стр. 145
Мих. Слонимский.
ОДНОФАМИЛЬЦЫ.
I.
Портной Чебуракин не мог существовать на свете один. Он мог жить только кучей: ротой, семьей, друзьями. Но рота ушла в прошлое, жена умерла через месяц после брака, и, чтобы забыть о жене, портной, оторвавшись от ростовских друзей, переселился в Новороссийск. И тут все пошло не как в Ростове: чуть рабочий день кончался - так покойная жена становилась между портным и жизнью. Новым его знакомым было известно: портной Чебуракин шьет хорошо, но дружить с ним скучно, потому что он все время говорит о покойной жене. И люди, отговариваясь делами, убегали от рассказов Чебуракина. Смерть жены была личным горем портного, и побороть его он мог только в одиночку, а не кучей, как, например, общественное бедствие вроде войны или голода.
Однажды вечером портной отворил окно и сел на подоконник, оглядывая белую, еще нетемную улицу. Все было такое, как всегда, и, как всегда, между всем, что жило на улице, и портным стояла покойная жена.
На ближайшем углу, молча, с непокрытой головой, стоял нищий в солдатской гимнастерке и рваных коричневых штанах. Шапку он держал в руке, подставив ее прохожим, чтобы они набросали в нее денег.
Портной глядел на нищего.
"Вот, - думал он, - такой же одинокий, как и я, человек. Люди уже поскидали военную одежу, переоделись в гражданское, а он так и остался один. И люди - мимо него, как мимо меня".
Он окликнул нищего:
- Что, понабрал?
Нищий обернулся туда, откуда шел голос, и увидел мужское лицо: с бородой, усами и даже бакенбардами. Это было лицо портного Чебуракина.
- Вы ко мне? - отвечал нищий. - Ничего не собрал. Не дают люди.
- Просить нужно, а не молчать, - сказал портной. - Иди-ка ко мне - побеседуем.
И когда нищий подошел:
- Лазь прямо в окно - чего зря дверь ищешь?
Портной Чебуракин жил в первом этаже. Нищий влез в окно и очутился в маленькой комнатке, где все - от развешанных по стенам толстовок до обрезков сукна на полу - выдавало профессию хозяина.
стр. 146
- Хлеб дам, - сказал портной, - и колбасу могу. А ужинать - не ужинаю: хозяйки нет, - умерла.
- Спасибо, - отвечал нищий, - мне хоть бы хлеба, целый день не ел. Я в порту был тут грузчиком, да силы мало, и вот неделю уже без работы хожу...
- Умерла, - продолжал портной. - И как умерла! Только месяц мы с ней и пожили.
- Н-да, - неопределенно сказал нищий, - но у вас хоть спасение: работа есть, с голода не умрете. А я целый день не ел и - даже смешно - ведь кончил гимназию, значит, имею среднее образование, а кроме того еще шоффером был в автомобильной роте. И вот вдруг - такое положение.
Портной строго глянул на нищего: тот явно был настолько полон собственными несчастиями, что чужое горе не могло уместиться в нем.
Портной надел очки и спросил:
- Как же это вы кончили среднее образование, если я, например, и никакого не имею?
- Простите, - растерялся нищий, - я случайно родился в интеллигентной семье. Отец - счетовод.
Чебуракин помолчал, снял очки и спросил отрывисто:
- Помощь требуется? Деньги? Пища? Ты знай: сердце у меня сейчас к человеку жалостливое.
- Работу бы, - сказал нищий.
- Работу, - повторил портной. - А родных нет? или приятелей, что ли?
- Никого.
Портной покачал головой.
- Вот ты какой. Да и у меня сейчас никого нету. Были, были - да к кому бы направить, чтоб хоть какая зацепка оказалась! Нынче, надо знать, общественные затруднения очень значительны, и у каждого человека столько своего испытано, что на другого у него и души не хватает.
Он подумал, взял со стола книгу заказов и обратился к нищему:
- Как фамилие?
- Козлов. Сергей Федорович Козлов.
- Козлов? Это хорошо... Эх, навязался ты на мою голову!
И при этом портной перелистывал страницы книги.
- Так, - сказал он, - есть. Козлов, Никита Константинович. Это - ростовский еще, - значит, приятель. И куда выбыл - написано. А теперь так: езжай-ка, - я тебе скажу куда, дай только очки сыскать...
