[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Решето с чудесами
Чудно устроено все на белом свете! "Урал" (N 1) публикует окончание романа Андрея Матвеева Indelito; начало имело место в N 12 за прошлый год. Помнится, таким образом журнал "Москва" продавал "Мастера и Маргариту" (там первая часть печаталась в ноябре, дабы было время для возгонки тиража). Андрей Матвеев - типичная знаменитость екатеринбургского разлива (злые языки добавят: "и масштаба"), писатель, заслуживший полускандальную известность "Эротической одиссеей", энергичный поставщик относительно "продвинутых" опусов (Indelito из их числа), но никак (и ни для кого) не Булгаков (тем паче не "Булгаков конца 60-х"). Вот я и думаю, как расценивать публикаторский кульбит "Урала": то ли свято верят в своих читателей, что никогда родной журнал не бросят, то ли вовсе им на этих читателей плевать? Сам текст Матвеева характеризовать не берусь. У него подзаголовок - "роман в двадцати двух уровнях", а мне выше четырнадцатого никак не подняться. Алисе (которая из Страны чудес) понравилось бы: "разговоров" больше, чем достаточно. Правда, картинок в "Урале" нет.
Впрочем, что Матвеев! Вот "Дружба народов" (N 1) печатает нечто (жанр не означен) Валерия Пискунова под названием "Песни Птерота". "За годы работы в журнале случалось кратко предварять некоторые публикации, как правило, чем-то близкие мне. Таковы и "Песни Птерота", автор которых предпринял смелую попытку - оглядываясь в прошлое, воссоздать переживания отрока в пору зарождения чувственности. Смелость тут нужна, потому что материя, о которой речь, соткана из жизненной силы и фантазии, она неистребимо прочна и одновременно эфемерна, ярка и трудноуловима, и ее воспроизведение чревато опасностями, главная из которых снижение, огрубление". Разбери, кто умный. А мне так хочется спросить главного редактора "ДН" (прозаика, между прочим) Александра Эбаноидзе: "снижение" это и есть "огрубление"? И еще: как можно "воссоздать переживания отрока", не "оглядываясь в прошлое"? И наконец: не является ли главной опасностью для любого автора (хоть о половом созревании он пишет, хоть о коллизиях нефтяного бизнеса) является слабое владение родным языком, отливающаяся необязательностью словоупотребления, смазанной метафорикой, банальными и бессмысленными антитезами, высокопарной и ложной многозначительностью? "Я видел и понимал, что стихию полета открывает птице подъемная сила крыла". После того, как "подъемная сила открыла стихию" (а это первая фраза пискуновского сочинения - шапки долой, господа!), писатель может рассчитывать лишь на одну группу читателей - профессионалов, которым за знакомство с текстами любого сорта платят жалование. Я вот прочел. Все шестьдесят две страницы вязкого и претенциозного текста, замешанного на дешевом философствовании и натужном желании интересничать. И сердечно признателен редакции "ДН" за то, что она представила "журнальный вариант" означенных "песен". Все-таки критики - тоже люди.
Хотя на месте той же редакции, я бы раздел "критики" вовсе закрыл. Потому что там, где не "в порядке эксперимента" (в конце концов, есть право на "поиск", "неожиданность" и "поощрение странностей"), но в качестве "несущей" прозы первого номера и с реверансами главного редактора печатают откровенную второсортицу, не может быть никакой критики, каковая, по определению, предполагает суждения (в том числе - негативные) о разного рода текстах. Но как судить кого-то, когда рядом эдакое.
Меж тем в "ДН" напечатано четыре критических статьи. Одна, правда, под маркой "публицистики" - "Каленный клин" Александра Мелихова, где писатель серьезно, вникнув в суть дела и с человеческим сочувствием размышляет о книге Солженицына по русско-еврейскому вопросу. Три других посвящены словесности: "Козьей мордой луна" Натальи Ивановой (к десятилетию "русского Букера"; весьма здравые суждения о состоянии литературы и роли престижной премии, любопытные сведения о работе последнего букеровского жюри), "Опытное поле" Марии Ремизовой и "Четыре романа и еще один" Андрея Урицкого (обе посвящены значимым литературным событиям минувшего года). И вот читаю коллег, а как дойду до какой-нибудь "инвективы" - вздрагиваю. Пискунов же рядом. Не говоря о Расуле Гамзатове в переводе Елены Николаевской: Спасибо тропкам, свив из них веревку,/ Мир на спине несла ты, как кувшин./ И радуга, горя, вставала ловко,/ Едва касаясь каменных вершин. Все, больше не буду. Но ведь такие чудеса, как "ирадуга" и "неслаты" не каждый день встретишь.
Но и эксклюзива на них у "ДН" нет. Вот "Октябрь" (N 1) печатает преунылую антитоталитарную фантасмагорию Бориса Хазанова "Возвращение". Сны, эмиграция, сообщество нищих, диссидентский журнал, КГБ, оживающие мертвецы, мания преследования, заплеванные подъезды с неработающими лифтами, психологические извороты, метафизические вины и заглавное "возвращение" в химерную Россию. Нет, это не "идеология" - заграница у Хазанова не менее химерна. Это просто письмо по готовым и предсказуемым "культурным" контурам. Это ложная многозначительность. Это высокомерие интеллектуала, который когда-то пытался стать писателем, а в результате цепи событий стал печатающимся автором. (Сперва на Западе, потом и в России.) Хазанов достойный человек, иногда - любопытный эссеист. ("Ровных" эссеистов вообще не бывает. И Монтень с Розановым никак не "ровные".) Но проза-то тут при чем?
Ладно, в "Октябре" есть подборка стихов Анатолия Наймана (напомним о его недавней поэтической книге "Софья" - М., "О. Г. И.") и три превосходных рассказа Александра Хургина (напомним о сборнике его прозы "Ночной ковбой" - М., "Вагриус"). Да и "биографическое повествование" Алексея Варламова "Пришвин, или Гений жизни", как говорится, найдет своего читателя: там все-таки (пусть и бесполым "стилизованным под благородную старину" варламовским слогом) про интересного человека рассказывается, приводятся выразительные факты, документы использованы. Но атмосфера "чудес" превращает журнальную книжку в "решето", сквозь которое проваливаются значимые вещи. И это отнюдь не только "октябрьская" проблема.
Свято место пусто не бывает. Об этом, в частности, говорится в несколько затянутой (тонущей в навязанных "предметом" подробностях), но здравой и полезной статье Ларисы Березовчук "У феминизма не женское лицо". Оно, конечно, и без Березовчук понятно, что лицо это не женское и не человеческое, а хамское. Тонкость в том, что "радикальный феминизм" - лишь частный случай. О чем автор и говорит, итожа свои наблюдения: "Вспомним, какие ожесточенные дискуссии велись в 80-е годы о "молодежной субкультуре", требовавшей, по сути, не собственной территории для творчества (она у нее и так была), а уничтожения возрастной - и социальной тоже - иерархии в официальной художественной практике. В результате ювенильные "параллельщики" ... могли бы требовать равенства с мэтрами и делить с ними так называемые "культурные поощрения" - славу, деньги и, в конечном счете, авторитет в искусстве и науке". Так оно все и вышло. Принцип "решета" живет и побеждает. На радость как повзрослевшим биологическим, но "вечно молодым" параллельщикам, так и квазимэтрам.
29/01/02
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]