стр. 211
Н. Баршев.
ПРОГУЛКА К ЛЮДЯМ.
I.
Так началось с утра необычно и многозначительно. Прежде всего сломался передний зуб. Еще за утренним кофе он усердно работал над хлебной корочкой, но вдруг крякнул и вышел из строя. Тут подскочил к нему язык, пощупал и совсем изо рта прочь погнал. Хочешь - погляди.
Андрей Прокофьевич повертел зуб в руках, подошел к зеркалу, оскалился и потрогал пальцем сквозное место.
- Да, вот так и молодость и жизнь проходят, а что о них вспомнишь?
Вспоминать было нечего и некогда: время было итти на службу.
Когда оделся и пошел, приключилось второе событие. Вот уже семь лет одна дорога: по правой стороне Знаменской улицы до лавочки с чем-то пестрым в окнах. Здесь покупка газеты и переход на другую сторону.
Однако нынче не поймешь - не то дом обвалился, не то мошенников ловили, только прохода по Знаменской улице не было - не пускали.
Ежели летящему жуку подставить ладошку, тот непременно жикнет, выключит свой мотор и по отвесу вниз. И нисколечко не удивится, не беда, - сейчас куда-нибудь дальше тронется.
Здесь было труднее.
Как же так, если дом обвалился, можно и обойти его, а если преступники, до каких же пор ждать, ведь на службу надо.
Был Андрей Прокофьевич инженер Воробьев робким и усердным, со скрипучими сапогами, с лицом потускневшим и мелким. Годов же ему было 35.
А пропуска не было - пришлось итти в обход, и были странны и даже приятны другие чем всегда умытые осенью дома и другие утренние прохожие.
И опять потрогала мозг непривычная мысль.
- Да, вот так изо дня в день все то же, все то же, неужели навсегда, как зуб, отжую свое, расшатаюсь и пожалуйте прочь?
Из-за всего этого газету не купил, а к утреннему докладу опоздал.
И спокойно ждал его кабинет, такой знакомый, глаз забыл навсегда и цвет сукна на письменном столе, и глупого бронзового оленя, поставленного для авторитетности и украшения.
стр. 212
На столе топорщились и тянули к себе непросмотренные бумаги. Служба, как приводной ремень, скользила в машине без остановки, плавно и торопливо.
- Вас тут вагонный проводник Пострелкин дожидается, - доложил курьер.
- Ах, Пострелкин, что ему нужно, пусть войдет.
В слегка отворенную половинку двери тотчас же вошел боком и, оправляя пояс, встал у другой половинки, сильно усатый человек.
- Здравию желаю, Андрей Прокофьевич!
- Здравствуйте, Пострелкин, ну в чем дело?
- Да вот, - отлепился тот от двери и подошел к столу, - нельзя ли отправить нас завтра с ускоренным. Говорил он по врожденной привычке нагибаясь конфиденциальным шепотком и при этом ласково шевелил усами.
- Кого это вас?
- Да доктора вот больного, как его фамилия-то все забываю, вот здесь и документики все, извольте взглянуть.
Сухие, слегка дрожащие пальцы, привычно перелистали поданную пачку. Одна из бумаг, подписанная каким-то врачом, была прочитана до конца. Была она адресована заведующему Терским лепрозорием и значилось в ней:
"Препровождая к вам больного доктора Деспиладо, сообщаю о нем нижеследующее. Д-р Деспиладо 37 лет, д-р медицины и хирургии Республики Куба, прибыл в колонию лепрозных Крутые Ручьи летом 1922 года, командированный для научных работ; признаки проказы стали у него появляться в конце 1922 года. В мае месяце сего года им была убита, из ревности, сестра милосердия колонии Чайкина, при чем д-р Деспиладо покушался на самоубийство, но был спасен принятыми мною мерами. Ныне переводится по постановлению Губсуда, во вверенную вам колонию. Д-р Деспиладо в течение своего пребывания в колонии оказался крайне осведомленным врачом, хорошим хирургом и акушером. Значительно потрудился в области бактериологии проказы.