Очки он отыскал легко: они были у него в руках. Портной надел их, назвал город и снова снял очки.
- Козлов, Никита Константинович, - повторил он. - Однофамилец твой - значит, вроде как сродственник, все-таки зацепка. Например, мне фамилие - Чебуракин, так я бы мог тебя и совсем прогнать. Но, надо знать, не прогнал. А Никита Константинович - человек знаменитый, и я ему в Ростове френч шил. Ты скажи: портной Чебуракин направил - он тебя устроит. Он и жену покойную знал.
И показалось портному: не так еще все плохо, есть у него еще приятели, и вот он может человеку даже добро оказать.
стр. 147
- Мы с ним прямо душа в душу беседовали, - оживился портной, думая, что говорит правду, - Никита Константинович мне все о гражданской кампании агитировал: за что война, и какие результаты. А потом что-то он там в морду, что ли, кому хлопнул, после того и перевелся в родной город. Знаменитый человек, - и жену мою покойную знал, все на нее бывало поглядывал. Жена у меня умерла. Только месяц мы с ней и пожили.
Портной надел очки, выдал Сергею денег на дорогу и на пищу и, прощаясь, даже поцеловался, сняв очки. Оставшись один, портной снова сел на подоконник. Но покойная жена уже не стояла между ним и всем, что жило на улице, словно добрым поступком портной откупился от горя.
А Сергей прямо от портного пошел на вокзал. Уже далеко от мастерской он заметил, что оставил у Чебуракина шапку. Возвращаться за шапкой показалось ему неудобным. Он махнул рукой и пошел дальше с непокрытой головой.
На вокзале, в буфете, он купил французскую булку и встал в очередь на билет. Стоял он в очереди всю ночь, а на утро, получив билет, сел на поезд. Ему было все равно, куда ехать и где жить. Так уж лучше туда, где есть хоть какая-нибудь надежда на работу.
II.
Самое лучшее, что может предоставить человеку здешний климат, это - летний вечер. Летним вечером красная луна выкатывается из-за дальнего кургана, серебряные звезды обозначаются в черном небе, и воздух колышется над миром такой, словно тут - Евпатория, а не степное захолустье. Летним вечером в городском саду оглушительные марши духового оркестра гонят людей к веселью и бодрости, как бензин машину Форда. Но человек - не машина, и на разных людей одно и то же действует по-разному. Музыка шла прямо в сердце Никите Козлову, и сердце вздрагивало. Никита Козлов пил пиво в буфете за столиком и не глядел на людей, толкавшихся перед ним и ходивших мимо - взад и вперед.
Капельмейстер положил палочку на пюпитр, оркестранты собрали свои трубы, флейты и фаготы и ушли. Никита Козлов допил пиво, бросил на столик деньги и встал. За оградой сада, на площади, он оглядел круг темных затихших домов и пробормотал:
- Эка сколько понастроили!
А понастроили не слишком много: весь город можно обойти в полчаса. Из одного Невского проспекта можно было бы наломать втрое больше улиц, чем есть их в этом городе. И даже Геленджик устыдился бы единственного на весь город фонаря, который стоял в самом ненужном месте - у пустыря. Правда, раньше тут был не пустырь, а княжеский дворец, - но дворец сгорел еще в октябрьские дни, а сам князь переселился на острова Таити, что в Тихом океане, - чтобы там, в обществе чернокожих и обезьян, думать о своей неправедной жизни и умереть несчастным.
Это Никита Козлов сжег дворец и опрокинул княжескую жизнь. Много жизней опрокинул Никита Козлов, потому-то, может быть, и лицо у него -
стр. 148
тяжелое, как у восточного деспота, и шагал он так, словно с каждым шагом брал трудный барьер. А за ним вслед шагала его тяжелая жизнь - жизнь солдата царской армии и партизана гражданской войны. Впрочем, трудных барьеров в теперешней жизни Никиты Козлова не было: он занимал должность заведующего гаражом, и в его ведении было три автомобиля - один легковой и два грузовых.
Никита Козлов свернул с темной площади на темную улицу, споткнулся и выбранил луну: зачем она такая красная и плохо светит!
