[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Доводы «за»
"Боязно описывать положительных персонажей – мы в былые годы начитались всякой мутоты о многих небесно-голубых героях, которыми засвечивали окружающую темь. Но что делать если был такой доктор на фоне мусора и тлена". Так хирург и прозаик Юлий Крелин начинает рассказ о своем друге, коллеге и "литературном герое" (прототипе хирурга Мишкина, памятного хотя бы по многажды повторявшемуся трехсерийному телефильму) – Михаиле Жадкевиче, который своей "очень удачной жизнью" (так очерк о нем и называется) помог Крелину (а благодаря ему – и нам) "понять, с чем сравнивать окружающий прах и хлам темноты". Доктор Жадкевич был, судя по всему, человеком совершенно удивительным, но приведенная выше формулировка все же на нем одном не замыкается. Это любимая и ключевая мысль Крелина, скрыто организующая его новую книгу – "Извивы памяти. Врачебное свидетельство" (М., "Захаров").
Крелин пишет о людях, которых он лечил. И с которыми он дружил. Часто друзья становились пациентами, нередко пациенты – друзьями. Странно было бы, если б судьба сводила рассказчика только с талантами и праведниками. Да Крелин так и не пишет: "советское здравоохранение" не идеализирует, соответствующую власть – тем более, ну и портреты некоторых литераторов исполнены отнюдь не в "парадной" манере. И все же, читая Крелина, завидуешь: какая роскошная, яркая, насыщенная жизнь ему выпала, какие замечательные люди его окружали. Даже в историях о цедеэловских пьяноватых посиделках нет ни грана ностальгической пошлости. Даже про дома творчества читать приятно. Может, потому, что, отгуляв вечерок с друзьями-писателями (просидев месяц в Дубулты), Крелин впрягался в свою лекарскую упряжку? (Тут вспомнишь ответ доктора Жакевича на вопрос "Как жизнь идет?" - "Семь дней – сняты швы. Так и проходит".) Может, потому, что врач, ежедневно борющийся за спасение чужих жизней, лучше нашего ощущает бесценность каждого человека? Или дело в той присказке, что любил друг Крелина со школьных лет Натан Эйдельман: "Давай искать доводы за"? Крелин, вспоминающий, как часто и яростно, он с Эйдельманом спорил, по сути, тоже все время ищет "доводы за". И находит. И завораживает нас своими находками. И покоряет - обаянием, здравомыслием, пафосом профессионализма, любовью...Любовью к врачеванию, словесности, друзьям – к самой, "полосатой", как зебра, жизни. "Увидеть в плохом хорошее – это перспективно". Об этом он написал когда-то горькую и умную повесть "От мира сего" (читал мальчишкой и по сей день помню, переиздать бы ее сейчас) – об этом его "врачебное свидетельство", мягко учащее нас... Чему? Не знаю, как выразиться... Наверно, просто любви к ближнему.
Не так давно литературный критик Наталья Иванова, шутя, меня укорила: "А мои статьи вы в своих обзорах в лучшем случае называете "интересными". Я сперва задумался (так ли?), а потом расстроился. Эпитет, конечно, выветрившийся, и реальное мое отношение к работе Ивановой (и тем паче – к ней самой) выражает минимально. То есть "интересно"-то мне читать Иванову всегда (и не столь уж о многих коллегах я могу такое сказать), но дело тут совсем не в "интересе". Не в частных наблюдениях. Не в концепциях. И уж точно не в конкретных оценках того или иного "литературного факта", писателя, социального феномена. Много в чем не соглашаясь с Ивановой (иногда и выражая это "несогласие" публично), я всегда – и в конфликтные моменты особенно – восхищался ее статью. Ее страстью. Ее темпераментом. Той неукротимой энергией, что сквозит не только в любом тексте Ивановой, но и в ее работе редактора, издательского консультанта, организатора "литераторских досугов". Эта фантастическая смесь распахнутой доброжелательности (жажды, пользуясь присловьем Эйдельмана и Крелина, "доводов за") и язвительной резкости, переходящей в нетерпимость, пьянит не хуже шампанского. И не пугает "похмельным синдромом". Напротив, вдохновляет на подвиги, заставляя скептически глянуть на собственную профессиональную зауженность.
