[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Памяти Станислава Рассадина
4 марта Станиславу Борисовичу Рассадину исполнилось семьдесят семь лет. В ночь на 20 марта его не стало. Он долго и тяжело болел, хотя и продолжал работать. В 2004 году он выпустил «Книгу прощаний» — сборник воспоминаний о своих друзьях. О людях, без которых невозможно представить себе русскую словесность, культуру, историю. Привычно написал «второй половины ХХ века» — и сам себя одернул. Не потому только, что Чуковского и Маршака Рассадин застал стариками, но потому что другие герои его мемуаров — Борис Слуцкий и Давид Самойлов, Александр Галич и Булат Окуджава, Натан Эйдельман и Юрий Давыдов, Александр Володин и Фазиль Искандер, Михаил Казаков и Владимир Рецептер не нуждаются в «оговорочной» хронологической прописке. Рассадин и писал о них с той же любовью и точностью, что и о Фонвизине, Дельвиге, Вяземском, декабристе Иване Горбачевском, Сухово-Кобылине, Шварце, Эрдмане… Он всем своим существом знал: настоящая словесность — навсегда. Как и настоящая мысль. Как и всякий свободный и ответственный человек. Это не небрежение историей (Рассадин превосходно чувствовал глубокие смысловые различия разных эпох — и тех, в которые ему выпало жить, и тех, что постигались им «книжно»), но глубокое и выстраданное понимание того, что далеко не все определяется «обстоятельствами места и времени».
В молодости он написал статью «Шестидесятники», заголовок которой превратился в удобный расхожий ярлык, якобы исчерпывающе характеризующий поколение, родившееся перед войной и вышедшее на поле культуры с послесталинской оттепелью. Бог знает, сколько противоречащих друг другу смыслов — в том числе, безвкусно величальных и остервенело клеветнических — было напихано с разных сторон в это словцо. Все больше вкось — и немудрено. Потому что лучшие из шестидесятников — писателей, художников, правозащитников, ученых — никакими «шестидесятниками» не были. Как не был им Станислав Рассадин, умевший благородно и радостно исполнять свое литераторское предназначение и в сумрачные семидесятые, и в лихорадочном жару перестройки, и в новейшие — совсем для него неуютные — времена. Рассадин не скрывал своих расхождений с сегодняшним днем — его последняя книги называются «Голос из арьергарда» и «Дневник Стародума». Он, пожалуй, даже бравировал сходством с почтенным фонвизинским персонажем (тоже чужим не только Простаковым и Скотининым, но и укладу, которому верно служат симпатичные Милон и Правдин). Но при этом «стродумство» свое предавал тиснению в «Новой газете», для которой, безусловно, был своим. Отнюдь не по «партийной» раскладке.
Он был одним из самых ярких критиков своего поколения. По мне — с середины 70-х, когда я начал Рассадина читать, — просто лучшим. И терпеть не мог, когда его аттестовали «критиком». Пытаясь определить «свое место», он написал: «Говоря без амбиций и без самоуничижения, я, надеюсь, достаточно квалифицированный — и уж, без сомнения, опытный — читатель, надо полагать, научившийся за долгие годы внятно излагать свои мысли. Передавать свои ощущения». Именно таких читателей нам не хватало как полвека назад, так и сейчас. И потому уход Рассадина (как и его вынужденное недугом сравнительно малое присутствие в литературном движении последних лет) очень тяжелая потеря не только для его друзей, но и для всех, кому дорога русская словесность во всей ее смысловой полноте. Для всех, кому дороги «стародумские» представления о человеческом благородстве и интеллектуальной честности, точном вкусе и здравом смысле. Для всех, кто знает, сколь высокий (и тяжело исполнимый) долг — быть настоящим читателем. Верным другом своих друзей, хранителем высокого духа просвещения, решительным полемистом, не боящимся, отстаивая свои убеждения, прослыть зоилом. Литератором, в каждой работе помнящем, что он пишет на языке Фонвизина, Вяземского, Мандельштама — и Пушкина.
Станислав Борисович Рассадин свой долг исполнил. Будем надеяться, что благодарная память о нем нас не оставит.
Андрей Немзер
21/03/12