На его брань, как на свет, подошел человек. Никита Козлов разглядел только: человек был в солдатской гимнастерке, и шапки на голове его не было.
Человек спросил:
- Простите, вы не знаете, как отыскать товарища Козлова?
- Я и есть Козлов. Что угодно?
- Я уж третьего человека спрашиваю, - обрадовался незнакомец. - Наконец-то! Мне сказали, что вы пройдете тут из сада, а в сад входная плата...
Никита Козлов перебил:
- Что вам угодно?
- Меня направил к вам портной Чебуракин, ростовский. Моя фамилия - Козлов.
- Портной? Чебуракин?
И Никита Козлов пожал плечами.
- Не вспоминаю. Если вам что нужно, приходите в служебные часы.
- Я сейчас с поезда, - забормотал незнакомец, - а завтра воскресенье... Впрочем, простите, действительно. Вы совершенно правы. Я поторопился, я лучше в понедельник. Простите. Это ужасно вышло глупо.
И он пошел прочь. Это был Сергей Козлов.
Никита Козлов поглядел ему вслед, еще раз пожал плечами и зашагал домой.
III.
Секретарь Исполкома Ерш шел по степи к соляному озеру, чтобы искупаться. Было воскресенье, и Ерш был свободен от всяких дел. А в свободные часы он никогда не думал о делах. За него думала шесть лет тому назад построенная и пущенная в ход государственная машина. Ерш был строителем, а теперь одним из ярых защитников этой машины. Он оказался бы романтическим героем только в том случае, если бы работа этой машины застопорилась. Но вот уже год с лишним Ерш обходился без высокого героизма.
Ерш, как оратор, думал не образами, а фразами. В данный момент он спорил с Никитой Козловым, доказывая ему, что нет никаких оснований сторониться людей. Напротив: надо их любить и выводить их всеми средствами из бытовых и психологических тупиков.
Доказательства Ерша были необыкновенно умны, возражения же Никиты Козлова никуда не годились. Противник был чрезвычайно слаб, он не мог даже кончить фразу - говорил отрывочно и бессвязно. Это, впрочем, происходило может быть оттого, что Ерш спорил с пустышкой:
стр. 149
Никиты Козлова нигде вблизи не было. Никита Козлов в момент спора, как всегда по воскресеньям в обеденный час, пил пиво в буфете на станции: по воскресеньям днем только тут и можно было достать пиво.
Жара угнала людей в дома и хаты, но не всех, конечно. На берегу озера, например, стоял голый человек, собиравшийся должно быть купаться. Его спина заинтересовала Ерша: спина - от шеи до бедер - была исполосована рубцами и шрамами. Ерш пошел к человеку, чтобы спросить: от кого это он получил такие увечья. Но человек уже прыгнул в воду. Ерш, раздеваясь медленно, наблюдал за незнакомцем. Тот поплавал немного, окунулся, вынырнул, еще раз окунулся, еще раз вынырнул, поплыл, - и вдруг Ерш заметил с удивлением: человек лег на спину, скрестил руки на груди и стал медленно погружаться в воду. Ерш не видел его лица, но в этом неожиданном движении человека было нечто такое, что заставило секретаря вмиг сбросить с себя рубаху и кинуться в озеро.
Ерш в несколько взмахов доплыл до места, где ушел под воду человек, нырнул, ухватил в кулак мокрые волосы самоубийцы, вынырнул и силой повлек незнакомца к берегу: плавал Ерш превосходно. Незнакомец не сопротивлялся, не хватал Ерша за ноги и не пытался поднять голову над водой выше, чем надо.
Ерш успокоился только тогда, когда голый человек во весь рост встал перед ним на берегу. Незнакомец извинялся:
- Я совсем не хотел топиться. Я пришел сюда искупаться: очень жарко, - и вдруг так в голову пришло: а что если плюнуть на все? Но я бы вынырнул, уверяю вас - вынырнул бы.
Впрочем, он, видимо, был все же потрясен событием. Он повернулся к своей одежде, и Ерш снова увидел его спину.
- Да! - воскликнул он. - Что это у вас со спиной?
Незнакомец быстро обернулся к Ершу грудью.
- Простите. Я забыл, что у меня такая спина. Это я в плену был. Шомполами били.