Психически врач Деспиладо вполне нормален и экспертная комиссия признала, что он страдает лишь истерией. Отличаясь мягким характером, врач Деспиладо обнаружил некоторую неуравновешенность в вопросах, касающихся его отношений к женщинам, при чем резко выступила его пламенная ревность, которая и довела его до преступления. Вследствие этого, требуется для предупреждения подобных случаев, внимательно следить, чтобы не появились у него любовные сношения с женщинами и для этого его необходимо вовлечь в усиленную научную работу, тем более, что эти занятия могут дать в будущем ценные данные для науки".
- Куба, лепрозорий, убийство...
Возле шевелил усами Пострелкин и когда решил, что чтение закончено, допустил сказать в виду старого знакомства.
- Чудной доктор-то, все в окошки на женщин зарится, скучает, скажите какая болезть - проказа, упаси бог, а я и не знал!
- Ладно, Пострелкин, распоряжение будет сделано.
- Вот и хорошо, благодарю вас, до свидания!
стр. 213
- Всего хорошего!
Но, дойдя до двери, осмелел, воротился к столу и сообщил еще:
- Хоть и фамилия моржовая, а по всей видимости приятный человек, жалко его, фельдшер пьяная морда такая, ушел до завтрого, так ему и совсем скучно. А я понятное дело неподходящий субъект.
Андрей Прокофьевич рассеянно кивнул головой, и Пострелкин ушел.
И было это третье и самое важное в часах суток, а может и в днях жизни инженера Воробьева. В затхлый кабинет вошла дерзкая жизнь и провела упруго-скрипучим крылом по пыльным мыслям. И прежде всего стало жаль себя и, когда глотал тревожную слюну, тронул языком во рту непривычно пустое место. И тотчас же подмигнул из бумаг и махнул чем-то ярким и пестрым д-р Деспиладо. Представлялся он мощным мужчиной в костюме торреадора, совсем как в давно виденной опере. И совсем неожиданно возникло неясное желание посмотреть на д-ра и боролось оно с робостью и деловито-бумажными мыслями.
А приводной ремень скользил плавно и мягко и также мягко принес и поставил у стола свежую точно с морозного воздуха и шелковистую Тамару Петровну, делопроизводительницу стола учета.
- Можно к вам?
В глазах и голосе веселость и неистощимая надежда.
- Самый неприятный элемент, еще потом сослуживцы подтрунят. - И, не взглянув, спросил нарочито грубовато:
- Ну, что?
Ах бывало, не раз бывало воплощалась она в воображении, покорная всем желаниям и теперь еще неловче смотреть на красивые открытые плечи.
- Ну, что?
- Вот тут ведомость подписать.
И встала слишком близко, можно бы и подальше. Хочется подписать поскорей, но ведомость интересная, умело бегут глаза по графам и цифрам.
- А почему здесь не показан средний оборот вагона?
Низко заклубились томящие темные волосы и нужно поднять, только поднять голову и окунуться в ждущие глаза: инженер Воробьев - завидная партия.
- Ах, подождать, не подписывать, пусть стоит возле, еще, еще! - Но больше нельзя, все разъяснено, ведомость подписана и нет уже Тамары Петровны.
А кабинет манит к себе все новых людей. Здесь, пришел, зовите по телефону, делайте доклады, несите бумаги, здесь, здесь инженер Воробьев. И внимательно слушает бронзовый глупый олень, как торопливой походкой ходит по кабинету время, и верит инженер Воробьев, что идет оно скорее, чем дома.
Но вот 4 часа - конец, до нового утра, можно обедать, любить, отдыхать, хлопотать.
- До завтра!
- Прощайте!
Хлопает пружинистая дверь, считает все ли ушли, одного долго не не досчитывалась: Андрей Прокофьевич вышел, как всегда, на час позже всех.
