[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Готтентотам — готтентотово
О романе Александра Терехова
Роман Александра Терехова (М., «Астрель») называется «Немцы». Догадайтесь, почему? Все просто. Главный герой — Эбергард, его жены (бывшая и нынешняя), дочь и трое корешей тоже именуются по-басурмански. Хотя ничем не отличаются от всех прочих персонажей, которых автор одарил более-менее русскими фио. Только новый префект Восточно-Южного (ловим фишку!) округа неназванного ни разу мегаполиса (сечем юмор!) влачит бытие с кликухой «монстр». Поелику монстр он и есть: вершит государеву волю, обеспечивает на выборах должный процент голосов за «Единую Россию» (так прямо смелый автор и пишет! фамилии «Путин» и «Медведев» в романе тоже возникают не раз), доводит до обмороков (и/или увольнений) холуев, улещивает и обманывает население, поднимается на свой этаж в отдельном лифте, тайно объезжает округ на старых «Жигулях», дабы ущучить нерадивых подчиненных (может, врет, а может — и впрямь), истерикует из-за плохих полотенец в клозете… Ну и, понятное дело, жрет бабло. В три горла. Нет, в пять, в семь, в двести шестнадцать! Оттого и монстр. В отличие от своего предшественника, который занимался тем же, но не столь рьяно и мерзко. В общем, префект — монстр, а ходящие (дрожащие) под монстром Эбергард и трое его друганов — немцы. Понятно, да? Оккупанты.
Непонятно. Потому как разницу между монстром и прежним хозяином округа разглядеть способны только небожители. Те, что башли чемоданами носят. По коридорам (власти) в кабинеты (власти же). Те, что столько лет схемы выстраивали успешно, а в один ненастный день выяснили: а) не все коту масленица; б) на всякого мудреца довольно простоты; в) аппетит приходит во время еды. Следовательно, новый (невесть откуда свалившийся) пахан — монстр. Мне сия диалектическая логика недоступна, но даже если когда-нибудь я ее освою (мечты, мечты!), едва ли смогу понять, почему одни подонки — немцы, а другие (точно так же ворующие, лгущие, интригующие, предающие друг друга, до последнего верящие, что именно их кривая вывезет, а в час Х горящие синим пламенем) — не немцы.
Впрочем, как водится, все сложнее. Эбергард борется не только за существование (достойную жизнь, право жрать всего лишь в пятьдесят три горла — нет, нет, никак не в семьдесят четыре!), но еще и за дочь. Встречаться с которой ему не дает оставленная жена. Вероятно, Терехов полагает чадолюбие исключительно немецкой добродетелью. Пусть так. И о том, почему столь страстно тоскующий по дочери монстр (тьфу, немец!) не остался ради нее в семье, спрашивать не буду. Тут понимаю: сорок бочек изощренного психологизма; с одной стороны — цинизм да жадность, с другой — трепетное чувство, которое за деньги не купишь. Тем более у такой стервы, как бывшая жена. Которую в глубине души (слушайте, слушайте!) Эбергард все еще любит. Хотя она и лживая, жестокая дрянь. Хорошо, хорошо. Терехов никогда не умел хоть как-то мотивировать прихотливые душевные вибрации своих картонных персонажей. Его дело констатировать: тайна, сложность, непостижность. Верю на слово. Даже в жалящий финал, когда выпертый из номенклатуры, поставленный на счетчик, явно подлежащий скорому отстрелу прохвост (круто пацана кинули) наконец-то получает дозволение увидеть дочь, а девочка, всю дорогу посылавшая папаню куда подальше, прыгает ему на шею, даже в эту навороченную придумку я поверить готов. (А вот сопереживать монстру, в смысле — немцу, увы, нет. Натура черствая, мозги хилые. Сколько раз нобелиата штудировал, а предпочитать ворюг кровопийцам не научился.) Хочет сочинитель сложности — нехай будет сложно. Вот только при чем тут немцы?
В Эбергардовой чувствительности дружбаны его не замечены. Ничего, кроме привычки поддавать вчетвером, их не объединяет. С карьерными делами получается у них по-разному. Один раньше Эбергарда был вышвырнут (зато не так болезненно), другой в гору прет, третий… Простите, запамятовал. Совсем читать разучился. В романе ведь прописано, что именно приключилось с Херибертом, Фрицем и Хассо. И что с другими достойными представителями государевой, мэровой (а мэр-то без фамилии! как бы Лужков, а и нет; опять же сложность, многоплановость и игра-с, восточно-южная) монстровой челяди. Которые не немцы. А кто?
Право искать ответ на сей роковой вопрос, обсуждать идеологию и поэтику тереховского опуса, выяснять, живет ли в России кто-нибудь, кроме монстров и быдла, охотно предоставляю немцам. Монстрам. Готтентотам. Любителям подглядывать за ними в щелочку и с бурным слюноотделением живописать ихние нравы. Мне же остается процитировать пушкинскую эпиграмму на Булгарина. Нет, не с национальной огласовкой (будь жид — и это не беда); с эстетической: беда, что скучен твой роман.
Андрей Немзер
04/05/12