И он стал одеваться.
Ерш спросил:
- Вы - безработный?
Незнакомец отвечал:
- Да. Почему вы догадались?
- Догадаться легко, - сказал Ерш.
Незнакомец уже оделся. Желтая выцветшая гимнастерка и рваные коричневые штаны скрыли его изуродованную спину, безволосую грудь и волосатые ноги. Шапки у него не было, и пыльные сапоги - в дырьях.
Ерш спросил:
- А... а у кого вы были в плену?
- У белых.
Ерш с удовольствием заговорил:
- О, тогда все благополучно! Тогда превосходно! А я боялся, что вы - бывший белогвардеец. Таких сейчас безработных много, и их устраивать очень трудно. А если вы... Но почему же вы остались без работы?
- Не повезло после демобилизации.
стр. 150
- Ну, все равно, - говорил Ерш, - теперь вам повезло. Я устрою вас. Как ваша фамилия?
- Козлов.
- Но у нас тоже есть Козлов, - удивился Ерш. - Это не ваш родственник?
Козлов махнул рукой.
- Нет! какое там! у меня с ним вчера вышла пренеприятная сцена. И вообще...
- Ну все равно, - перебил Ерш. - А ваше имя?
- Сергей Федорович.
- Прекрасно, - сказал Ерш. - Я вас устрою. А Никита Козлов...
И, возвращаясь в город с озера, Ерш продолжал уже свой спор с Никитой Козловым вслух. Козлов - не Никита, а другой - совершенно не возражал. Он во всем соглашался с Ершом. Он был, как противник, еще слабее вымышленного Никиты Козлова, за которого Ерш раньше выдумывал возражения.
IV.
Ерш устроил Сергею Козлову место в транспортном отделе. Сергей приходил на службу раньше всех и уходил позже всех. Он работал так, что окружающим даже неловко становилось. Он до первой получки не спрашивал даже, какое ему идет жалованье. Он ни о чем, кроме службы, не говорил и не думал, и у него был единственный страх: потерять место. А работа у него была самая обыкновенная: назначать для товаров и людей подводы, можары, линейки, тачанки. Через две недели после поступления на службу Сергей уже в совершенстве владел своими обязанностями, он исполнял их почти механически, и в его мозгу оставалось уже место для посторонних, неслужебных мыслей.
Однажды вечером, когда Никита Козлов пил пиво в городском саду, к его столику подошел Сергей.
- Разрешите присесть к вам?
Никита Козлов ответил не сразу:
- Пожалуйста.
Сергей опустился на табурет.
- Я давно уже мечтаю поближе познакомиться с вами, - сказал он. - Ведь - знаете? - я сюда к вам приехал, в надежде на вас. Конечно, ужасно глупо получилось: я поверил какому-то портному, но я был тогда в таком положении, что рассуждать не приходилось. Вы помните, вас у дома остановил солдат (я тогда был в солдатском), - это вечером, дней пятнадцать тому назад? Так это был я. Ведь мы - однофамильцы. Я тоже Козлов.
Никита Козлов молчал.
Сергей продолжал:
- Ведь вы тот самый знаменитый Козлов, партизан, о котором столько рассказывают?
Никита Козлов отвечал гордо:
- Да, это я.
- Но почему же вы теперь только заведующий гаражом?
стр. 151
- Это временно, до осени.
Сергей снова заговорил:
- А ведь я тоже воевал. И людей убивал. В плену меня шомполами избили - вся спина в рубцах. И послушайте, как я из плена бежал. Меня хотели повесить, и офицер приказал приготовить виселицу, то-есть просто перекладину между деревьев: для шику. А дисциплина - вы знаете - это чор-ти что! Солдат не посмел ослушаться, приготовил виселицу, да сам на ней и повесился. Палач сам повесился - представляете себе? До сих пор прямо перед глазами стоит.
Никита Козлов нарочно стал отвечать по-казенному, - только чтоб отделаться:
- Дурак - солдат. Построил виселицу - так вешай. А не хочешь вешать - так устраивай бунт.
- Так бунт и получился. Как солдаты увидели палача в петле - так и пошли против офицеров. И те, что били меня, тоже пошли. Но ведь здорово: палач сам повесился!
