[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Необъятность против неподъемности
Издано Полное собрание сочинений Бориса Пастернака
Одиннадцатитомное Собрание сочинений Пастернака (М.: «Слово/Slovo») именуется полным. Всякая издательская «полнота» в какой-то мере условна (головоломная проблема редакций и вариантов), но должно признать: столь представительно наследие Пастернака еще никогда не издавалось. Правда, объемные переводы предложено читать по мультимедиа-приложению (там же размещены биография поэта, фотоархив, записи авторского чтения и система указателей, помогающая работать с печатными текстами). Решение не веселящее, но объяснимое: три (если не четыре) дополнительных тома существенно удорожили бы без того не дешевое Собрание, пастернаковские Шекспир и «Фауст» широко доступны, а ради переводов пьес Бен Джонсона, Кальдерона, Шиллера, Клейста и Словацкого можно и глаза поломать.
Хотя на титулах первого и второго томов (поэзия) значится 2003, а на титулах третьего (художественная проза), четвертого («Доктор Живаго») и пятого (критика, драматургия, анкеты, стенограммы выступлений) — 2004 год, общественным достоянием Собрание стало только этой осенью. Вопреки господствующей ныне тенденции по отдельности его тома не продаются, а потому нумерация не спрятана в «выходных данных», но гордо светится на корешках и обложках. Итоги подведены — Евгению Борисовичу Пастернаку и Елене Владимировне Пастернак, чьим тщанием в основном подготовлено Собрание (как и множество предшествовавших публикаций — журнальных и книжных, как и пятитомник, изданный «Художественной литературой» в 1989–92 годах) есть чем гордиться.
Прирост новых текстов не слишком велик — разнообразнее представлены варианты стихотворений (что в ряде случаев позволяет яснее представить историю текста и выйти к более точной его интерпретации); пополнились разделы юношеских опытов (и в стихах, и в прозе); опубликовано несколько «стихов на случай». Весьма значимы публикации различных записей и конспектов Пастернака (частично известных и прежде, но по труднодоступным изданиям), в том числе — сопутствовавших работе над переводами Шекспира и «Доктором Живаго». Разумеется, расширились комментарии, учитывающие немалые достижения новейших пастернаковских штудий.
Шестой том отведен поэтическим переводам (составление и комментарии Е. В. Пастернак и А. Ю. Сергеевой-Клятис). Здесь находим три оды Горация (1947), интермедии немецкого мейстерзингера Ганса Сакса (1918; Пастернак высоко ценил эту работу; порукой тому — публикация, отделенная от появления текстов двадцатью годами, и включение «масляничных фарсов» в томик «Избранных переводов», 1940), несколько переложений Гете (в том числе — «На горных вершинах», еще одна героическая и тщетная попытка преодолеть гениальную неточность Лермонтова: Тихо высятся горы. / В полусон / Каждый листик средь бора / На краю косогора / Погружен. / Птичек замерли хоры. / Погоди: будет скоро / И тебе угомон), фрагмент поэмы Китса «Эндимион» (1938), «Средь нашего земного рая…» Шевченко (1945), большой корпус Шандора Петефи (1939, 1947 — тогда за месяц Пастернак перевел около шестидесяти стихотворений и три поэмы), подборка из Рафаэля Альберти (1938), газели Алишера Навои (1946–48) и ряд других стихотворений разноязычных поэтов, не вместившихся в пятитомник. Простор «переводного» тома позволил комментаторам выразительно охарактеризовать роль многих «чужих» текстов в оригинальном творчестве и судьбе Пастернака — здесь много интереснейших наблюдений, судя по всему, предполагающих будущее суммирование и развитие.
