стр. 85
В. КИРШОН
ХЛЕБ
Пьеса "Хлеб" - первая из задуманной автором трилогии, посвященной социалистическому переустройству деревни.
Время действия пьесы февраль - март 1929 г. В двух первых картинах, напечатанных здесь, действуют:
М и х а й л о в - секретарь окружного комитета партии,
Р а е в с к и й - его друг, прибывший в распоряжение окружкома,
О л ь г а - жена Михайлова, журналистка,
П е р е в о з н и к о в - редактор окружной газеты,
Ж у к о в - зав. орготделом окружкома,
К о н о н о в
Г р о м о в
и другие - члены партии.
Картина первая
Кабинет. Полки с книгами. Стол. Дела. Телефон. Две двери. За столом работает Михайлов. Одна нога у него в бинтах. Ольга стоит у полки, перебирает книги. Некоторые бросает на диван.
М и х а й л о в. Зачем ты бросаешь книги? Ведь их можно отобрать спокойно.
О л ь г а. Мне надоело спокойствие.
М и х а й л о в. Ты опять хандришь, Олька?
О л ь г а. Мне надоел этот городишка, в котором вековая тьма и только триста одиннадцать фонарей.
стр. 86
М и х а й л о в. Откуда ты знаешь?
О л ь г а. Я прочла это в твоих бумагах.
М и х а й л о в. Если б ты дочитала до конца, ты б узнала, что в этом году мы ставим еще пятьсот девятнадцать.
О л ь г а. Я хочу в большой город.
М и х а й л о в. Через пять лет у нас будет сто тысяч жителей.
О л ь г а. Мне очень скучно, Михайлов.
М и х а й л о в. Этого я не в состоянии понять.
О л ь г а (вздыхает). Да, ты не можешь понять.
(Резкий звонок. Секундная пауза.)
М и х а й л о в (хватает палку, приподнимается). Я открою, Олька. Это водопроводчики.
О л ь г а. Сиди, пожалуйста. (Выходит. За сценой голоса. В комнату вбегает Раевский. На нем прекрасное пальто, шляпа, в руках сверкающий желтый чемодан, который он бросает в сторону. Он хватает Михайлова, трясет его, целует и душит, похлопывая по спине. Ольга входит и стоит у дверей. Улыбка чуть-чуть трогает ее губы.)
Р а е в с к и й. Митька!.. Родной!
М и х а й л о в (радостно). Ну, дьявол... Всегда неожиданно... Дай взглянуть. (Смотрят друг на друга.)
Р а е в с к и й. Что с ногой, Митька?
М и х а й л о в. Пустяки, с дрожек упал. Улицы у нас, знаешь. Так вот с дрожек упал. Да откуда ты?
Р а е в с к и й. В твое распоряжение. Вот. (Вынимает путевку.) Я, Митька, три года в Германии был.
М и х а й л о в (читает). Вот как? Значит, к нам? Ну, ты раздевайся. Что мы, как дураки, стали... Олька... Это, брат, Олька. (Раевский и Олька здороваются.) А это, Олька, Раевский Павлушка, комиссар мой.
О л ь г а. Я поняла.
стр. 87
Р а е в с к и й. Как?
О л ь г а. Дмитрий говорил, что вы сумасшедший.
Р а е в с к и й (снимает шляпу и низко кланяется Михайлову). Спасибо, Митя. (Телефонный звонок. Михайлов берет трубку, слушает.)
О л ь г а. Вы давно из Германии?
М и х а й л о в (в трубку). Да...
Р а е в с к и й. Недели три... Митька сильно похудел и сгорбился. Это был боевой командир. Он лучше всех в бригаде плясал.
М и х а й л о в. (тоже). Да...
О л ь г а. Он плясал? Вы работали в полпредстве?
М и х а й л о в (тоже). Да...
Р а е в с к и й. Нет. Научная командировка.
О л ь г а. Вы, значит, профессор? (Улыбается).
М и х а й л о в. Да...
Р а е в с к и й. Это смешно?
М и х а й л о в (тоже). Согласен. Так и решаем. Ладно. (Кладет трубку.) Что смешно?
Р а е в с к и й. Олька... я вас так называть буду, да?.. (Олька кивает.) Смеется над тем, что я профессор. Да я и сам смеюсь.
М и х а й л о в. А я убежден был, что ты будешь профессором. Разденься, наконец. (Раевский раздевается. На пиджаке у него орден Красного знамени.) Ты, верно, умыться хочешь?
