стр. 120
Н. Тихонов.
НОЧЬ ПРЕЗИДЕНТА
Не грогом горячим, но жиденьким пивом,
Луны подкисающей пеной
Обрызгана Ревель, покоит обрывы
Баронских домов неизменных.
Спят воры и вороны - стражники тут же
Замки проверяют во мраке,
И в теплой постели, как в бархатной луже
Спит цезарь Эстонии - Аккель.
Не звезды, а доллары льют небеса,
Картофеля преют громады на складе,
Покорней турнепса - эстонцы, он сам
Богатые лысины ласково гладит.
Как тихи семейные ночи Эстонии,
Проснулся, и в спальне - покой огорода,
Но гулко у дома растут спросонья
Шаги неизвестной породы.
И к дому спешит небывалый народ,
Одетый не для парада
И громко поет дверной переплет
Под теплыми лбами прикладов.
Не все ли равно в сияньи ль, во мраке ль
Приветствовать край родной?
Так выйди же к этой Эстонии, Аккель,
Раскланяйся с ней заодно.
На бочку - цилиндр - но Аккель, икая,
Дверями расхлопался выше и выше,
И двери двоятся, и туфли спадают,
Как скаты старинной крыши.
стр. 121
В нетопленых стенах декабрьский режим
Не хуже республики колет, -
Но Аккель вбегает в чердачный зажим,
Как римлянин в Капитолий.
Другая Эстония в утреннем мраке
Пришла - шершавая - та,
Та самая, что загнала тебя, Аккель,
Под крышу, на старый верстак.
Пусть Ревель стучит в глухом промежутке
Сухою стрельбой одиночек.
Недаром гранаты, как черные утки,
Ныряют и рвутся на клочья.
Слабеет иль крепнет борьбы чехарда, -
Но Цезарь дрожит откровенно,
Порой ему кажется мирный чердак
Утесом святой Елены.
Но вот тишина точно жидкое пиво
Шипит, пригорев на огне.
И Аккель - подмерзшая, синяя слива,
Маячит в чердачном окне
И видит: опять у камней на ладони,
Сжимая тюремный кулак,
Проходит, как лаком облитый, Лайдонер
Со сворой вспотевших собак.
И свора играет, и Аккель, рыдая,
Зовет ее стуком руки
И доги, маститые морды вздымая,
Слюняво трясут языки.
(Ковш: Литературно-художественные альманахи / Ответственный редактор С. Семенов. М.; Л. Гиз. 1926. Кн. 4)