стр. 214
- А все же нужно бы посмотреть, какой вагон дали этому доктору. - Прошел на вокзал, отыскал и остановился, в окнах вагона никого не было видно.
- Ага, жесткий Киево-Воронежский 4-го класса N 535; вот и все, вот и все, больше здесь нечего делать, нужно итти домой. А может войти? - и нерешительно вытащил из кармана вагонный ключ, постоял, оттягивая время, как тогда с Тамарой Петровной и повернулся уходить. Из вагона выскочил Пострелкин.
- Любопытствуете, Андрей Прокофьевич, может зайдете, скучает доктор-то, - и наклонился к уху с шепотком доброжелательным, - других бы не пустил, а вас завсегда, потому старое начальство, знакомое, зайдите, поинтересуйтесь!
Уже не раздумывая, Андрей Прокофьевич шагнул в вагон. Первая половинка была пуста. Пострелкин постучал во вторую, запертую, и сейчас же открыл дверь своим ключом.
- К вам вот!
- А-а Пострельки, Пострельки venez ici, venez!
К двери торопился высокий, охваченный сумерками человек. Рукой он прикрывал лоб, словно от солнца.
- Вот они хочут познакомиться, начальство мое. Я сказал, что вам скучно, они и зашли.
- Ах, как я вас благодарю очень, очень, садитесь, пожалюста. Ви русски ingenieur?
Но упрямая, сверлившая весь день мысль выскочила неожиданно.
- Зачем вы приехали в Россию?
- Зачем ви сюда приехаль? - словно для перевода повторил Деспиладо и вдруг отнял ото лба руку и улыбнулся всем бритым, тонким лицом.
- А ви как сюда попаль? - и указывая на открывшиеся буро-красные пятна, сказал - это нужно бояться, я не дольжен вас принимать, но такая тоска, такая...
- Я не боюсь, - перебил Андрей Прокофьевич, - мне хотелось поговорить с вами.
- Ах вот понимаю, bien, хорошо. Зачем я приехаль? Я приехаль учиться смотреть etc. лепрозорий и революция, о какая революция! Я шель с вами, я стреляль вашу буржуа, я лечиль ваших женщин и вашу Lepro tuberosa, я сам привиль себе и сам захвораль...
Андрей Прокофьевич смотрел на бугровато-бурые, лишенные волос, надбровные дуги и невнимательно слушал. Нужно уходить, как глупо, зачем все это? Он отвернулся к окну. Там в сером вечере, мимо вагона деловито маршировали с песнями и флагами, мальчуганы. Д-р тоже взглянул и черные без зрачков глаза стали задорны.
- Вот, вот, вот ваша чюдни страна, она вся так идет по радиус и у вас нет окружность. Tout le monde, весь мир - вселенна, voila! Ваш инкубационны период прошоль. А вот я попаль в заразник. Какая пропасть, здесь и там...
И неожиданно встал и пошел вдоль вагона.
На одной из лавок была раскинута постель, над подушкой женский портрет, рядом на столике большая банка с водой и растениями. Доктор
стр. 215
вытащил из-под подушки и надел фригийскую шапочку, и в том, что он вспомнил о ней и надел ее, - была детская утеха и безнадежность.
- Доктор, не надо ли вам чего?
- Мне? Non rien нитшего, merci я имею много книг, вот мой любимый Ростан - romanesque, какая тихая нежность "un peu de musique un peu de Watteau, скамейка, забор, два сердитых соседа и любовь, - и вдруг указал в окно, - отчего ви не там? Вам можно, а я буду кричать в крышу, окна, проказа с вами, с вами! А - а - а какая мука сидеть в заразник. Я сильни, я хочу любить, какая мука, жизнь ходит мимо стекля. C'est chose bien commune de soupirer pour une blonde, chataine ou brune maitresse. Ах я еще молод, хоть один раз вернуться к вам, последни раз. Monsieur помогите мне о, c'est tres simple - это у вас в руке. Дайте мне ваш ключ, этот ключ и я пойду погулять, я имею деньги, мы проведем хорошо время и apres я навсегда вернусь сюда в коробочку к этому мучительному портрету и моим водяным жукам.