Р а е в с к и й. Нет, я на вокзале... Ты осунулся, Митька.
М и х а й л о в. Пустяки... Что в Европах?
Р а е в с к и й. В Европах?.. Европы нет. Торчит шпиц Эйфелевой башни да кусок Альп. Все остальное забросано нашими шапками.
М и х а й л о в. Ты, никак, обиделся за старушку?
Р а е в с к и й. Меня раздражает наше исконное тупое и высокомерное отношение ко всему, чего мы не знаем.
М и х а й л о в. Да ты стал неврастеником.
стр. 88
Р а е в с к и й. Я злюсь потому, что ты не первый. Там есть чему учиться, Митька! Я убил бы всех пошляков, которые и видели и слышали в Европе один фокстрот.
М и х а й л о в. Ты был в Германии?
Р а е в с к и й. В Берлине, Гамбурге, Дрездене... Вся страна работает, как сверкающая машина. Когда вылетаешь из Кенигсберга, Германия лежит перед тобой, как раскрытый механизм часов. Неумолкающий гул моторов, дрожание земли от грохота десятков подземных линий. Вот что стоит послушать!
О л ь г а. Там светло в городе ночью?
Р а е в с к и й. Там нельзя читать на некоторых улицах, так ярко горит электричество. Там есть некоторые дома, которые все целиком залиты светом. Там над одним из домов на Тауэнциенштрассе вспыхивает бокал, загорается бутылка и на фоне черного неба начинает бить шампанское. (Телефонный звонок. Михайлов берет трубку.)
М и х а й л о в. Я... Да, просил... Ты что же Ручьевский район керосином не снабжаешь? Мне секретарь звонил. Они вчера в райкоме свечи жгли. Мужика на лучину переводишь. Неверно. У вас пять цистерн третьего дня пришло... Смотри, большие приключения с тобой могут выйти... Ладно... (Кладет трубку. Раевскому.) Шампанское?!
О л ь г а. А правда, что на улицах море автомобилей?
Р а е в с к и й. Правда. Если лететь над городом, кажется, что автомобили стоят, тесно прижавшись друг к другу. Они заполняют всю улицу. И только на перекрестках, когда взлетает белая палочка, они останавливаются, и идут пешеходы.
М и х а й л о в. Красиво.
Р а е в с к и й. Что?
М и х а й л о в. Рассказываешь красиво. Как революционные дела?.. (Телефонный звонок.) Прости. (Берет
стр. 89
трубку.) Да... Да, да. Читал... Хорошо. Понятно написано... В конце насчет навоза вставь... Напиши, чтоб сейчас же собирали и свозили на поле. Кучами пусть складывают. Как потом? Можно унавоживать. Сколько печатают? Пятьдесят тысяч. Согласен. Сдал уже? Когда будет? Ладно. По районам спускайте. (Кладет трубку.) Одну минутку. Сейчас проверю. 1-40. Да, да. Перевозников? Листовку вам сдал Жуков? Хорошо, сколько печатаете? Пятьдесят? Ладно. (Кладет трубку.) Так как, ты говоришь, революционные перспективы на Западе?
Р а е в с к и й. Ты спрашиваешь это между прочим?
М и х а й л о в. Я... (Звонок.) Олька... Это водопроводчики... Ты посиди, Павел. Это коротко. Ольга, тебе для газеты тоже пригодится.
Ольга выходит. Михайлов ищет за столом дело. Павел просматривает книги, брошенные Ольгой на диван. Входят Ольга, заместитель управляющего дорогой инженер Ларионов, заведующий коммунхозом Косяков.
К о с я к о в. Вот и пришли. Что же это у тебя с ногой?
М и х а й л о в. Пустяки... Косточку подвернул. Запаздываем, товарищи, - на 15 минут, запаздываем.
К о с я к о в. Не я, ей богу, не я, вот товарищи...
Л а р и о н о в. Я, Ларионов, заместитель управляющего дорогой.
М и х а й л о в. Приехали? Почтенье. (Показывает на стул. Ларионов садится.) Что ж, не хотите платить?
Л а р и о н о в. Платить не можем.
М и х а й л о в. А водой пользоваться можете?
Л а р и о н о в. Вода общегосударственная.
М и х а й л о в. Все общегосударственное. Строим-то мы?
К о с я к о в. Мы.