Никита Козлов ответил на это:
- Послушный осел - больше ничего.
- А вот забыть его не могу, - сказал Сергей. - И многого забыть не могу...
Никита Козлов перебил нетерпеливо:
- Отряд убил офицеров и перешел к нашим?
- Да.
- Ну так чего ж вы о том, что палач сам повесился? Это не суть важно.
- Не суть-то не суть, - растерянно отвечал Сергей, - но все-таки чепуха. И вот об убийствах. Иной раз мучает меня мысль: ведь вся жизнь - одно убийство. Вот, например, я служу в транспортном отделе. Если б я не служил, сидел бы на моем месте кто-то другой. А этот другой сейчас может быть умирает с голода. Кто его убивает? Я убиваю. И как же это так устроить, чтобы всем было место на земле? Как же..
Никита Козлов перебил однофамильца первой попавшейся газетной фразой:
- Для того убивать и нужно, чтоб убийства прекратить.
- Так-то так, да все-таки... Так иной раз совесть замучит, что хоть с жизнью кончай или в леса иди каяться.
Никита Козлов встал, бросил на столик деньги и сказал:
- Мне итти пора. Пока!
И он пошел прочь, не желая продолжать ненужного для него разговора.
V.
Сергей Козлов имел прочное место и жалованье, достаточное для того, чтобы жениться и спокойно целовать жену. А будущей его женой сослуживцы называли дочь почтового служащего Длиннобородого, Дину, - только, впрочем, потому, что это была первая девушка в городе, которая познакомилась с Сергеем: она однажды просила у Сергея тачанку для служебной поездки и, получив ордер, пригласила кстати Сергея к себе в гости.
стр. 152
Сергей Козлов водил Дину в театр, кинематограф и городской сад. По воскресеньям он обедал у нее. На третье воскресенье Дина с утра сама зашла к нему и повела гулять.
Летом в городе - жара, но жара все-таки лучше, чем осенние дожди и зимняя метель, наметающая сугробы в человеческий рост. А потом тут зацветает белая акация; покрываются зеленью тополя и вязы; теплые туманы встают над степью; и капельмейстер городского оркестра каждое утро - с 9 до 10 часов - разучивает с послушными музыкантами "Весну" из "Времен года" Чайковского. И, наконец, - в который уже раз, - весну сменяет летняя жара.
Летом в городе жара такая, что пассажиры мимоидущих поездов за те десять минут, которые поезд стоит у станции, успевают вылакать весь бак с кипяченой водой. Пассажиры уже с утра задыхаются в жарких вагонах, не смея отворить окон: степь посылает в открытые окна черную колкую пыль. Вечером прохлада принесет им отдых и сон, а утром пассажиры проснутся уже у моря.
На кладбище, в городском саду, везде, где только была густая листва, тень и тишь, - Дина останавливалась. Она садилась или ложилась наземь. Сергей тоже садился или оставался стоять рядом. Лицо у него было свеже выбрито, одет он был, как всегда, со времени поступления на службу, чисто (белая рубаха с открытым воротом, белые штаны, стянутые в талии зеленым поясом, и желтые сандалии на босу ногу) и, как всегда, он был совершенно вежлив и предупредителен. Наконец, Дина повела его на станцию: встречать московский поезд.
Вот и поезд. Пассажиры устремились на платформу. У них были бледные северные лица, уже поросшие за ночь щетиной, и тут, где кожа у всех людей - коричневая от загара, они казались иностранцами. Для пассажиров важен был сейчас только бак с кипяченой водой. Все остальное, в том числе Сергей с Диной, было для них мертвой декорацией.
На платформу вышел начальник станции, а следом за ним Никита Козлов. Никита Козлов зашагал к буфету. Он поздоровался с Диной, подал руку и Сергею, и, уходя, случайно задел локтем однофамильца. Не извинившись, он прошел дальше.
Сергей сказал ему вслед с вежливой укоризной:
- Простите, пожалуйста.
Никита Козлов даже не обернулся. Он исчез в зале первого класса.
Дина искоса глянула на Сергея и вздохнула:
- Вы когда-нибудь умрете от вежливости.
И пошла домой. За всю дорогу она не молвила ни слова и, прощаясь, не подала даже Сергею руки.
VI.