Он подошел к банке и постучал по ней перстнем.
- Они воюют, наслаждаются и едят друг друга, это все что у меня осталось на память о мире... Дайте мне ключ, прошу вас дайте, ну, дайте...
Пионеры давно прошли и с телеграфной проволоки просыпалась на навоз вспугнутая ими воробьиная стая.
- Пожалуйста, если вам надо возьмите ключ, - не отрываясь от окна сказал Андрей Прокофьевич.
- О, merci, merci, я буду вас ждать на вокзале в 10 часов. Пострельки уснет, он добри. Обещайте мне прийти, обещайте, ведь вы придете?
И не Андрей Прокофьевич, а кто-то другой сказал:
- Хорошо, я приду.
II.
Сегодня обедалось плохо.
- Нет, конечно, не пойду, чорт знает что такое!
Набитый бумагами портфель думал так же. Андрей Прокофьевич подошел, вынул любовно бумаги и почувствовал:
- Устал, вялость какая-то, нужно освежиться. - Оделся и вышел на улицу.
Над часовым магазином часы показывали 7 ч. 45 м.
- Еще осталось 2 часа, да нет же не пойду, нужно забыть это, - и остановился у зеленой вывески: "Пиво", - зайти, что ли?
И тотчас подошел к нему какой-то хмельной с хриплым голосом и обрадовался, что слушателя нашел.
- Гражданин, колебаться не стоит, входите! Ух и музыка же захлестывает сегодня, все больше "Дунайские волны", или еще что. Под такую музыку меньше дюжины, имени Стеньки Разина, никак не обойтись. Пьешь и вникаешь и опять это в пену губами, и такая-то жалость под самую фибру стелется, прямо со слезой не разделаешься.
Замолчал и хотел открыть дверь, но вернулся, словно что вспомнил.
- Здесь в самый раз ничто иное как горох моченый, тонкая это штука и мочить его с умом нужно, рецепт секретный иметь. И потом вообще,
стр. 216
чтобы все по-буржуйному, иначе и начинать не стоит. Другой хозяин как ни старается, а все в дым работает, глядь-поглядь и в трубу, досвидания. Зато, коли додуматься до всего - золотое дно, нипочем мимо такого заведения без дрожи не пройти, омут привлекательный. Как это из детства "Дитя, подойди, подойди же, пока не проснулася мать". А подойдешь и кончено. Благороднейшее и любимейшее учреждение. Входите, гражданин, я за вами. Имею надобность в "Громе", папиросы такие великосветские.
Андрей Прокофьевич слова не ответил, но и слушать не отказывался.
- Стоит ли входить? - и когда подумал, то уже вошел. Уставился какой-то, глаза на выкате, и усы пивоточивые книзу.
- Ах да, пива надо спросить! Послушайте, дайте, пожалуйста, бутылочку пива.
К кому обратился, пробежал и не посмотрел.
А перед столиком опять тот же, козырек почти оторван, в углу рта папироса слюнявая.
- Разрешите, гражданин, присесть? Перед вами бывший офицер и притом из драгун. Ныне определился в хироманты, впрочем могу и по лицу. Если интересуетесь, угостите по усмотрению пивом или четвертаком. Я скромен и не навязчив, ясно вижу, что обнадежен пивом, а потому присаживаюсь. Отмечаю тотчас: вы или робкий мужчина или думаете о чем-то. Разве можно так пиво требовать? Словно честь имею покорно ходатайствовать. Разрешите за вас?
"П-сс, т-товарищ дорогой, заказ: пара наихолодного и по возможности в кратчайший срок!" Пока принесут, позвольте немного истории. Степан Евстигнеевич, многоуважаемый хозяин, недавно перекрестил свое заведение. Раньше на вывеске значилось: "Встреча друзей". Но решил придумать поближе к современности и конкурс объявил: бутылка пива за лучшее название!
