[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Фантазии на тему любви
Издан том новой драматургии Леонида Зорина
Книгу "Под занавес тысячелетия" (М., ГИТИС) составили двенадцать пьес, написанных Леонидом Зориным с1985 по 2000 год. Цифра впечатляющая, особенно если вспомнить, что "новые времена" писатель встретил не молодым человеком, а крутой общественный разворот в зрелом возрасте переживается трудно. Цифра нормальная, если помнить, что прежде Зорин сочинил тридцать шесть (!) пьес, среди которых были стопроцентные хиты ("Варшавская мелодия", "Покровские ворота") и - сделаем скучную оговорку о "личном вкусе" - настоящие шедевры ("Коронация", "Царская охота"). И это не считая киносценариев, эссеистики, прозы. Попросту говоря, писательская страсть переиграла "обстоятельства". А любовь к театру сохранилась и в ту пору, когда театр возжелал в очередной раз измениться, а писатель вроде бы сосредоточился на прозе, не требующей инвестиций, машинерии и "подельников". Могло даже показаться, что Зорин удаляется от титульного амплуа: в 1997 году он опубликовал "мемуарный роман" "Авансцена" (М., "Слово/Slovo"), где подвел итоги своего "театрального бытия"; в 1999 появились "Зеленые тетради" (М., "НЛО"), обработанное собрание многолетних записей; меньше года назад вышел почти тысячестраничный том прозы "Аукцион" (М., "Слово/Slovo"), вобравший сочинения, что регулярно печатались в журналах. (Одно из них - роман "Трезвенник" - удостоено малой премии Аполлона Григорьева за 2001 год; кстати, в декабрьском "Знамени" мы прочтем новый роман Зорина.) Какой уж тут театр!
Не стану лукавить. Благодаря давнему (жутко подумать - уже больше, чем четвертьвековому) знакомству с Леонидом Генриховичем я знал, что он не сошел с проклятой и счастливой - раз и навсегда ему предначертанной - театральной стези. Что-то читал. Видел "Союз одиноких сердец", "Пропавший сюжет" и "Перекресток" ("Варшавская мелодия - 97") в Театре Ермоловой, "Московское гнездо" в Театре Моссовета. Но все же новая книга вызвала легкую оторопь: одно дело теоретически знать, что литератор, дескать, "много работает", другое - увидеть "корпус текстов" наяву. Потом стало стыдно. Мы так привыкли к "литературному барству" (и/или "рантьерству"), что дивимся норме. Меж тем драматург просто обязан писать много. И о разном. Ибо театр - искусство, категорически требующее новизны и "пестроты". Истинный драматург всегда стремится - сознательно или бессознательно - к возведению "своего театра", то есть созданию такой системы опусов, что в идеале могла бы стать "необходимым и достаточным" репертуаром некой - тоже, конечно, идеальной - труппы.
Получается редко. Но говоря об авторе "Театральной фантазии" (давняя трагикомедия Зорина) и "Графа Алексея Константиновича" (пьеса новая, заглавный герой которой дебютировал на сцене как соавтор гениально-скандальной "Фантазии", позднее "подаренной" Козьме Пруткову), фантазировать не только позволительно, но и необходимо.
Итак, театр. Где играют головокружительные (и щемящие) комедии. Не только в прозе, но и - слушайте! слушайте! - в стихах. На самом что ни на есть "газетном" материале: феминизм и выборы в уездном городишке ("Союз одиноких сердец"), интеллигентские комплексы и хитромудрости социологии ("Маньяк"), "властитель дум" в эпоху "фондов" и пиара ("Лузган"). Или о том прошлом, что умерло, но - согласно взрывоопасной "цитате" из одноименной пьесы - бульдожьей хваткой держит "новое", которому не хватает сил быть действительно живым. Театр, где скукоживается "Московское гнездо" (старинный дворянско-профессорский дом), но сострадание к его растворяющимся в "новом мире" обитателям не мешает смеяться и не отнимает надежды. Театр "пропавших" и вдруг обретенных "сюжетов", что получают внешне неожиданную, по сути - предсказуемую, но от того не менее злосчастную "развязку".
"Развязка" - недавно написанный эпилог "Пропавшего сюжета", что был сочинен в самом начале "эры перемен". Тогда (в 1906 году "по сцене", 1985 - "по реальности") чувство, вдруг связавшее добродушного "приземленного" беллетриста и "пламенную революционерку", не уберегло героиню от покушения на "душителя свобод" и каторги, а героя - от сознания вины и беды. Теперь - в 1918 году "по сцене" - новая встреча Надежды, прежде именовавшей себя Верой, и Дорогина - заканчивается еще страшнее. Если "вера" (в светлые идеалы) и "надежда" (на справедливость) упраздняют любовь (а такова развязка), то нет ни веры, ни надежды. В "Пропавшем сюжете" героиня заходилась восторгами от народа и будущего, а стареющий юморист был уютно скептичен. В "Развязке" террористка-эсерка мечтает навсегда расквитаться со свинской Россией, свалившейся под насильников-большевиков, а совсем старый, все понимающий Дорогин говорит о непредсказуемой, страшной, но своей стране: "Должно же когда-нибудь, раз в тысячу лет, у нас получиться?" Неужели Зорин не знает, что из большевистской затеи получилось? Еще как знает. А великую правоту "ошибочной" реплики Дорогина слышит. И нас заставляет услышать. Потому что надежда и вера потрепанного (и обреченного скорому небытию) сочинителя неотделимы от любви. Любви, на которой держится театр Зорина.
Читая (то есть воспринимая независимо от качества постановки и актерских работ) всякую зоринскую пьесу, проходишь три стадии. Сперва - блеск, изящество, отточенность реприз и афористичных реплик. (Зоринские дураки и мерзавцы говорят красиво. Как в "Горе от ума", где Фамусов, Скалозуб и даже Молчалин витийствуют не хуже Чацкого.) Затем - грусть. В самых смешных, нелепых, отпетых и опасных персонажах мерцает какой-то свет (и откуда берется?), а потому их жалко. Всех. Карьеристов, жуликов, нуворишей, узколобых трудяг, фанатиков. (Не говоря уж о светлых героях. Порой счастливых, но отнюдь не удачливых.) А дальше... Последние слова зоринского (и не только зоринского!) Пушкина ("Медная бабушка"): "Жизнь грустна, да жить хорошо. Смешно, а так <...> Будем веселы. Простим судьбе и дурное и злое. Благословим за все доброе". Это и есть любовь. Неотделимая от фантазии. От поэзии.
Об этом шепчет зоринский (и опять не только зоринский!) граф Алексей Константинович Толстой, припоминая свои волшебные стихи и тем одолевая смертельный недуг: "Одна строка без другой не живет. "И ничего в природе нет" - смерть, безнадежность - но слушай дальше! - "Что бы любовью не дышало"... И все уже преобразилось - жизнь!"
Поэтичная и мудрая пьеса о Толстом, неузнанном гении и счастливом несчастливце, - одна из вершин Зорина. И как же хочется, чтобы этот гимн благородству, артистизму, мужеству и свободе обрел сценическое воплощение. В реальном, а не измысленном мною театре. Красочный будет спектакль, полный музыки, трагический. Безбрежно свободный. Как море. Или поэзия и любовь Толстого. Наверно, это фантазия. (Постановщику "Графа Алексея Константиновича" будет трудно.) Но сопряженные с Зориным фантазии умеют (и должны) сбываться.
15/11/02
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]