Служащий почтового отделения Длиннобородый пригласил на именины дочери в числе других Ерша и обоих Козловых. Дина к своим именинам отнеслась серьезно, без всякой иронии: сготовила пирог, обдумала список приглашенных и надела к вечеру свое самое лучшее платье. Два брата у нее
стр. 153
погибли на войне (один - в красной, другой - в белой армии), мать умерла с горя, - но это случилось давно, когда Дине было всего 14 лет. Теперь ей 18 лет, и о прошлом она мало думала. Она вспоминала об умерших только тогда, когда слушала "Быстры, как волны": эта песня безошибочно выбивала из ее глаз слезы. Но плач не мешал ей жить дальше.
В девять часов вечера гости уселись вокруг стола: Ерш оказался между Длиннобородым и доктором городской больницы, Дина поместилась между Никитой и Сергеем Козловыми. Начальник станции встал и предложил тост за именинницу. Все выпили и закусили. Тогда недавно назначенный доктор городской больницы поднял бокал за хозяина, который двадцать лет подряд служит человечеству на почте, являясь проводником культуры. Все выпили, закусили, и Длиннобородый отблагодарил гостей приветственной речью. После этого все начали пить и есть вразброд. И стало ясно: все, что только ни есть в бутылках и на блюдах, будет поглощено собравшимися в этой большой и светлой комнате людьми.
Доктор заговорил с Ершом, оживился и сразу же заспорил. Ерш знал, что спор этот бесконечен и безрезультатен, и, чтобы оборвать его, обратился к Сергею Козлову:
- Сергей Федорович, расскажите-ка, как вы из плена удрали.
- Из плена? - заинтересовался доктор. - Это очень интересно. Из плена, - повторил он. - Расскажите, пожалуйста, товарищ Козлов. Это чрезвычайно любопытно. Тише! - воскликнул он. - Сейчас будет замечательный рассказ. Из времен гражданской войны.
Сергей встал, и теперь только Ерш заметил, что Сергей совершенно пьян, и его не следовало вызывать на разговор. Но было уже поздно. Сергей говорил:
- О плене - очень просто. Это не стоит. Я лучше о другом. Я вот не понимаю: как же это? Например, я знаю, что у хозяина нашего сегодняшнего коммунисты сына расстреляли, а он теперь коммуниста вином угощает!..
И Сергей замолк, пошатнувшись.
Доктор городской больницы шепнул, склонившись к уху Никиты Козлова:
- Ваш брат должно быть выпил лишнего?
Никита Козлов отвечал громко и резко:
- Откуда вы взяли, что он - мой брат? Никакой он мне не брат! Мы просто однофамильцы!
Сергей пошел к нему с бокалом в руке. Вино выплескивалось на пальцы ему и на пол.
- Никита! Тебе нельзя злобиться на меня! Давай - поцелуемся, а? Ведь оба мы - убийцы и насильники! Нам плакать нужно, каяться нужно, руки у людей целовать нужно!
Никита Козлов даже не обернулся к нему.
Сергей не различал отдельных лиц. Перед глазами его - туман и в тумане - пенснэ, галстухи, женские прически, серьги, зубы. Он выронил бокал, и его тут же при всех стошнило.
Никита Козлов сказал спокойно, все так же не оборачиваясь:
- Надо бы увести домой этого человека.
стр. 154
Ерш промолвил хмуро:
- Заело. Нельзя было давать ему пить.
И он встал, чтобы вывести Сергея. Дина проговорила вполголоса вслед Сергею:
- Вот дурак.
Длиннобородый молчал. Лицо у него посерело, губы дрожали, но он ни одним словом не выдал своих мыслей. Он добивался теперь в своей жизни только одного: чтобы все знали, что он - хороший, всех любит и делает полезную для человечества и чуждую какого-либо политического мотива работу - принимает и отправляет письма. В остальном он давно махнул на себя рукой и думал только о Дине: чтобы ее не задели его несчастья.
VII.
Никто из гостей не обратил внимания на ссору однофамильцев: обычный пьяный скандал. Все перешли в гостиную, где начальник станции уже наигрывал на пианино вальс.
Никита Козлов задержался в столовой: в бутылках еще оставалось вино. Но он не успел налить вина в бокал, - Дина удержала его за локоть.
