стр. 123
Бор. Пастернак.
ИЗ РОМАНА В СТИХАХ "СПЕКТОРСКИЙ"
Стояло утро, летнего теплей,
И ознаменовалось первой крупной
Головомойкой в жизни тополей,
Которым сутки стукнуло невступно.
Прошедшей ночью свет увидел дерн.
Дорожки сохли, как куски дерюги.
Напившись где-то рокота волторн
По ним мячом катился ветер с юга.
И той же ночью с часа за второй,
Вооружась "Громокипящим Кубком",
Последний сон проспорил брат с сестрой,
Теперь они носились по покупкам.
Хвосты у касс, расчеты и чаи
Влияли мало на Наташин норов,
И в шуме предъотъездной толчеи
Не обошлось у них без разговоров.
Слова лились, внезапно становясь
Безсвязней сна. Когда ж еще вдобавок
Приказчик расстилал пред ними бязь,
Остаток связи спарывал прилавок.
От недосыпу брат молчал и кис
Сестра ж трещала под дыханьем бриза,
Как языки опущенных маркиз
И сквозняки, и лифты Мерилиза.
"Ты спрашиваешь, отчего я злюсь?
Садись удобней, дай и я подвинусь.
Вот видишь ли, ты - молод, это плюс.
А твой отрыв от поколенья - минус.
стр. 124
Ты вне исканий, к моему стыду.
В каком ты стане? Кстати, как неловко,
Что за отъездом я не попаду
С товарищами Саши на маевку!
Ты возразишь, что я неглубока?
По-твоему, ты мне простишь поспешность,
Я что-то в роде синего чулка,
И только всех обманывает внешность?"
"Оставим спор, Наташа. Я неправ?
Ты праведница? Ну и на здоровье.
Я сыт молчаньем без твоих приправ.
Прости, я б мог отбрить еще суровей".
Таким-то родом оба провели
Последний день, случайно не повздорив.
Он начался, как сказано, в пыли
Попал под дождь и к ночи стал лазорев.
На земляном валу из-за угла
Встает цветник, живой цветник из Фета.
Что и земля, как клумба и кругла,
Поют судки вокзального буфета.
Бокалы. Карты кушаний и вин.
Пивные сетки. Пальмовые ветки.
Пары борща. Процессии корзин.
Свистки, звонки. Крахмальные салфетки.
Кондуктора. Ковши из серебра.
Литые бра. Людских роев метанье
И гулкие удары в буфера
Тарелками со щавелем в сметане.
Стеклянные воздушные шары.
Наклонность сводов к лошадиным дозам.
Прибытье огнедышащей горы,
Несомой с громом потным паровозом.
Потом перрон и град шагов и фраз
И чей-то крик - "Так, значит, завтра в Нижнем?"
И у окна: И так, в последний раз.
Ступай. Мы больше ничего не выжмем.
И вот, завыв надрывной фистулой,
Чугунный смерч уносится за Яузу
стр. 125
И осыпает просеки золой
И пилит лес сипеньем вестингауза.
Проходит ночь, и солнце, трепеща,
Сидит в воде и фыркает, покамест
Река и даль, и эхо сообща
Заботливо выводят поезд на мост.
И снова сосны рубятся сплеча.
И грохот, став еще неизреченней,
Несет жену фабричного врача
В чехле из гари к месту назначенья.
С вокзала брат поплелся на урок.
Он рад был дать какой угодно откуп,
Чтоб не итти, но, сонный, как сурок,
Покорно брел на Добрую Слободку.
Пятиэтажный дом был той руки,
Где люди пьют и мрут и кошки гадят,
Хиреют в кацавейках старики,
И что ни род, то сумасшедший прадед.
Про этот ад, природный лицемер,
Парадный ход умалчивал в таблицах.
Вот отчего поклонники химер
Предпочитали с улицы селиться.
Заглавья драм чернели на меди,
Грядущих бурь неясные начатки...
Вдруг незнакомец, шедший впереди,
Остановился на своей площадке,
И вышел к свету, свесившись с перил,
И в тот же миг, и тоже по-актерски:
"Возможно ль!", нота в ноту повторил
Чужую фразу, вздрогнувши, Спекторский.
За ней был также слепо повторен
И чуждый жест, и, как статисты в группе,
Они простерли руки с двух сторон
И обнялись на лестничном уступе.
(Ковш: Литературно-художественные альманахи / Ответственный редактор С. Семенов. М.; Л. Гиз. 1926. Кн. 4)