стр. 90
М и х а й л о в. Деньги, деньги, товарищи. Дороге вода нужна, вносите деньги.
Л а р и о н о в. Не можем. Водопровод ваш.
М и х а й л о в. Не внесете?
Л а р и о н о в. Не можем.
М и х а й л о в. Ладно, по копеечке соберем.
Л а р и о н о в. Как это по копеечке?
М и х а й л о в. По копеечке на сотню ведер накинем. Вот расчет. (Берет бумагу.) В два года весь взнос окупите. В пять лет всю стоимость. А в десять...
Л а р и о н о в. Позвольте... Как же это? Какое же право...
М и х а й л о в. Ты ж сам сказал: водопровод наш.
Л а р и о н о в. Нет, позвольте... А когда вторая ветка пройдет, значит, и там по копеечке?
М и х а й л о в. И там по копеечке.
Л а р и о н о в. Вы позвольте мне завтра ответ дать. Я телеграфирую правлению.
М и х а й л о в. Пожалуйста. С деньгами пусть торопятся. Нам сейчас нужны.
Ларионов встает, прощается и уходит.
К о с я к о в. Заплатят.
М и х а й л о в. А как же? Копеечку не перешибешь. Глину прошли?
К о с я к о в. Сажен двести осталось.
М и х а й л о в. Ты насчет кирпича думал?
К о с я к о в. Прикидывают.
М и х а й л о в. Ты вчера должен был смету дать. Подожди. (Смотрит книгу.) Косяков, двенадцатое, кирпичный завод, смета.
К о с я к о в. Не успел, ей-богу, вот ей-богу, не успел!
М и х а й л о в. Прикидывают?
К о с я к о в. Ей-богу, завтра принесу, отпусти.
М и х а й л о в. Завтра в одиннадцать. (Дает руку Косякову, тот уходит.) Никак к точности не приучатся.
стр. 91
(Записывает в книжку.) А дорогу перешибем копеечкой. Как жука на булавку, копеечкой этой. Так что ты начал про Запад?
Р а е в с к и й (раздраженно). На Западе несколько иные дела. Там, когда пролетариат выходит на улицы, льется кровь.
М и х а й л о в. Ты говоришь о крупных демонстрациях?
Р а е в с к и й. Разгоняют все демонстрации. Я пошел с толпой безработных к рейхстагу. Нас били резиновыми палками и ручками револьверов. Мне перешибли руку. Я едва убежал от четырех шуцманов.
М и х а й л о в. Вот это ты напрасно. Тебе не стоило ходить с ними.
Р а е в с к и й. Мне надо было отойти в сторонку и смотреть, как избивают рабочих?
М и х а й л о в. Если б тебя поймали шуцманы, полиция могла сочинить басню о русских, которые организуют демонстрацию. Поверь, это было бы вреднее, чем если б ты стоял в стороне.
Р а е в с к и й. Ты очень разумен. Но бывают, знаешь ли, такие положения, когда разумные поступки граничат с преступлением.
О л ь г а. Я уверена, что Дмитрий не пошел бы к рейхстагу.
М и х а й л о в. Ты права. Мне кажется, что преступен всякий неразумный поступок.
Р а е в с к и й. Тогда я преступник. Но если завтра снова все повторится, я брошусь под палку шуцмана вместе с немецким рабочим. А ты смотри, как нас будут бить.
М и х а й л о в. Это здорово звучит, но, по-моему, бесцельный героизм - оборотная сторона трусости.
Р а е в с к и й. Пять лет тому назад ты не сказал бы это... А, да что... (Вскакивает, ходит, садится на диван, смотрит книги.)
стр. 92
М и х а й л о в. Да ты голоден, Павел. Ты бросаешься на людей, потому что ты голоден. Олька...
О л ь г а (Раевскому). Дмитрий всегда тонко умеет понимать психологическое состояние людей.
М и х а й л о в. Дай ему есть, Олька...
Р а е в с к и й. Я не хочу.
М и х а й л о в. Ты все бродишь, Павел. (Вспомнив что-то, роется в бумагах.)
Р а е в с к и й. Неужели ты перебродил, Митька? Неужели отяжелел?
О л ь г а. Отяжелел, вы говорите?
Р а е в с к и й (перебирая книги). Ремарк. Я читал его по-немецки. Какая волчья тоска у этого человека. Тоска и одиночество... Ты читал Ремарка?
М и х а й л о в. Нет... Это Олька. Я литературу не читаю. Времени нет...
