же в союзе работал секретарем. И в Чеке там же служил в гражданскую войну. Ну, да разболтался я... Все это я к тому, что мост-то ведь в Днепропетровске делают. Что я говорю: делают! Сделали! Готов! Что осталось? Только составить... А велико ли дело - составить? Самый пустяк. Так-то, товарищи...
II
Мы сидели за обедом, как вдруг вошел незваный гость - крестьянин лет под сорок, приземистый, щуплый, с голубыми глазами и реденькой рыжеватой бородкой. На нем были запыленные тяжелые сапоги, заплатанные штаны и домашней работы вышитая рубаха. На голове - черная баранья шапка. Выбившаяся из-под нее прядь волос прилипла к потному лбу.
Войдя, он несколько мгновений помедлил у порога, робко, даже, пожалуй, недоверчиво поглядывая на нас. Потом снял шапку, смущенно повертел ее в руках, снова надел и, осторожно ступая, подошел к нам ближе.
- Уж вы извините, товарищи...
- Да вы садитесь, товарищ... Что скажете хорошего?..
- Спасибо на ласковом слове, - сяду. Притомился я малость. А что до слова "товарищ" - уж и не знаю, пристало оно ко мне, ай нет. Потому как я - не партейный. Оно, конечно, сочувствую. Да сказать так всякий может. На селе и то попрекают: "Чего, Иван, глотку дерешь? Беспартейный - и туда же. Зря только языком чешешь..." Только вы, товарищи, не подумайте - это не коммунисты говорят. Это - кулачье наше, - самые, с позволенья сказать, лютые вороги... А, забыл сказать, звать меня Иван Федоровичем Трощенкой. И ежели товарищи полагают, что может и впрямь ко мне слово "товарищ" не подходит, так вот...
стр. 360
Он полез в карман, извлек оттуда аккуратно сложенный платок, развернул и вынул несколько бумажек. Одну из них он сунул мне в руки. С трудом разобрав ее, я узнал, что товарищ Иван Федорович Трощенко три года прослужил в Красной армии и, защищая власть советов, четыре раза был ранен.
- И эту, товарищи, почитайте...
Из второй бумажки я узнал, что сына своего он назвал Лениным. Третья бумажка удостоверяла, что дочь его зовется Розой.
- У немцев была такая, - пояснил мне Иван Федорович, - Розой звали. Знаменитая большевичка была. Убили ее...
Наш хозяин предложил Ивану Федоровичу с нами отобедать. Но, как будто не расслышав приглашенья, он ответил на первый вопрос, которым мы его встретили:
- Спрашивали вы меня, товарищи, что скажу хорошего? С чем к вам пришел? Да вот, люди сказывали, что приехали заграничные товарищи. Ну, думаю, давай заодно погляжу на них, раз уж целый день тащился да цельную ночь...
- А откуда идете, товарищ Трощенко?
- Да цельный день и ночь цельную, - раздумчиво повторил он, не отвечая на вопрос и загибая на левой руке два пальца.
- Работы ищете, товарищ?
- Работы? - изумился он. - А на что она мне, работа? Крестьянину и дома по горло работы хватит. Нет... Газеты я последнее время почитываю. Да. Не то чтобы каждый день, а читаю. Ну, сами знаете, товарищи, в газетах слова Ленина пропечатаны. Это я все обмозговал. И раз Ленин перед смертью еще так говорил, то я - как я в Красной армии сражавшийся - решил: попробуем!.. Очень уж хорошо он все понимает. И вот,
стр. 361
касательно машин: чего одному не укупишь - сообча осилим. Так я говорю? А подумать только - одна такая машина, а силов в ней, что в твоих двадцати конях. И хоть бы ей что - устали не знает. Навозу от нее, правда, шиш, но уже есть такие фабрики. Что-то заместо навоза вырабатывают, - и жирнеет земля... И вот, читаю я это газету и думаю: пора бы нам об'единиться, как Ленин наказывал. Теперь другие времена, - недаром боролись - пора бы и за это дело взяться. Тут подступают, значит, ко мне мужики: "Ты, говорят, Иван, не в себе. Опять тебе городские голову забили?" Это они мне всегда тычут, что я, значит, три года в ленинской армии прослужил, и все, мол, зря, ни к чему... "Пустобрех ты, - говорят, - сколько было у тебя, больше не стало. Как есть у тебя, к примеру, лошадь, так и была б, кабы и имени Ленина не слыхал... Мотался ты три года, продырявили тебя, а что себе заработал? Кому лучше стало? Пообещать все можно, а что из всех обещаний вышло?" Слушаю это я и молчу. Терпелив я, а и моему терпению конец подходит. Знай себе помалкиваю - потому говорю только то, в чем у самого уверенность. Ну, думаю, много ли я видел с той поры, как буденовку скинул? В газете пишут - у вас тут социализм строят. Я и надумал: дай-кось, пойду. Надо самому удостовериться. И пошел. День шел. Ночь. Как подходил - светало. Я эти места хорошо знаю. Тому десять лет у нас тут с Махно переделка была. Вон там, неподалеку, товарищей зарывали. Красноармейские могилы, значит. Очень даже все помню, как все тут выглядело. Да...
Он повернулся к окну и умолк.
- Вы бы поели, - сказал, наконец, ему один из нас, но он, видно, не слышал.
И вдруг он поднял голову и оглядел нас:
- Я у вас тут досконально все осмотрел, товарищи. Своими глазами все видел. До всего дошел. И теперь
стр. 362
никто меня не собьет. Человек работает. Машина работает. Это чего-нибудь да стоит. Сколько людей! Сколько машин! И прав ли был товарищ Ленин, как все нужно устроить? И не зря ли три года я кровь проливал?..
Он опять задумался. И вдруг хватил кулаком по столу так, что посуда задребезжала. Лицо его мгновенно преобразилось, - точно человека подменили. И когда он заговорил, я понял, что он до конца усвоил все, что раньше слышал, видел и читал. Он знал - что знал. Рукавом он утер пот со лба, и его широко раскрытые голубые глаза, словно этим движением он снял с них некую пелену, заблестели гордостью и умом.
- Да, - сказал он неожиданно тихо и спокойно, что поразило нас сильнее, чем его мощный удар по столу, - да, вот тут, перед заграничными товарищами, скажу: ничего даром не пропало. Ни кровиночки даром не пролили! Не просчитался Ильич! Мы сделаем, как он наказывал. Да, точка в точку, как он наказал. Не готово еще? Так ведь я в этих местах десять лет назад был... А что теперь? И если ваш заграничный товарищ не верит, пусть-ка через десять лет к нам в деревню пожалует. Там тоже будет на что взглянуть. Так-то...
Лицо у Ивана Федоровича просветлело горделивой улыбкой. И точно лишь сейчас до его сознания дошло наше приглашение отобедать с нами. Он взял ложку и принялся за суп.
---------------
[Большими буквами в конце страницы]
"Попутническим" писателям свойственны колебания. Мы должны оказывать левому революционному крылу попутничества товарищескую помощь. Необходимо укреплять связь пролетарских писателей с попутчиками для совместной борьбы с буржуазной литературой.
(На литературном посту: Литературно-художественный сборник. М. Московский рабочий. 1930. )
