стр. 240
Л. Добычин.
СОРОКИНА
I
Заходил правозаступник Иванов - с брюшком и беленькими усиками; рассказал два таинственных случая из своей жизни.
Сорокина, откинувшись на спинку, рассеянно слушала. Смотрела равнодушно и снисходительно, как ленивая учительница. Над стулом висел календарь и Энгельс в кумачной раме.
Ломились в лавки. Несло постным. Взлетали грачи с прутьями в клювах.
Гора на другом берегу была бурая, а зимой - грязно-белая, исчерченная тонкими деревьями, будто струями дождя.
- Перед ротой командир
- пели солдаты -
Хорошо маршировал.
стр. 241
С полотенцем на руке, Сорокина смотрелась в зеркало: под глазами начинало морщиться.
Пришел отец, веселый:
- Я узнал рецепт, как варить гуталин.
Мать поставила на стол солонку и глянула в окно.
- Пахомова. Вся изогнулась. Откинулась назад. Остановилась и оглядывается.
И, поправив черную наколку, осанисто, словно дама на портрете в губернском музее, посмотрела на отца.
Он, бравый, с висячим носом, как у тапира в "Географии", стоял перед зеркалом и протирал стетоскоп.
Тучи разбегались. Старуха Грызлова, в черной мантилье с кружевами и стеклярусом, несла церковную свечу в голубом фарфоровом подсвечнике.
- Сегодняшний ветер, - подняла она палец, - до вознесенья.
То там, то здесь ударяли в колокол.
Сорокина поколебалась. Нищая открыла дверь.
Тоненькие свечи освещали подбородки. Духовные особы в черном бархате толпились на средине, перед лакированным крестом.
- Глагола ему Пилат.
Пахомова, в толстом желтом пальто, не мигая, смотрела на свою свечку.
Моргали звезды. Сторож, задрав бороду, стоял под колокольней:
- Нюрка! шесть раз бей.
- Я полагала, вы неверующая, - подошла курносенькая регистраторша Мильонщикова.
Вертелась карусель, блестя фонариками, и, болтая пестрыми подвесками, медленно играла краковяк.
- Русский, немец и поляк, -
- напевала Мильонщикова.
Светился погребок. Пошатываясь, вылезли конторщики:
- Ваня, не падай...
- Кто это?
- Не знаю. Вылитая копия Дориана Грэя - как вы полагаете?
Ваня. Плескались в вставленных в вертушку бутылках кагор и мадера, освещенные лампочками.
Ваня.
II
На скамейках губернского стадиона сидели няньки. Голый малый в коротеньких штанишках, задыхаясь, бегал вдоль забора.
Сорокина встала и, оглядываясь, медленно пошла.
- Вы не Василий Логгинович? - прислонясь к воротам, тихо спросил пьяный.
Грудастая девица сунула записку и отпрянула:
"Придите, послушайте слово "За что умер Христос".
стр. 242
Цвела картошка. На оконцах красовались занавесочки, были расставлены бутыли с вишнями и сахарным песком. Побулькивали граммофоны.
Поздоровалась дебелая старуха в красной кофте - уборщица Осипиха.
- Товарищ Сорокина, - сказала она, - я извиняюсь: какая чудная погода.
Голубые и зеленые пространства между облаками бледнели.
На гвозде была чужая шапка и правозаступникова палка с монограммами.
Самовар шумел. На скатерти краснелся отсвет от вазочки с вареньем.
- Религия - единственное, что нам осталось, - задушевно говорила мать, - Пахомова кривлячка, но она - религиозная, и ей прощаешь.
Отец дунул носом.
Правозаступник Иванов начал рассказывать таинственные случаи. В тени на письменном столе показывал зубы череп.
Фонари горели под деревьями. Музыканты на эстраде подбоченивались, покуривали и глазели.
Заиграли вальс. Притопывая, кавалеры чинно танцовали с кавалерами. Расходясь, раскланивались и жали руки.
Сорокина ждала впотемках за скамейками.
Вот он. Шапка на затылке, тоненький...
Если бы она его остановила:
- Ваня, - может-быть, все объяснилось бы: он перепутал - думал, что не в пять, а в шесть.
- Не забираться же с пяти, раз - в шесть.
Она взяла бы его за руку. Он ее повел бы:
- Мы поедем в лодке. У меня есть лодка "Сун-Ят-Сен".
III
Мать вышла запереть. В сандалиях она стояла низенькая, и ее наколка была видна сверху, как на блюдечке.
Старуха Грызлова прогуливалась - в пелерине. Нагибалась и рассматривала листья на земле.
- Шершавым кверху, - примечала она, - к урожаю.
В открытое окно Сорокина увидела затылок ее внучки. Она сидела за роялем и играла вальс "Диана".
Правозаступник Иванов, опершись на окно, стоял снаружи. Покачивая головой, он пел с чувством:
- Дэ ин юс вокандо.
Дэ акционэ данда.
И его чванное лицо было мечтательно: приходила в голову Италия, вспоминался университет.
Развевались паутины. Под бурыми деревьями белелась церковь с синими углами.
стр. 243
- Мама, - кляузничала девчонка за забором. - Манька поросенка то розгами, то - пугает.
Библиотекарша смотрела на входящих и угадывала:
- "Джимми Хиггинс"?
По улице Вождей слонялись кавалеры в наглаженных штанах, и девицы в кожаных шляпах:
- В Америке рекламы пишутся на облаках... - Мечтали.
В сквере подкатилась Осипиха с георгином на груди и старалась разжалобить:
- Говорят, я гуляка, - горевала она, - а я и дорог не знаю.
- В первую декаду - иссушающие ядра, - предложил газету зеленоватый старичок, - во вторую - обложные дожди.
Подсела Мильонщикова:
- Пройдемтесь в поле.
Голубенькое небо блекло. Тоненькие птички пролетали над землей.
- Помните, - оглянулась и понизила голос Мильонщикова, - однажды весной мы обратили внимание...
Молчали. В городе светлелись под непогасшим небом фонари.
Расстались нескоро:
- Эти звезды, - показала Сорокина, - называются Сэптэнтрионэс...
Отец, приподняв брови, думал над пасьянсом. Мать порола ватерпруф. Сорокина раскрыла книгу из библиотеки.
Тикали часы. Били. Тикали.
Собака за окном лаяла по-зимнему.
- "Дориан, Дориан", - там и сям было напечатано в книге:
- "Дориан, Дориан".
(Ковш: Литературно-художественные альманахи / Ответственный редактор С. Семенов. М.; Л. Гиз. 1926. Кн. 4)