Р а е в с к и й. Совсем не читаешь?
М и х а й л о в. Нет... Кое-что... Мало... (Перебирая бумаги.) Так ты не голоден. Ты, может, водки хочешь? Есть водка.
Р а е в с к и й. Нет.
Звонок. Михайлов хватает трубку.
М и х а й л о в. Да? Да, Михайлов. Хорошо, жду. Крайком вызывает. (Сидит за столом.)
О л ь г а (тихо). Отчего вы нервничаете?
Р а е в с к и й (тоже). У нас много изменилось за последнее время. На лицах друзей я вижу тусклые и роковые отблески заката. Люди горели, сейчас они тлеют, как... лучины. Я гляжу на Митьку... Мне плакать хочется. Ведь он на кровном скакуне летал... Он в Берлин хотел на этом скакуне в'ехать... А сейчас вот...
М и х а й л о в. Да. Да, я, товарищ Антонов. В последнюю пятидневку все сдали. Да, выезжало шестьдесят
стр. 93
человек. Для себя сто тысяч оставили. Ага, понимаю. Завтра начну грузить. Хорошо, себе доберем. Будет сделано. До свидания. (Кладет трубку). Нужен хлеб.
Занавес.
Картина вторая
Та же комната. Михайлов сидит за столом. Около него Жуков. За столом сбоку на длинных полосах пишет статью Перевозников. За машинкой Даша.
М и х а й л о в (просматривает список. Вычеркивает). Чистякова к чорту. Он там таких узоров наделает. Вот это - прекрасные ребята. На Кононове почему вопрос?
Ж у к о в. Отказывается категорически. Шумит, хочет в Цека писать.
М и х а й л о в. Вызвал?
Ж у к о в. Придет сюда.
М и х а й л о в. Это какой Лобзиков? Из Окрзу?
Ж у к о в. Этот.
М и х а й л о в. Да он же заика.
Ж у к о в. Ну, не лекции читать.
М и х а й л о в. Вычеркнем. Пока он там слово пропоет, мужик двадцать... Громов тоже не хочет?
Ж у к о в. Я всех их вызвал.
Звонок телефона.
М и х а й л о в. Я. Председатель? Ты зайди ко мне. Завтра, видно, по районам придется ехать. Да, да. Ладно! (Кладет трубку. Редактору.) Кончил статью?
П е р е в о з н и к о в. Представь, не вытанцовывается.
М и х а й л о в. А что?
П е р е в о з н и к о в. Представь, все как-то высокопарно выходит.
стр. 94
М и х а й л о в. Высокопарье выбрось.
П е р е в о з н и к о в. Представь, тогда сухо получается.
М и х а й л о в. Ну, пиши, пиши... Даша, сводка есть?
Д а ш а. Нет сводки...
М и х а й л о в. Обычная история. (Снимает трубку).
Звонок.
Ж у к о в (идет к двери, кричит). Открыто!
М и х а й л о в (звонит). 1-16 дайте. Да, да, 1-16. Попова, в общем. (Крутит ручку.) Попов? Здравствуй. Слушай, что же сводка? Десять минут первого. Я тебя посажу, Попов. Я тебя вчера предупреждал. Мне нет дела до твоего курьера. Может быть у него наследственный запой. В двенадцать должна быть сводка. Сейчас... двенадцать минут первого... Сводки нет. Приготовь себе мешочек с сухарями. Питание в нашем исправдоме среднее. (Во время разговора входит и стоит Кононов. Михайлов кладет трубку. Говорит Кононову.) А, Кононов, здорово! Ты, что ж, говорят, в деревню ехать не хочешь?
К о н о н о в. Я? Кто сказал?.. Ничего подобного, я с удовольствием поеду.
Ж у к о в (удивленно). С удовольствием? Что ж ты шумел?
К о н о н о в. Да я шутил. Просто шутил. И все тут. А ты уже Михайлову рассказал.
М и х а й л о в. А что ж ты пришел?
К о н о н о в. Да я... Да я попрощаться пришел.
М и х а й л о в. Так будь здоров, Кононов. Путевка в окружкоме.
К о н о н о в. Будь здоров, Михайлов, будь здоров. (Уходит.)
М и х а й л о в. Что статья?
стр. 95
П е р е в о з н и к о в. Представь, не вытанцовывается.
М и х а й л о в. Да что такое?
П е р е в о з н и к о в. Представь, как-то жалостно выходит.
