[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Букер в сослагательном наклонении
Сказав, что решение жюри премии «Букер — Открытая Россия» наградить Дениса Гуцко — не худший выход из тем же жюри обустроенного тупика, я выразился слабо. Решение это — лучшее, что, впрочем, не может полностью реабилитировать членов судейской бригады. (По-прежнему считаю, что четырнадцатый русский Букер — самый постыдный за всю историю премии. Надеясь, что премия будет существовать долго, одновременно надеюсь и на то, что нынешний рекорд останется непревзойденным.) О том, как и почему оно было принято и каким скандалом приросло, будет рассказано в понедельник. Сейчас же я предлагаю читателям «Немзересок» представить себе, что получилось бы в пяти других возможных случаях. Пять нижеследующих заметок (как и текст о победе Гуцко) были написаны до оглашения судейского вердикта. Так я поступаю всегда (не от хорошей жизни и не из графоманского азарта; просто информация должна поспеть в газету, а импровизировать статьи по телефону ваш покорный слуга не умеет). Но далеко не всегда считаю нужным и возможным делать «запасные сюжеты» достоянием читателей. В данном случае это кажется мне необходимым. Почему — станет ясно по рассмотрении, к счастью, упущенных возможностей. Итак…
Курьезик
Премию за лучший роман года получил Борис Евсеев
Борис Евсеев — средний интеллигентный писатель. Средний не значит плохой. Евсеев — человек основательно начитанный, пером владеющий довольно умело (лет десять назад у него были очень недурные критические статьи), с большим запасом благих намерений, лирических воспоминаний, культурных соображений о самых разнообразных материях и забавных баек, пригодных для украшения дружеского застолья или капустника. Он зорок на детали, без грубых ошибок ставит слово к слову, профессионально сдерживает неизбежный интеллигентский пафос столь же неизбежной интеллигентской иронией. Он написал немало, но на всей его прозе (да и стихах тоже) лежит отчетливая печать дилетантизма и вторичности. Не фантазия, а придумки, не историческая реальность, а знаковые декорации, не исповедь, а имитация исповеди. Потому и евсеевский экскурс в житье-бытье студентов-музыкантов 1973 года (автор в 1974 году закончил Гнесинское училище, шутки для — гы-гы — именуемое в его опусе Мусинским) не роман, а «Романчик. Некоторые подробности мелкой скрипичной техники» («Октябрь», 2005, № 2; книжное издание — М.: «Время»; но почему-то не хочется поздравлять родное издательство).
Кокетство заголовка (в зачине сочинения нам сообщают, что «романчик» — это новый жанр; читателю надлежит почувствовать и прочувствовать тонкую, как слоновья нога, иронию уничижения паче гордости) продолжено кокетством подзаголовка. Но ни отсылка к профессиональному жаргону (надо думать, для скрипача «мелкая техника» — дело первостатейное), ни интеллигентское подмигивание (вы ж понимаете, все ж сложнее…) не отменяют прямого смысла вроде бы «защищенного» эпитета. Мелкие герои, мелкие обиды, мелкие провокации, мелкое сведение мелких счетов с хмельным и страшненьким прошлым и отвратительным настоящим. Ну и с самим собой. Без этого русский интеллигент не может — благо, знает: жалельщики (любители «сложненького» и «страшненького») всегда найдутся.
Они и нашлись — целое жюри премии «Букер — Открытая Россия». Делегату от культурной общественности Владимиру Спивакову, надо думать, приятно было поддержать бывшего коллегу (не знаю, на чем играл реальный Евсеев, его романчиковый заместитель, носящий ту же фамилию и изысканно сдвинутое имя «Борислав», играет, как вы поняли, не на бандуре, органе или валторне). Алла Марченко, еще не отягощенная судейскими обязанностями, восторженно приветствовала романчик, в котором разглядела «мертвую зыбь» семидесятых, что «продолжается в настоящем… и превращается в будущее». Все верно: мертвая зыбь была, продолжается и превращается… Рождая зыбкую прозу — зыбкую тень незабываемого яростного и свободного, трагического и веселого романа о «поздних шестидесятых, ранних семидесятых». Если председатель жюри Василий Аксенов хочет видеть в «Романчике» не имитацию на грани пародии, а нечто соразмерное «Ожогу», то это даже не курьез, а курьезик. От чего не легче. Но при том шорт-листе, которым одарило нас жюри, могло быть и еще хуже.