- Вам нельзя больше пить.
- Это почему? - удивился Козлов.
Дина усмехнулась.
- А вот выпьете лишнего и заговорите, как ваш однофамилец.
- Вряд ли, - отвечал Никита Козлов. - А впрочем, могу больше не пить.
Дина была уверена теперь, что оказывает на Никиту Козлова самое благотворное влияние. Она говорила:
- И вообще вы напрасно презираете людей. Я давно это заметила. Это вам мешает жить.
Дина была убеждена, что она с необыкновенной тонкостью постигла психологию Никиты Козлова.
Никита Козлов на презрении не настаивал.
Вместо ответа он обнял Дину. Дина попыталась вырваться, пробормотала:
- Пустите, пожалуйста. Ведь увидят.
И затихла, не вырываясь больше: ведь в конце концов она всего только провинциальная девушка, дочь почтового служащего.
Длиннобородый следил за дочерью. Склонившись к начальнику станции, он тихонько попросил его сыграть "Быстры, как волны". И пока тот играл, служащий почтового отделения глядел на дочь. Дина не плакала. Никита Козлов уже отпустил ее, и она сидела теперь рядом с ним в столовой и должно быть даже не слышала музыки, всегда вызывавшей у нее слезы. Длиннобородый понял: то, что мешало ему жить, окончательно ушло для дочери в далекое прошлое. Не задумавшись даже, она перешагнула то, чего не мог преодолеть отец. А внук его - от Дины и Никиты Козлова - отнесется к трагедии дедушки с эпическим спокойствием, а может быть даже с иронией.
стр. 155
VIII.
На следующий день Сергей Козлов ничего не помнил о вчерашнем. Только лицо у него было такое, что каждому было ясно: он не спал ночь, и голова у него болит с похмелья. И снова он приходил на службу раньше всех и уходил позже всех.
В тот день, когда Никита Козлов и Дина должны были стать мужем и женой, Сергей проснулся рано и, проснувшись, понял, что человек в нем исполосован, изуродован и умер, и что от него, Сергея Козлова, остались только механические способности, годные для использования в транспортном отделе или (так как он раньше был шоффером) у руля автомобиля. В этот день от Сергея Козлова навсегда ушла надежда на то, что человек в нем когда-нибудь воскреснет.
Сергей, как гусар к лошади, пошел в гараж - к автомобилю. Ведь он слабей людей, но сильней машины: он управляет ею, а не она им. И когда он у руля - он снова человек.
Никита Козлов переложил свадьбу на следующий день, потому что дежурный по гаражу прибежал к нему. Дежурный сообщил: только что автомобиль с Сергеем у руля выехал из города. Дежурный хотел только знать: не фальшивый ли ордер предъявил Сергей? Ему, как и всем в городе, известно было о ссоре однофамильцев.
Никита Козлов озлился.
- Я понимаю, если б он бросился убивать меня! А то машину угнал. Ведь Дину-то он сам потерял! Что за человек! Даже мстить не умеет! Никакого ордера я не видал и не подписывал.
В это время автомобиль мчал Сергея по степи, отхватывая версту за верстой. И каждая верста была похожа на предыдущую: сохлая земля, и над землей - душное небо. Желто-зеленая пустыня разверзалась вширь и вдаль. Бездушное желтое облако, окутав Сергея, мчалось вместе с автомобилем.
На весь край нельзя тут найти человека, который бы жил только для своего удовольствия или для удовольствия своих родных и знакомых. Такого человека никто бы не понял и не признал: ни инженер, ни врач, ни учитель, ни забойщик, ни служащий Исполкома, ни инструктор Всевобуча, ни заводской рабочий, ни десятник, ни даже заведующий кооперативной лавкой, ни даже завхоз, ни даже бандит, ночью подстерегающий можару, чтобы убить возницу, обрубить постромки, вскочить на лошадь и, ускакав в дальнее село, продать там добычу. Но во всех них - и в бандите так же, как и в убитом им вознице - жила все та же рожденная в широких незастроенных пространствах тоска, которая гнала сейчас Сергея к смерти, как бензин машину Форда.