М и х а й л о в. Жалость убрать.
П е р е в о з н и к о в. Представь, тогда декрет какой-то получается.
М и х а й л о в. Ну, трудись, трудись.
Входит Громов, идет к столу.
Г р о м о в. Ехать не могу.
М и х а й л о в. Почему бы?
Г р о м о в. Обследование из Москвы идет?
М и х а й л о в. Ну?
Г р о м о в. Постройку должен кончить?
М и х а й л о в. Должен.
Г р о м о в. Сырье к будущему году заготовить надо!
М и х а й л о в. Надо.
Г р о м о в. План не выполнил на 13%. Надо нагнать?
М и х а й л о в. Обязательно.
Г р о м о в. Руководить надо остаться?
М и х а й л о в. Нет. Тебе, Громов, в деревню надо ехать. Ты зайди в окружком, путевку возьми.
Г р о м о в. А за работу кто ответит?
М и х а й л о в. Ты ответишь. Если ты себе тут дельных заместителей не подобрал, ответишь. План не выполнишь, ответишь. Постройку не кончишь в срок, ответишь.
Г р о м о в. И ехать должен!
М и х а й л о в. И ехать должен. Суровое время, Громов... Еще у тебя есть вопросы?
Г р о м о в. У меня много вопросов. Я тебе их на конференции задам.
М и х а й л о в. Если выберут тебя на конференцию. Если выберут. Что-то редко ты на ячейку ходить стал.
стр. 96
Г р о м о в. Доносят тебе?..
М и х а й л о в. У нас в партии доносов нет. Ты не заговаривайся.
Г р о м о в (заносчиво). У нас в партии...
Дверь с треском отворяется и, отталкивая Громова, влетает старик-курьер. Громов уходит.
М и х а й л о в (встав, вслед ему). Что у нас в партии? Что у нас в партии?
К у р ь е р (тяжело дыша, переводя дух). Сводка... К двенадцати.
М и х а й л о в. Давай сюда. (Берет бумагу. Просматривает сводку.) Разложился, подлец...
К у р ь е р (громко). Никак нет.
М и х а й л о в. Что никак нет?
К у р ь е р. Ни единой капельки. А что одышка, так я бежал.
М и х а й л о в. Я не о тебе. (Просматривая сводку.) А ты не бегай. Скажи, пусть они тебе за десять минут раньше сводку дают. А то тебе за темпами не поспеть.
К у р ь е р (тихо). Так точно.
М и х а й л о в (курьеру). Иди. (Жукову.) И ты иди. Завтра все должны выехать. Садись на телефон, секретарям звони.
Ж у к о в. С завода тебе не звонили?
М и х а й л о в. Нет. А что?
Ж у к о в. Там у них дело есть (Уходит с курьером.)
Михайлов работает. Перевозников жестикулируя читает свою статью. Черкает. Думает, еще черкает. Пишет. Еще черкает. Комкает. Бросает полосу и начинает писать на новой. В коридоре смех Ольги. Она входит вместе с Раевским. Оба они очень оживлены и радостны,
стр. 97
О л ь г а. Он действительно сумасшедший, твой Раевский! Он играет на улице в пятнашки с ребятами. Перетащил на руках через грязь какую-то старушку, а сейчас перед самым домом чуть не попал под автомобиль.
П е р е в о з н и к о в. Как?
О л ь г а. Здравствуйте, редактор. Мы идем через улицу, машина вылетает из-за угла и мчится. Вдруг он бросает меня и перед самым радиатором проскакивает. Я на весь город крикнула.
М и х а й л о в. Вот это зря.
Р а е в с к и й. Не беспокойся, ноги у меня крепкие.
М и х а й л о в. Я знаю. Ты это зря сделал потому, что в такие минуты отвратительно чувствует себя шофер. Остановить машину он не успеет, а наехать на тебя, если ты споткнешься, радости мало. Для тебя это шутка.
О л ь г а. Господи, как стало скучно!
Р а е в с к и й. Может быть, ты прав. Но нельзя же обдумывать каждое движение, Дмитрий! Ведь с ума сойдешь.
М и х а й л о в. А мне кажется, нельзя не обдумывать. Мы отправляем тебя в деревню на хлебозаготовки. Это будет твоя первая работа.
О л ь г а. Когда?
М и х а й л о в. Завтра.
Р а е в с к и й. Завтра? Это ты, Дмитрий Михайлов, мне советуешь ехать, или мне официально предлагает секретарь окружкома?