Компенсация
Премию за лучший роман года получил Олег Ермаков
Олег Ермаков имел шанс получить Букеровскую премию в 1993-м. Во-первых, в те баснословные года Ермакова (тогда тридцатидвухлетнего) литературное сообщество любило, пожалуй, даже более пылко, чем сейчас любит ермаковского конкурента по шорт-листу Дениса Гуцко (чей роман «Без пути-следа», при всех его недостатках, несоизмеримо выше увенчанного лаврами «Холста»). Любило примерно за то же, что сейчас ценит в Гуцко, — за «суровую правду», а паче того — за афганское прошлое автора. Во-вторых, участвовавший во второй русской букериаде (сейчас мы одолели четырнадцатую) роман «Знак зверя» — не только лучшая работа писателя из Смоленска, но и действительно страстная, живая, врезающаяся в душу книга. О ней восхищенно (и умно) писали блестящие и не склонные ласкать кого-либо за «тему» и «биографию» критики — Ирина Роднянская, Александр Агеев. Премии в 93-м Ермаков не получил. И добро бы проиграл он входившим в тот шорт-лист патриархам — Виктору Астафьеву («Чертова яма», первая часть оборванной эпопеи «Прокляты и убиты») или Семену Липкину («Записки жильца»). Или своим талантливым, но в ту пору не безвестным сверстникам, которых жюри изящно бортануло (пролетели в 1993 году, в частности, Андрей Дмитриев с «Воскобоевым и Елизаветой» и Алексей Слаповский с «Я — не я»). Так нет же: «романную» премию получил Владимир Маканин за «Стол, покрытый сукном с графином посередине», чистой воды рассказ. (Недоброжелатели прибавляли: «слабый» — это неправда.) Тем судьям казалось, что они прямо-таки обязаны компенсировать грехи предшественников, которые обнесли Маканина чашей на первом букеровском пиру — не наградили «Лаз» (в жанровом отношении ничем от «Стола…» не отличающийся). «Обещанного» (победу Ермакову в 93-м пророчили и литературные наблюдатели, и сама атмосфера) пришлось ждать не три года, а целых двенадцать лет. Сыскались наконец новые мастера компенсации.
Почему я ворошу прошлое и молчу о премированном романе «Холст» («Новый мир», 2005, № 3, 4)? Да потому, что разумная оценка нужна писателю в 2005 году не меньше, чем в 1993-м. Особенно молодому. Это я не о Ермакове — о Гуцко. Получи он награду, постыдный шорт-лист (в котором всего два романа — «Без пути-следа» и «Каблуков» Анатолия Наймана — достойны обсуждения) лучше бы не стал, но какой-никакой смысл бы в букеровском сюжете проявился. Аванс лучше компенсации. Ермаков же после «Знака зверя» (и контрастного душа, который ему устроили двенадцать лет назад) пишет плохо. «Холст» можно читать. По долгу службы. И не всякий дочитает. Я не счел возможным топтаться на очередной неудаче некогда сильного писателя, когда она произошла, и предпочел бы вообще о «Холсте» забыть. Увы, уже шорт-лист этот ход закрыл. За что спасибо доброму жюри во главе с Василием Аксеновым. А заодно не менее доброму журналу «Новый мир».
Что и требовалось доказать
Премию за лучший роман года получил Анатолий Найман
Вынесенная в заголовок риторическая конструкция нуждается в уточнении. Требовалось, но кому?
Литераторско-читательское сообщество не нуждается в доказательстве прав романа Анатолия Наймана «Каблуков» («Октябрь», 2004, № 8, 9; книгой вышел в «Вагриусе») на премию «Букер — Открытая Россия». Да, у Наймана хватает недоброжелателей, когда-то прочитавших роман «Б.Б. и др.» не как прозу, а как «документ» — и не слишком внимательно. С тех пор их интересуют не тексты Наймана, а стоящая за ними «реальность», которую автор «исказил», не персонажи, а прототипы, которых автор «оклеветал», не поэзия, а сплетня, которую они невольно множат. Но таких читателей переубедить нельзя: там, где господствуют страсти, любые аргументы бессильны. Те же, кто читают Наймана непредвзято, во-первых, способны отличить тексты, где писателя заносит (продолжение «Б.Б. и др.», портящее сильный роман; пьеса «Жизнь и смерть поэта Шварца», которую не стоило писать и тем более печатать) от иных его книг, а во-вторых, знают, что Найман всегда остается художником. Им «доказательства» тоже не нужны, вне зависимости от того, как они относятся к награжденному роману.
