Самое сильное "литературное" впечатление - "Исповедь смертника" Вячеслава Шараевского ("Звезда" N 3; публикация священника Александра Борисова). "В одиночке, в камере смертника, ожидая ответа на свое ходатайство о помиловании, я провел к этому времени около трех лет. Новоприговоренного к смертной казни завели ко мне перед вечерней проверкой. Мы познакомились. Я лежал и слушал. Он ходил и рассказывал. Вместе с приятелем он убил двух таксистов. Во всем происшедшем он винил только роковое стечение обстоятельств, только случайность. Я слушал его и про себя отмечал, что причину своей катастрофы он объясняет точно так же, как еще год-два тому назад объяснял причину своего преступления я. <...> Он заявил мне, что его не могут расстрелять потому, что он - везучий, что он просто обречен на то, чтобы уходить от возмездия. "Я, - говорил он, - сотни раз оказывался перед риском возмездия, когда казалось - все, на этот раз уж точно - конец! Но всякий раз, вопреки всем законам вашего здравого смысла и логики, снова и снова в самую последнюю секунду, обязательно случалось что-то такое, что мгновенно меняло всю ситуацию и буквально выхватывало меня из-под удара. Так было всегда. Так будет и теперь" <...> Я сказал, что покровительствующая ему сила, то, во что он верит как в своего индивидуального спасателя, вовсе не тайна (как считал он), а известна давно, изучена, разоблачена и именуется просто - дьяволом <...> Приводя конкретные примеры из своей личной жизни, я попытался убедить его в том, что очень часто свое зло дьявол творит именно под видом добра <...> Дьявол предохраняет нас от падения в песочницу, для того, чтобы чуть позже, когда мы расслабимся и дезориентируемся, столкнуть нас в бездну; спасает от записи в дневник, от лишения мороженого, потом от выговора за опоздание на работу и от штрафа за переход улицы, потом от статьи с санкцией до трех лет лишения свободы. "Спасает" до тех пор, когда, наконец-таки уверовавшие в собственную непотопляемость как в закономерность, мы, нарушая запрет за запретом, переступим и последний - единственным наказанием за нарушение которого может быть уже только смертная казнь. Когда мы переступаем и эту последнюю черту, игра заканчивается: в камеру смертника дьявол предпочитает не входить".
Сокамерника расстреляли. Далее бывший смертник рассказывает о том, как он пришел к преступлению - убийству двух женщин. По внешнему раскладу (его и признал суд) - с целью ограбления. Долгая предыстория (детство, студенческие годы, работа в следственных органах) здесь не менее важна, чем формирование замысла (сперва - "игрового") и его свершение. Словно бы уже против воли убийцы. Повествование это могло бы лечь в основу американского психологического триллера с мистической подсветкой - столь невероятно и точно пригнала жизнь одну "случайность" к другой. Следователь-профессионал идет на убийство при наличии более 30 прямых свидетелей. Имей мы дело с "литературой", усмотрел бы воздействие набоковского "Отчаяния". Но перед нами не литература и не кино. "А потом был суд, камера смертника, помилование, этапы. И снова были сокамерники и попутчики, верующие, кто больше, кто меньше, в собственную Везучесть, объясняющие все свои беды стечением обстоятельств и досадной Случайностью. <...> Я снова и снова слышал рассуждения людей, говоривших мне: "Будь у меня такой опыт работы с преступлениями и преступниками, какой имел ты, такое образование, как юридический институт, - да я бы ни за что и никогда не оказался бы за колючей проволокой!"
Кроме того, публикуется окончание романа Нины Катерли "Дневник сломанной куклы", подборки стихов Татьяны Вольтской и Полины Барсковой, большущая статья Ольги Чайковской "Великий царь или Антихрист?" (о Петре I; скорее антихрист, что не ново, но актуально), эссе Александра Кушнера о Гомере (очень хороши цитаты из "Илиады" Гнедича и "Одиссеи" Жуковского).
"Знамя" (N 3) радует сочинением Владимира Рецептера "Ностальгия по Японии. Гастрольный роман". Замечательный актер легко (конечно, местами грустно) рассказывает о жизни (преимущественно закулисной) товстоноговского БДТ. Окончание в N 4, а издание в "Вагриусе" - не за горами. "Поздний гость. История неудачи" Александра Кабакова (книга в "Вагриусе" тоже запланирована) свидетельствует о том, что автор не только умеет сочинять остросюжетную прозу, но и владеет навыками "рефлектирующего", "разорванного", исповедально-эссеистического письма. Безусловно очень интересна статья Николая Работнова "Когда закончится Вторая мировая война?" (о ходе войны на Дальнем Востоке, причинах атомных бомбардировок, роли СССР и современном этапе российско-японских отношений, то есть проблеме Южных Курил).
В "Октябре" (N 3) поклонники "исторических" красивостей получат новую порцию многозначительного пришептывания с переходами на фальцет - на сей раз Эдвард Радзинский взялся за Бомарше, а заодно и за Шатобриана с маркизом де Садом. (Эти "Игры писателей" тоже скоро тиснет "Вагриус".) Почитатели Анатолия Наймана получат дополнительную главу его романа "Сэр" (основной текст - "Октябрь", 2000, NN 11-12; дополнение рассказывает об американском опыте сэра Исайи Берлина). Здесь же опубликован рассказ Нины Горлановой "Принцесса и нищий": "В новогоднюю ночь Светлана Ивановна проснулась от страстного объяснения в любви. Мелькнуло и больно укололо подозрение: не муж ли?".
"Новый мир" (N 3) - это поэтические подборки Светланы Кековой и того же Анатолия Наймана, "маленькая повесть" Вячеслава Пьецуха "Бог в городе", трактат (эссе? памфлет? проповедь?) Александра Неклессы "Глобальный град: творение и разрушение", "письмо издалека" Владимира Ошерова "Предел демократии" (о кризисе американской государственной системы) и статья Ирины Роднянской "Гамбургский ежик в тумане. Кое-что о плохой хорошей литературе", пораженческий пафос которой вызывает у меня самое решительное несогласие. О приметном (и уже возбудившем толки) романе Дмитрия Быкова "Оправдание" (окончание в N 4) в ближайшее время будет рассказано отдельно. Тем более, что роман уже вышел книгой. Сами понимаете где.
03/04/2001