Бензина в автомобиле не хватило. Автомобиль стал среди степи. Сергей сошел в черную пыль дороги. Желтое солнце иссушало землю и душило Сергея. Сергей был один в этом мире желтых степей, черных дорог, красных лун, белых акаций и борющихся за жизнь и работу людей. Сергей Козлов, опустив голову, пошел по степи неизвестно куда, оставив беспомощный
стр. 156
автомобиль на дороге. Он все всем уступал, он отказывался от всего, и то, что он, шоффер, не подумал об автомобиле, было лучшим доказательством его гибели. Последнее разумное, что он совершил в этот день, - подделка ордера на автомобиль, но и это - для неразумной цели. Все дальнейшие поступки Сергея Козлова были совершенно бессмысленны, потому что он сошел с ума.
Автомобиль был спасен Никитой Козловым. Никита Козлов быстро нашел его и пригнал назад в город. Он радостно сообщил Ершу:
- Машина цела. Все благополучно.
- А ваш однофамилец?
Никита Козлов угрюмо пожал плечами.
- Как сквозь землю провалился.
Ерш сказал:
- Что ж, я сделал для него самое большее, что можно сейчас сделать для человека: дал работу.
IX.
Осенью Никита Козлов был вызван в Москву, в военную академию. Он увез в Москву Дину, и служащий почтового отделения Длиннобородый остался один доживать жизнь в степном захолустьи.
В ноябре Никита Козлов получил из родного города посылку. Посылка шла из Новороссийска, и отец Дины переслал ее в Москву. Никита Козлов распорол полотно, в которое зашита была коричневая коробка; раскрыл коробку и увидел шапку. Это была обыкновенная военная фуражка, сильно потрепанная. А в шапке оказалось такое письмо:
Уважаемый товарищ
Никита Константинович Козлов.
Я, наконец, женился. Жена у меня очень хорошая, стоит на платформе и тоже ценит ваши заслуги. Портрет ваш, как знакомого вождя, куплен в фотографии и висит у нас в спальной. А жена перепотрошила мои вещи, чтобы жить аккуратней и по правилам, и нашла шапку вашего сродственника, служащего Сергея, отчество позабыл, Козлова. А мне в республике чужие вещи не нужны и, как я женился, так по всей честности отсылаю шапку и пользуюсь вашими готовыми услугами для передачи прилагаемого означенному лицу. А насчет денег, что выдал на дорогу и для пропитания, может не беспокоиться, хотя жена не имеет против присылки в виду трудности экономического положения родной республики и что означенное лицо, взяв деньги, оборвал сношения и не прислал по моему адресу следуемой мне по закону благодарности.
Известный вам портной
Ферапонт Чебуракин.
Никита Козлов оглядел еще раз шапку, позвал Дину и молча дал ей письмо. Сам подошел к окну и глядел на Москву. Он теперь вспомнил портного Чебуракина: он шил у него френч в Ростове, - давно, тогда, когда его одолевала усталость и от усталости он пил и презирал людей.
стр. 157
Тогда, в пьяном виде, он еще побил в ресторане какого-то беспомощного испуганного человека, которого даже имени не знал. Человек без имени не сопротивлялся, тихо плакал и боялся только того, что его сейчас арестуют. Лицо этого человека соединялось в памяти Никиты Козлова с лицом однофамильца. Никита Козлов сам донес на себя (от усталости и презрения) и перевелся в родной город нарочно на незначительную должность, потому что - он теперь не скрывал этого от себя - он тогда потерял цель и устремился в тот город, где родился, чтобы отдохнуть, отгородившись ото всего.
Теперь под его окном нагло шумела Москва. А сразу за Москвой - там, где нет городов и заводов, - широкие пространства, тишь и тоска. Там, может быть, бродит еще Сергей Козлов.
Никита Козлов знал: в нем еще жив однофамилец, - ведь оба они одной страны люди. И тысячелетняя привычка, как гиря, тянет Никиту Козлова в леса: каяться в насилиях, убийствах, грабежах. Но вся прошлая жизнь Никиты Козлова обязывала его к твердости и упорству, - иначе он вновь потеряет цель, все, совершонное им, утратит смысл, свалится ему на плечи и от него, как и от однофамильца, останется одна только шапка.
(Ковш: Литературно-художественные альманахи / Ответственный редактор С. Семенов. Л. Гиз. 1925. Кн. 1)