- Совсем не хорошо в пивной накурено, грязно, какая чушь "Встреча друзей", а доктор-то поди уже собирается, тоже и с ключом ерунда, пока не поздно надо отобрать, еще в неприятность залезешь.
- Да-с, так вот, вы изволите слушать? Все завсегдатаи тогда головы ломали. И вот сперва склонился он к мысли одного актеришки пивопийцы, предлагал тот назвать наше детище "Радостью новобрачных". Бездарно, сами посудите, при чем тут новобрачные? Спасибо жена его, высокообразованная женщина, вступилась и тогда взяли верх иные соображения. Благодаря им сидим сейчас в "Красном налиме", чувствуете как гениально и заманчиво? Полагаю, что автора угадать не трудно, хотя я и скромен и долго за одним столом не задерживаюсь. А, вот трудящийся товарищ и принес нам пива. Сознаюсь, одержим пивной страстишкой к тому же пиво, что надо. Не тревожьтесь, сейчас удалюсь, но прежде, согласно сделке, о вашем характере: в глазах нервность, все амурные устремления всегда оканчивались в ничью. Доброта и сдержанность - пример налицо. Военные, гражданские и прочие события, благополучно пройдены по окольной тропинке. Спешу отметить - думаете не то, что делаете и делаете не то, что думаете; загадка, но факт. Проживете до 72 лет, теперь позвольте откланяться и сердечно благодарить!
стр. 217
- Постойте, - остановил Андрей Прокофьевич, - лучше вы оставайтесь и, если хотите, допивайте, а я уж пойду.
- Чувствительнейше тронут, но куда же вы? Однако, не смею задерживать. Кстати вот вам доказательство - думаете не то, что делаете и т. д. Андрей Прокофьевич вышел, окончательно решив итти за ключом.
- Боже, кого я вижу! Какая встреча!
Это говорит Тамара Петровна, уже не делопроизводительница стола учета, а просто Тамара Петровна - шелковистая, влекущая к себе. Инженер Воробьев - завидная партия.
Впрочем и он не инженер, а подогретый с непривычки пивом гражданин Воробьев, потерявший на 35 году своей жизни передний зуб.
Сослуживцев нет, подтрунивать не кому, а итти в одну сторону.
- Куда? Так же к вокзалу, мне нужно там в 10 часов повидать одного знакомого.
Какие веселые, смазанные грязной жижей тротуары, и эти встречные, они тоже подогреты вечером, огнями кино и судьбой.
III.
Если лечь на дно лодки и плыть с открытыми глазами, поплывешь прямо в небо, к белым дневным звездам и луне. Если же закроешь их будет то хмель и тоска. Может лодка на месте стоит и журчит у кормы мягкий плеск, а может плывет, пряча на дне человеческий мозг и волю без глаз...
- Спасибо, мой друг, это последни раз на земле, прогулька к здоровым людям. Un peu de musique un peu de Watteau, это страшно конечно...
- Ах доктор, я тоже сегодня в гостях у людей.
- Да, да, я вижу, я знаю.
Над землей, над смехом хмельным, над яркими пятнами чуть колышется дымный гамак. Подхватил в синие нити и качает, качает выше, все выше, трудно слушать, что говорит этот человек, прикрывающий брови.
- Ах, вот что, такие же синие обои в служебном кабинете.
Синева прилипла к зеркалам, перелилась в густой винный воздух и трепыхает, оседая синими хлопьями на пол. Хлопья топчут люди и сбивают их в мягкий развратный ковер.
- Еще вина! - сверкает услужливый поднос.
- Как хорошо, что ви встретиль вашу знакоми, она похожа на одну мою мертви дама. Она такая же добри, красиви, она вас любит. Смелей, смелей, мой инженер. О за вами много дней и ночей и еще блондинок и еще брюнеток, а у меня..... помолчал и прошептал, бросая от лица на стол руку, - эти брови, все боятся; идемте я устал, но я вас доведу.