Мне, например, «Каблуков» кажется работой менее удачной, чем «Поэзия и неправда», «Неприятный человек» или «Все и каждый». Слишком амбициозен замысел, слишком просвечивают сквозь «сложно поданные», «как бы дискредитированные» притязания героя на непогрешимость и величие чувства автора, слишком демонизируется (не без любования) советская охранка, слишком эффектен фейерверк развязки. Избыток «сложностей» раздражает. Найман писатель умный, но и формулу «горе от ума» не дурак придумал.
Что из того? В значительности роману все равно не откажешь. Найман виделся мне реальным претендентом на премию раньше, чем жюри, ведомое Василием Аксеновым, приступило к работе. Не будь работа судей столь топорной, конкурируй Найман с достойными соперниками (в шорт-листе за такого можно счесть лишь Дениса Гуцко — и то с натяжкой), его победа была бы принята с пониманием, переходящим в одобрение. Разновкусие не отменяет идеи вкуса, как недочеты «Каблукова» — его блеска.
Судьям (и только им) «требовалось доказать» самим себе, что Найман — чемпион. Потому и вели его вперед под белы руки, устилая путь розами. Потому и унизили не тех действительно лучших романистов года, чьи книги остались за бортом шестерки соискателей (они себе цену знают), а «избранников», которым навязали амплуа подставных бойцов, кинув в утешение по штуке баксов. И лауреата Наймана. Заодно его недруги получили козыри для новых разборок, а искренние сочувственники (в том числе я) лишились права на чистую радость в связи с признанием заслуг настоящего писателя. При другом раскладе победа Наймана стала бы общим триумфом живой литературы. Теперь — не стала.
Пущай клевещуть!
Премию за лучший роман года получил Роман Солнцев
Чужая душа — потемки, но кажется мне, что Василий Аксенов и его сподвижники по жюри премии «Букер — Открытая Россия» испытывают сейчас чувство глубокого удовлетворения. Еще бы, они сделали «доброе дело» — помогли приличной денежной суммой хорошему человеку. Как после этого себя не уважать? Продвинутые теоретики давно доказали: гамбургского счета в литературе нет. Практика подсказывает: любое решение кто-нибудь да освищет. А раз так, то должно взять в образец героя нестареющего анекдота, измыслившего волшебную формулу: пущай клевещуть.
Повесть Романа Солнцева «Минус Лавриков» («Нева», 2004, № 8) — вещь из тех, что называют «симпатичными». Никак не провал. Трогательная история про то, как страшно жить на белом свете хорошим людям. Правда, не тянет на роман текст в семь печатных листов о том, как у провинциального бедолаги Мини Лаврикова отобрали сумку с занятыми для нелепой аферы долларами и документами, тот, с горя и стыда побрел очарованным бомжом по несвятой Сибири, а на брошеных жену и дочь грешного праведника (праведного грешника) навалились новые беды… Не тянет и не тянет, голь на выдумки хитра: к неплохой повести (местами забавной и, конечно же, «доброй») присобачивается никаких точек соприкосновения с ней не имеющий роман «Золотое дно» («День и ночь», 2005, № 3–4, 5–6). Сей кентавр, за изобретение коего Солнцев ответственности не несет, и стяжал лавровый венец. Только Зависть дерзнет вплести в него тернии!
Пущай клевещуть! Пусть вспоминают замшелые правила, согласно которым награждается одно произведение. Подумаешь, жюри ведь назначило «Минус Лаврикова» и «Золотое дно» единым текстом! (Даешь мичуринское литературоведение! Какие гибриды нас ждут! «Воскресенье» + «Хаджи-Мурат»! «Тихий Дон» + «Судьба человека»!) Интересна тут позиция Букеровского комитета, позволившего судьям игнорировать регламент. (Комитет обязан блюсти закон. А не только подбирать в жюри VIP’ов.) А ведь еще злопыхатели напомнят: роман «Золотое дно» опубликован в журнале «День и ночь», главным редактором которого является автор романа «Золотое дно». По сути, это самовыдвижение, тоже регламентом не предусмотренное. Однако жюри, лихо отшвырнув десятки выдвинутых без процессуальных нарушений книг, «слона» не приметило — и подвело его к триумфу. Опять-таки при одобрямсе законодательно-контрольной власти. Пущай клевещуть! Был бы человек хороший.