У книги Ивановой, только что изданной "Радугой" дразнящее название – "No$тальящее". (Передаю графику обложечного заголовка. Пусть простят меня издательство, художник и читатели, но в этом обзоре лица писателей важнее, чем внешний облик их книг.) "Ностальящее – поясняет Иванова, - слово-кентавр, составленное из двух: ностальгия и настоящее". "Собрание наблюдений" (авторский подзаголовок) состоит из эссе о современной русской культуре ("Русский проект вместо русской идеи", "Теленигдейя", "Через апокалипсис – к норме" и др.) и "путевых впечатлениях" (Швейцария, Гонконг, Петербург и др.) Не знаю, что тут "интереснее" (опять вылезло!), знаю, что всякий очерк будоражит ответную мысль и не дает расслабиться. Напоминая о том, что и сейчас – при всех разговорах о стабильности – жизнь наша остается вулканической. Такой, что зачастую хочется "преодолеть позицию наблюдателя и послать все наблюдаемое к чертовой матери". Далее Иванова пишет: "Прошу прощения за иногда проникающий сквозь фильтры моей (мнимой) выдержки пафос. Его следы я вытравляла, как могла... Добиться абсолютной, невменяемой безучастности вряд ли кому удастся при наших обстоятельствах".
И не надо. Ни в коем случае. Как и посылать наблюдаемое к чертовой матери. Или выполнять завет Карамзина, о котором в предпоследнем стихотворении своей новой книги "Кустарник" (СПб., "Пушкинский фонд") вспомнил Александр Кушнер. Считай, что я живу в Константинополе,/ Куда бежать с семьею Карамзин/ Хотел, когда б цензуру вдруг ухлопали/ В стране родных мерзавцев и осин. // Мы так ее пинали, ненавидели,/ Была позором нашим и стыдом,/ Но вот смели – и что же мы увидели?/ Хлев, балаган, сортир, публичный дом.<...> И нету лжи, которую б не приняли,/ И клеветы, которую б на щит/ Не вознесли. Скажи, тебе что в имени/ Моем? Оно тоскует и болит. Точнее Кушнера о том, что ему довелось выслушать в последние годы, не скажешь. И самое пакостное, что хамская, нацеленная на оскорбление как таковое, брехня перемежалась ядовитыми "полусправедливыми" укоризнами, звучащими иной раз из уст людей, понимающих, что такое поэзия, а значит (не о "вкусах" тут спор) понимающих тривиальную истину: Кушнер – истинный поэт. (И "Кустарник" - новое тому подтверждение.) Не смотря и смотря на все его "недочеты", про которые сам он, право слово, знает лучше добросовестных критиков. Не говоря уж о критиках недобросовестных, специализирующихся как на хуле, так и на хвале, что хуже брани.
Когда-то давно Кушнер написал прелестное стихотворение "Наши поэты":Конечно, Баратынский схематичен. Бесстильность Фета каждому видна...И так далее, "по всему списку" - вплоть до блаженного выдоха: Какое счастье – даже панорама/ Их недостатков, выстроенных в ряд! И снова хочется процитировать Крелина: "Я горюю об отсутствии рядом его слабостей, ибо в слабостях больше всего и проявляется человек – супермены всегда одинаковы, стандартны". Речь идет об Эйдельмане, но мысль шире "частного сюжета". Можно найти "недостатки" в книгах Крелина, Ивановой, Кушнера? Ага, кто ищет, тот всегда найдет. И будет жадно вынюхивать все новые и новые, минуя суть и растравляя собственную душу. Лучше искать "доводы за". Их много, и в них - счастье.
14/01/03
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]