- Доктор, еще немного, слушайте, русская песня - гусляры...
- Ах да, да, подюмайте, на рабство народ ответил песней, такой плявной, такой глубоки песней. Я знаю, плянета сбережет их, как драгоценность.
стр. 218
Я рад, что у вас было рабство. Уголь падени равен уголь отражени - это закон. Я завидую вашему народу, у вас так просторно, страдания рождают велики действи. Ваша страна счастливи, живучи, не бойтесь ее, это не проказа.
Помолчал улыбаясь, барабаня пальцами и вглядываясь.
- И еще скажите вашей брюнетке, что я болен и что может у ней будет тоже, пусть плячет у зеркаля. А может и ви уже прокаженни? С чем ви войдете в заразник, несчастни молодой человек, у вас нитшего, нитшего нет, я знаю, я вижу. Но идем, пора. Вы верите в бога?
Ах больше не за чем плыть на небо к белым звездам и лунам, пусть закрываются глаза и качает покойная лодка. У кормы мягким плеском бьется ленивый, текучий fox-trot. Это не скрипки, это ключицы поют у людей, которых зовут скрипачами.
- Домой, домой, пора, я усталь!..
Если у плавунца - есть такой водяной жук - оторвать одну лапку, будет он обреченный грести одной и кружит, и кружит мелким кругом и путь его станет малым.
А верит он еще в смелый плав и налет и хищный жучий разгул по водяным мхам.
Но теперь только быстренько кружит на месте, на месте, на месте. Эх ты, никудышный, порченый жук-плавунец!
IV.
Утром сегодня так трудно вставать, первый раз за 7 лет. А Знаменская свободна, можно итти по правой стороне до лавочки с чем-то пестрым, но только почему пестрым, ведь это обувь, мужская и дамская обувь, и пестрого в ней за все 7 лет ничего нет и не было.
И так же плавно кружит приводной ремень и так же топорщатся бумаги.
Подошел скрипучим шагом к столу, глаза скользнули по верхней бумаге.
"Проезжая мимо сигнальных будок, оный машинист Григорьев обругал их, в том числе и меня, понося материнскими словами и выше".
- Ах, какая тяжелая голова!
Между строк подмигнули безбровые дуги с бугровато-бурыми пятнами.
"Un peu de musique un peu de Watteau!
Пострельки, Пострельки, какая тоска..."
Стучит вагон, трепыхает звенящим телом белая плевательница. Вагонная топка сушит мысли и волю. По стеклу с крупными каплями ползет серое оплывшее небо и вялый лес.
Когда поезд останавливается, осень мягко слетает на вагонную крышу и быстро, быстро долбит клювом по железу - говорят это дождь.
- Да, нужно работать, работать и все срочно, пачки депеш, вот:
"Сегодня выбросился из вагона и раздавлен на смерть больной проказой доктор Деспиладо. Больной достал вагонный ключ и им открыл выходную дверь".
стр. 219
- Фу, какая у вас жара!
Тон у Тамары Петровны другой, и в этом что-то обидное и приятное вместе.
Подошла с ведомостью еще ближе, чем вчера.
И сказал тихо Андрей Прокофьевич, чертя карандашом по оленю.
- А знаете, этот доктор прокаженный приказал нам долго жить.
Последнее слово, проскочив через пустой промежуток в зубах, вышло беспомощным и смешным.
Совсем от себя. Послесловие автора.
Я написал здесь правду, белую правду, и этот документ выдуман не мною, оттого здесь и ненужная мне Куба и Чайкина и многое другое.
Идите, вымойте руки, - эти страницы быстро перелистали проказа, и горе, и робость, а теперь вот и вы, здоровые люди счастливой страны.
(Ковш: Литературно-художественные альманахи / Ответственный редактор С. Семенов. Л. Гиз. 1925. Кн. 3)