Если первые шесть томов (при всей весомости новаций) обрадуют в первую очередь филологов (или тех ценителей, чья любовь к Пастернаку обратила их в профессионалов), то с четырьмя следующими — эпистолярными — дело обстоит иначе. В пятом томе пятитомника напечатано 345 писем, в новом Собрании — 1675, почти в пять раз больше. Изрядная доля их публиковалась и прежде — напомню о таких доступных российскому читателю изданиях, как «Письма Б. Л. Пастернака к жене З. Н. Нейгауз-Пастернак» (1993), «Переписка Б. Пастернака с М. Баранович» (1998), «Существованья ткань сквозная» (переписка с первой женой, Е. В. Пастернак; 1998), «Пожизненная привязанность» (переписка с двоюродной сестрой, великим филологом-классиком О. М. Фрейденберг; 2000), «Письма к родителям и сестрам» (2004), «Души начинают видеть» (переписка с Цветаевой; 2004). Но даже обладатель всех этих книг (список далеко не полон; были и весомые публикации в журналах — например, письма к Жаклин де Пруайар печатались «Новым миром» в 1992 году) в накладе не останется. Подборка писем к одному адресату обладает своим сюжетом — безусловно, интересным (особенно, если это переписка двусторонняя или трехсторонняя — легендарный, несколько раз печатавшийся диалог Пастернака, Цветаевой и Рильке 1926 года), но невольно уводящим от единства судьбы и личности главного героя. Ныне нам явлена эпистолярная жизнь Пастернака во всем ее объеме: первое из вошедших в Собрание писем (гимназическому приятелю Л. Е. Ригу) датировано декабрем 1905 года, последнее (философу Ф. А. Степуну) — маем 1960-го (до смерти меньше месяца). В преамбуле к эпистолярному корпусу его составители-комментаторы Е. В. Пастернак и М. А. Рашковская подчеркивают: «Дневников и записок для себя Пастернак не вел, и все, что у других писателей составляет содержание ежедневных записей, попадало в письма и посылалось в разные адреса». Отсюда то сочетание головокружительной свободы и особой смысловой плотности, что вплотную сближает многие из писем (исключения редки) со стихами и прозой Пастернака. В эпистолярии, как и в корпусе художественных сочинений, едва ли не каждый текст обладает весомой смысловой неповторимостью — вне зависимости от того, адресуется Пастернак к многолетнему знакомому или «случайному» корреспонденту. Минуя эпистолярное поле, затруднительно приблизиться к пастернаковскому пониманию истории, его антропологии, этике и эстетике, а равно и к строю личности великого поэта. Для того, чтобы оценить явленное ныне богатство, потребен напряженный духовный труд; труд этот не каждому из нас под силу, но, уверен, всякий сколько-нибудь вдумчивый читатель писем Пастернака вынесет из них качественно новое знание о мироздании, истории, человеке, искусстве.
Завершающий том отведен мемуарам и свидетельствам современников. Большей частью повторяя «Воспоминания о Борисе Пастернаке» (выпущены тем же издательством «Слово/Slovo» в 1992 году и давно стали раритетом), книга дополнена несколькими текстами, обнародованными в последние годы. Ход этот кажется вполне оправданным не только в отношении Пастернака.
Верной ориентации в поэтическом мире Пастернака немало споспешествует помещенная в первом томе статья Лазаря Флейшмана «Свободная субъективность». Автор — филолог с мировым именем, в чьих трудах органично соединяются мастерство чуткого к поэтическим нюансам интерпретатора и опыт въедливого историка, умеющего видеть литературу в социально-историческом контексте. Работы Флейшмана — отличное средство от все еще не изжитой демагогической болтовни об аполитичности и внеисторичности Пастернака. Одновременно с Собранием увидела свет монография Флейшмана «Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов» (СПб.: «Академический проект»), основательно дополненная сравнительно с первым изданием («Борис Пастернак в тридцатые годы». Иерусалим, 1984). Вновь вспомнив о «жезеэловской» удаче Дмитрия Быкова (см. «Время новостей» от 18 октября), надобно констатировать: нежданно-негаданно 2005 год стал годом Пастернака.
Праздник наш, однако, не без горечи. В книжном магазине «Москва» Собрание — осуществленное, кстати сказать, в рамках Федеральной программы поддержки книгоиздания России — стоит без малого шесть тысяч рублей. Считать чужие доходы — последнее дело, но все-таки полный корпус Пастернака необходим отнюдь не только «новым русским» и западным славистам. При таком раскладе не знаешь, как назвать «пристойный» пятитысячный тираж. Если иметь в виду нужды русской культуры, он исчезающе мал, если соотношение возможностей тех, кому Собрание действительно потребно, и издательского запроса, пожалуй, что и завышен. Необходимо (хоть и кажется невозможным), чтобы Собрание встало на полки библиотек (прежде всего — университетских): тут свой вклад могут внести и государственные структуры, и издательство (вообще-то не бедствующее), и благотворительные организации. Позволить неподъемности (цены) одолеть необъятность (духа) — значит отступиться от Пастернака, от его горячей веры в естественность чуда и осмысленность земного бытия. Им ведь сказано: Порядок творенья обманчив, / Как сказка с хорошим концом.
Андрей Немзер
28.10.05
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]