Роман Солнцев пишет давно и много — в стихах и прозе. Живет в Красноярске. Издает-редактирует, каждодневно борясь с безденежьем и иными трудностями, славный журнал. Организовал лицей. Помогает литературному молодняку. Его привечал Виктор Астафьев. Он — без тени иронии пишу! — очень хороший человек. Как же его не наградить? Да и «Минус Лавриков» — вещица обаятельная.
Приятно, наверно, быть добрым. Не знаю — не пробовал. Злобствовать на празднике, невольно портить кровь человеку, к которому ты относишься с приязнью, — неприятно. Очень. За эту «несказанную радость» спасибо жюри, побившему все рекорды антипрофессионализма, фарисейства и равнодушия к литературе. Думаю, не только от меня.
Мороз крепчал
Премию за лучший роман года получила Елена Чижова
Посетив семейство Туркиных, чеховский доктор Старцев задумался: если таковы лучшие люди в городе, то каков же остальной город? Если какой-нибудь далекий от словесности, но пребывающий в здравом уме господин (дама), доверившись жюри премии «Букер — Открытая Россия», возьмется за лавровенчанный роман Елены Чижовой «Преступница» («Звезда», 2005, № 1, 2) и осилит хотя бы первую его главу (в чем я сильно сомневаюсь — тут нужны силы недюжинные), то он (она) несомненно проварьирует риторический вопрос Ионыча, то есть сделает вывод: русская проза если не умерла, то при смерти.
О состоянии нашей прозы можно спорить. (По мне, так оно хуже, чем десять, да и пять лет назад.) Однако гипотетический читатель «Преступницы» все равно будет не прав. Ибо к литературе создание Чижовой отношения не имеет. Виктор Топоров назвал «Преступницу» романом «русофобским». Не без того. (Хотя чижовских монстров «еврейской национальности» легко счесть плодами антисемитской истерии.) Но даже глубоко мне отвратительная русофобия может быть хоть чуточку более… не умной, конечно, но логичной. Или страстной. (Искренние, хоть и неизвинительные заблуждения не надо путать с пошлой имитацией «праведного гнева».) Или сочетаться с мало-мальскими писательскими навыками. Обсуждать и оспаривать «смыслы» «Преступницы» (этим долго, скучно, «учено» и «художественно» занимается в ноябрьской книжке «Нового мира» Анна Анненкова), на мой взгляд, не бессмысленно даже, а просто — другого слова не подберу — «западло». Тыкать в кишмя кишащие у Чижовой ошибки в советских реалиях (а на них держится абсолютно неправдоподобный сюжет, призванный обосновать авторские «идеи») должен не критик после публикации, а редактор — перед тем, как указать сочинительнице на дверь. И то лишь если он: а) из природной вежливости не может завернуть рукопись без слов; б) «спешит делать добро», веря в возможность исправления неисправимого; в) в конец измаялся от безделья.
Гадать, почему любимый мною журнал «Звезда» печатает такое, не стану: фактов нет, а в конспирологии я слаб. Гадать, почему это пришлось по вкусу Василию Аксенову сотоварищи, тоже охоты нет. Но последовательность жюри примечательна. Начав с оскорбительного усекновения списка соискателей, публично заявив об облегчении участи Владимира Спивакова (маэстро избавили от чтения большей части номинированных романов), продолжив дело конструированием самого бессмысленного в истории русского Букера шорт-листа, они смело выбрали из шести авторов наихудшего. Когда в лауреаты вышла Людмила Улицкая (2001), Александр Агеев написал: Никогда еще Букер не падал так низко. А я ответил: Никогда не говори «никогда». Ибо нет предела совершенству.
А в «Ионыче» есть и еще одна полезная цитата. Ясно ведь, что имел в виду Чехов, украсив роман графоманки Туркиной незабываемым Мороз крепчал.
02.12.2005.
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]