[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
"Бог одобрял водевиль"
На слово "поэт" в России отзываются именем "Пушкин". Вероятность иных ответов минимальна, но уж если кто-то захочет выказать оригинальность, то, как пить дать, вспомнит Лермонтова. Михаил Юрьевич, конечно, не "наше все", однако тоже персонаж примечательный. И, как говорится, дискуссионный. О чем живо свидетельствует тяжеленный (67 печатных листов!) том "Лермонтов: Pro et Contra. Личность и творчество Михаила Лермонтова в оценке русских мыслителей и писателей" (СПб., Издательство Русского Христианского гуманитарного института). Здесь собраны статьи более чем пятидесяти авторов, начиная с современников поэта и заканчивая современниками составителя (Владимир Маркович). Вот несколько суждений на пробу. "Надоел этот могучий дух! Воспевания о нем поэтов и мудрствования философов - удивительно жалки и приторны. Что такое могучий дух? - Это дикие движения дикой натуры человека, не вышедшего еще из состояния животного, в котором Я свирепствует необузданно. Могучий дух в медведе, барсе, василиске, Ваньке Каине, Картуше, Робеспьере, Пугачеве, в диком горце, в Александре Македонском, в Цесаре, Наполеоне - один и тот же род: дикая, необузданная воля, естественная в звере, преступная в человеке, тем более преступная, чем он просвещеннее..." (Степан Бурачок, 1840). "Лермонтов, Демон, Печорин! Сколько чувства возбуждают эти слова в голубиных душах провинциальных барышень, сколько слез пролито по их поводу непорочными воспитанницами разных женских учебных заведений, сколько вздохов было обращено к луне мечтательными служителями Марса, львами губернских городов и помещичьих кружков! Много значения было в этих словах для всех этих лиц, составляющих то, что, по аналогии с другими государствами, можно было назвать российским образованным обществом <...> Сладко спалось в то время в этом обществе, сладко елось и еще слаще мечталось!" (Варфоломей Зайцев, 1863). "Протест (Лермонтова. - А. Н.) был чисто реакционный, во имя восстановления прошлого, а не творчества будущего, протест мелочный и бессильный. Это было одно из проявлений помещичьей реакции, а не буржуазной революции. Лермонтов, в частности в образе Демона, дал гениальное литературное воплощение социального характера аристократа-реакционера 30-х гг". Впрочем, в книге звучат и совсем иные голоса - о Лермонтове глубоко и тонко писали Василий Ключевский, Дмитрий Мережковский, Василий Розанов, Иннокентий Анненский, Борис Эйхенбаум, Лев Пумпянский, Петр Бицилли...
Дарья Симонова - очень стоящий прозаик. Надо бы добавить "молодой", но как-то не хочется. Во-первых, потому что Симонова хорошо умеет ставить слово к слову и вполне прилично строит сюжеты. Во-вторых, потому что вовсе не "молодежной тематикой" интересны повести и рассказы, собранные в книгу "Половецкие пляски" (М., "Вагриус", "серая серия"). Заглавная повесть, в первую очередь, эффектна - вероятно, потому она дала имя книге, а ее финальный абзац процитирован на задней обложке издания. "А с неба закапали темные хлопья, свеженькая луна пряталась за газовыми шторами облаков, Бог одобрял водевиль. Веселящая жидкость не кончилась, и виновники праздничного безобразия давно затерялись в круженьи, а может, улетели, как Мэри Поппинс, исчезновение не портило сюжета. И мы тоже летели дальше на каруселях сансары сочинять свои ночи и дни, и разбрасывать их, и дарить тем, кто случайно обретет место под нашим солнцем". Красиво? Ага, красиво. Вот в повести "Шанкр" я подобной водевильно-карусельной цитаты не сыскал. А "Шанкр" сильнее и тоньше "Половецких плясок". И - вопреки страшному названию - заканчивается вполне благополучно. Как, впрочем, и должно происходить с бестолковыми, чуть эфемерными, не умеющими взрослеть, но очень добрыми "девочками", населяющими голодный и веселый мир Дарьи Симоновой.
Юрий Андрухович - едва ли не самый известный современный украинский писатель. В прошлом году "Новое литературное обозрение" опубликовало его ранний роман "Московиада"; теперь дело дошло до "Перверзии" (перевод А. Бражкиной и И. Сида), книги переведенной на многие иностранные языки, доставившей автору Гердеровскую премию (2000) и особенно популярной среди молодых украинских интеллектуалов. В "Перверзии" разрабатывается традиционный общеевропейский сюжет "смерть Венеции". Разрабатывается со всеми приличествующими случаю роскошно оперными, трагико-барочными, издевательско философическими наворотами. На первой же странице романа нам сообщают о смерти поэта. "Загадочное и явно преждевременное исчезновение Станислава Перфецкого с видимых горизонтов, случившееся в начале марта прошлого года в Венеции, к сожалению не всколыхнуло глубин нашего общества. Не всколыхнуло и поверхности его - за исключением нескольких попутных сообщений в телевизионных новостях да одной-двух заметок в бульварных листках типа "Никогда не ездите в Венецию, господа украинские поэты!" ("Базар-вокзал" от 8 апреля и "Киевские дела" от 10 апреля того же года), только львовская "Идея XXI" откликнулась на это событие (антисобытие?) более обширным комментарием, своей совершенно неприкрытой патетикой тяготеющим скорее к некрологу". О том, что же происходило со Стахом Перфецким и его возлюбленной в вечно умирающем городе у воды, а равно о том, имела ли все-таки в этом городе место очередная смерть, и рассказывает Юрий Андрухович. Все как положено: Апокалипсис, голуби, палаццо, закат Европы, Моцарт, Гофман, львы, гондолы, маскарад, многоязычье, Бродский, кинематограф, преступления, изгойство, одиночество... А смерти-то и не было.
27/06/02
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]