М и х а й л о в. А какая разница?
Р а е в с к и й. Если ты предлагаешь мне официально, я завтра выеду.
М и х а й л о в. Есть решение окружкома. (Редактору.) Что у тебя со статьей?
П е р е в о з н и к о в. Представь...
стр. 98
М и х а й л о в (кричит). Поди ты к чорту со своими представлениями! Я сам напишу. (Спокойней.) Даша, возьми машинку. Пойдем, я буду диктовать.
Даша берет машинку. Михайлов, тяжело опираясь на палку, уходит за ней. Уходит испуганный Перевозников.
О л ь г а. Вы поедете завтра?
Р а е в с к и й. Я не нарушил еще ни одного решения партии, Ольга.
О л ь г а. Но ведь это нелепо. Они должны вас на руководящей работе использовать.
Р а е в с к и й. Партия использует там, где считает нужным.
О л ь г а. Но людьми могут руководить личные соображения. Их нельзя покрывать словом "партия". Партия - это люди.
Р а е в с к и й. Нет, это неправильно.
О л ь г а. Что же?
Р а е в с к и й. Партия - это обруч. Это железный ремень, связывающий людей.
О л ь г а. Может быть. Но он иногда давит, этот ремень? Ведь не все одинаковы. Ведь люди не кустики. Их нельзя подравнять и подрезать. Вот вы не такой, как...
Р а е в с к и й. Я думал об этом. Ремень часто впивается в меня, но жить без ремня я не могу.
О л ь г а. Вы говорите непонятные вещи.
Р а е в с к и й. Это сложно, Ольга. Не приходилось говорить об этом. Представьте себе толпу. Одинаковую, стандартную толпу с галстуками одного цвета. Она идет в одном направлении и говорит одни и те же размеренные слова. Я не хочу быть одинаковым. Я иногда с ужасом думаю, что одеваю каждый день такой же галстук, как все. Но есть еще более ужасное
стр. 99
чувство. Вы представьте себе, Ольга, что толпа проходит без вас. И вы остаетесь одна со своими мыслями и сомнениями, а колонны идут все мимо и мимо. Они повторяют свои слова. Они поют свои песни. И никто не повернется к вам, и беспощаден их мерный шаг. Я не могу выйти из колонны именно потому, что во мне самом разные мысли и разные чувства. Я не могу уйти. Мне нужно, чтоб рядом было плечо. Мне нужно, чтоб кто-то приказывал мне и подавлял меня. Мне нужен обруч, который сковывает разные стороны моего я.
О л ь г а. А если вас поведут не туда?
Р а е в с к и й. Я пойду и умру со всеми. Я дрался за партию. Я ее солдат.
О л ь г а. Солдат, не уверенный в победе? Разве такие солдаты могут побеждать?
Р а е в с к и й. Кто вам сказал, что я не уверен в победе? Пролетариат не может не победить! Победа неизбежна, как смерть. Я не уверен, что победим мы - Россия. Может быть, мы - коммуна, продержавшаяся 12 лет. Ну, что ж, я стану к стене нашего Пер-ля-Шеза.
О л ь г а. Вы не хотите ехать в деревню?
Р а е в с к и й. Я не люблю деревню. Я не люблю буран, дождь, мороз. Я не люблю глупую стихию, которой нельзя управлять. Деревня - стихия. Но я выжму из нее хлеб. Завтра я еду.
О л ь г а. Вы знаете...
Р а е в с к и й. Что?
О л ь г а. Нет... Я еще не решила.
Р а е в с к и й. Я пойду к себе. Мне нужно писать. (Уходит.)
О л ь г а (ходит сцепив руки и опустив голову. Наклоняется к листкам, брошенным Перевозниковым, читает) "Крестьяне! Партия трубит в рог и разворачивает свои алые знамена. Двенадцать лет..."
стр. 100
(Входят Даша и Михайлов. Даша молча уходит. Михайлов, тяжело опираясь на палку, идет к столу. Ольга шагает к нему. Они останавливаются друг против друга и так стоят весь дальнейший разговор.) Ты отправляешь Павла в деревню, потому что ревнуешь его ко мне?
М и х а й л о в (молчит. Смотрит.) Я не верю, что ты серьезно это спрашиваешь.
О л ь г а. Ах, да! Ведь есть решение окружкома? Он не один едет. Это воля партии. Стране нужен хлеб. Ну, говори, говори! Ты ведь всегда находишь слова, мудрые, как заголовки твоих статей... "Крестьяне, партия трубит в рог..."
М и х а й л о в. Ты нездорова?
О л ь г а. Ну, ясно. Взгляни, нет ли жара. Как все просто в жизни, Михайлов. Ольга больна, Павел голоден, партия трубит в рог.
М и х а й л о в. В какой рог? Что за рог, успокойся, Олька.
О л ь г а. Один раз, Михайлов, один раз. Минуту не будь секретарем окружкома. Скажи мне честно, глядя в глаза. Ты усылаешь Павла из ревности? Ну, скажи!
М и х а й л о в. Это дико то, что ты спрашиваешь.
О л ь г а. Почему дико? Зачем ты прячешься, Дмитрий? Ведь я чувствую. Ведь я понимаю твои затаенные мысли. Ты хочешь убрать его! Честные люди схватываются в открытом бою. Они встают друг против друга и борются. У честных людей одинаковое оружие. Но ты - секретарь окружкома. Ты можешь убрать своего друга потому, что "так хочет партия". (Почти кричит.) Путевку Павлу Раевскому! (Михайлов молча, опираясь на палку, проходит к столу, садится. Ольга проходит по комнате. Останавливается. Смотрит на Михайлова.) Прости меня. Я заподозрела тебя в чувствах, не свойственных тебе. (Михайлов
стр. 101
быстро поднимает голову.) Да, не свойственных, потому что у тебя вообще нет никаких чувств. Я забыла, что ты мыслишь резолюциями. Я вообразила, что у тебя может вдруг появиться какое-то отклонение от собрания сводок, которое ты из себя представляешь. Ты - сводка. Ты понимаешь, ты - сводка!
М и х а й л о в. В сводках бывают отклонения.
О л ь г а. Тогда ты не сводка. У тебя нет отклонений. Ты переполнен благоразумием. Ты ходячее правило распорядка. Ты приторно точен. Ты хотел бы все случаи жизни записать вместе с ответами на них, как сны в соннике. Ты составил себе расписание чувств, и желания твои, как поезда, ходят по одному пути и только после второго звонка. Молчи!
М и х а й л о в. Я не перебиваю тебя.
О л ь г а. Я несколько раз пыталась рассердить тебя. Ты был очень выдержан. Я делала все, что могла, чтобы обидеть тебя, но ты не в состоянии обидеться. Ты парт-автомат. Ты весь в мире своих дел и телефонных приказов. Ты заменил свои нервы телефонными проводами. Я не могу так больше. (Падает в кресло и плачет.) Ты даже не в состоянии ревновать, Дмитрий!
М и х а й л о в. Олька! Олька! Да ты в самом деле нездорова. Я сейчас воды тебе... (Поднимается.)
О л ь г а (вскакивает). Мне не нужна вода. Я завтра уезжаю с Раевским. В деревне нужны журналисты. Я буду писать очерки. (Поворачивается и идет. Михайлов шагает за ней. Вскрикивает. Ольга резко поворачивается.) Что, Митя?!
М и х а й л о в. Наступил на ногу.
О л ь г а. А... (Уходит.)
М и х а й л о в (смотрит секунду ей вслед. Швыряет палку. Выходит из-за стола, хромая идет за ней. Резко звонит телефон. Михайлов останавливается. Пауза. Снова звонок. Михайлов идет
стр. 102
к телефону). Я... Да. Здравствуй, старик... Доклад сегодня на общезаводском? Что ж ты раньше не предупредил?.. А-а в связи с от'ездом. Понимаешь, сегодня мне как-то трудно... Да, пожалуй, болен... Что болит? Как тебе сказать... Да, пожалуй и сердце... Аспирин?.. Помогает... Обязательно выпью... Ну что ж, сейчас сяду готовиться. Прощай. (Кладет трубку.)
Занавес.
---------------
[Большими буквами в конце страницы]
Пролетарская литература в реконструктивный период - держит решающий экзамен.
ЗА усиление политической действенности пролетлитературы.
ЗА орабочение пролетарских писательских организаций.
ЗА диалектико-материалистический художественный метод. Преодолеем отставание пролетлитературы от нужд и требований реконструктивного периода.
ЗА подлинную большевизацию пролетарской литературы!
(На литературном посту: Литературно-художественный сборник. М. Московский рабочий. 1930. )
