[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Вторичность и «вторичность»
Взяв в руки «Дружбу народов» (№ 7), я искренне обрадовался. Еще бы: Олег Хафизов (он представлен долго анонсировавшимся романом «Киж») и Владимир Курносенко (повесть «Жена Монаха») — прозаики, по моему разумению, весьма достойные, хотя и не слишком критикой заласканные. Оба провинциалы (Хафизов живет в Туле, Курносенко — во Пскове), оба, что называется, «себе на уме» — от таких писателей ждешь «нового слова». Ждешь его ждешь, а получаешь… Не знаю, как и сказать. Дело в том, что и «Жена Монаха», и «Киж» написаны не просто уверенно и мастеровито, а талантливо. И в добрых чувствах, что вели за собой сочинителей, нет у меня оснований сомневаться. И что «предмет» свой (обыденную жизнь русской провинции) авторы знают (и «странною любовью» любят), для меня тоже бесспорно. Все вроде бы хорошо, а впечатление такое (при изначальной симпатии к авторам!), будто читаешь нечто, уже не раз тобой читанное, подновленное, конечно, отштукатуренное, припудренное, надлежащими прибамбасами снабженное — но томительно знакомое.
В случае хафизовского «Кижа» объяснить этот эффект не трудно. Действительно, кто только вокруг «китежских» легенд не гулял и фантастические несуразицы последних лет со стародавними смутами не сравнивал! И, конечно же, иронически. Балансируя на грани историософии и пародии. Приправляя «голливудские» приключения ностальгическими воздыханиями. Имитируя разбитной цинизм, дабы спрятать наворачивающиеся слезы. Пуская в ход все козыри потрепанной колоды — приватизацию, секретное оружие, хищных иностранцев, ушлых хозяйственников, сексуальных шпионок, звероватых правдолюбцев, забытых предков. Примерно такую солянку Хафизов нам и сервирует. Изящно. Местами — смешно. С симпатией к дураковатым персонажам, наворотившим кучу глупостей. С проблесками надежды на лучшее, которых автор немного стесняется… Пишу и думаю: а разве это плохо? Ведь давно известно, что с лживо пафосным злом можно и должно бороться смехом, что ирония не отменяет боли и тревоги, что занимательность делу не помеха. Согласен. Где бы только этой самой «занимательности» взять? И каких-никаких характеров. И шуток поновее.
Вот у Курносенко с шутками строго. То есть автор и его герои постоянно «шуткуют», но так, что быстро соображаешь: от безнадеги это — уж лучше бы не ерепенились. Три постсоветских интеллигента мыкаются в глухом углу — чудо-доктор, уразумевший, как худо защищать диссертации, бывший вузовский философ, покрутившийся в местной власти и, разумеется, оттуда выкинутый, живущий на отшибе «хуторянин», прошлое которого окутано туманом, ибо какие там «предыстории», если болен человек раком? Он болен, а приятели — философ и лекарь — вдруг решили рассориться. По причине идеологических расхождений, переходящих в расхождения экзистенциальные. Доктор вызывает философа на дуэль. В секунданты же приглашены «хуторянин» и единственный на весь Казимов (а может, и на всю Россию) стоящий мужик, чья фамилия — Онегин. (Интеллектуалы поименованы по-сермяжному — Плохий, Рубаха, Хмелев.) Вот и идет обреченный хуторянин к правдолюбцу-эскулапу с веткой оливы. Которую доктор рад принять. Не убивать же ему, в самом деле, зловредного говоруна? Ну а философ (это у него когда-то была кличка «Монах»), страшась лекарской пули, удрученно рассказывает жене о напасти хуторянина, исцелить от которой может сами понимаете кто. Тогда «жена Монаха» в свою очередь наносит визит доктору (не зная о его размолвке с мужем) и открывает ему «тайну» болящего. Финал, как водится, открытый. И опять думаю: ну разве это плохо? Должны люди друг о друге думать? Должны. Важнее человек и его истинные чувства идеологических заморочек и сомнительных поступков? Важнее. Мутновато в российском захолустье живется? Вопроса нет. Разнообразия, видишь ли, захотел! Да где ж его взять, если жизнь «такая»? А какая «такая»? А почему «такая»? Не дает ответа. Сами, мол, понимать должны, как у нас худо и почему. А также сочувствовать героям и — особенно — героине. Должен-то я должен (другой бы спорить стал), но как-то не получается. Могу, конечно. Но лишь после того, как волевым усилием заставлю себя забыть о том, что читаю повесть: представив себе на месте персонажей живых людей (то есть выкурив из памяти всю «художественность»), я этим самым людям сострадать готов. Но ведь такого результата можно достигнуть, не читая повести Курносенко. Еще раз повторю: написанной мастерски.
Как написан роман Елены Поповой «Седьмая ступень совершенства» («Знамя», № 7), сказать не могу. Прежние ее сочинения («Восхождение Зенты» и «Большое путешествие Малышки» — тоже «Знаменем» печатались), читать было просто скучно. За небрежение «Большим путешествием…» кто-то из коллег, помнится, сделал мне строгий выговор. Наверно, и сейчас схлопочу. Хотя «Седьмая ступень…» все-таки поживее будет. Как-никак детектив, хоть и вполне себе «притчеобразный»: героиня, обладающая экстрасенсорными способностями (так, кажется, эта бредятина называется?), вынуждена разыскивать деньги, исхищенные у знакомого ей с детства олигарха (или мафиози) могущественными супостатами. Целители, НЛО, разборки, стрельба, тени мертвецов… Новые нравы — старые песни. Очень правильная мораль: добрым надо быть (и бескорыстным тоже неплохо), слово держать, людям помогать, верить в свои чувства. Хочется добавить: еще полезно руки перед едой мыть, а, отходя ко сну, зубы чистить. И опять себя спрашиваю: а разве не так? И опять себя одергиваю: разве Попова проповедует «в лоб»? разве нет в ее сочинении игры, иронии, фантазии?
Есть. И в рассказах Евгения Даниленко («В заколдованном круге») тоже есть. Как и в его прошлогоднем (тоже «Знамя») романе «Дикополь», который так азартно выдавался за большое литературное событие. Что и говорить — умелец: то Шукшиным потянет, то Евгением Поповым, а то и вообще чем-то молодым-продвинутым. Рассказы написаны в промежутках между обходами территории, подведомственной служившему охранником автору. Информация интересная, но и это я уже о ком-то слышал.
Как слышал (и сколько раз!) незамысловатые истории о «дачном» житье-бытье, очередной извод которых явлен в «записках сельского москвича» Олега Ларина «Вот так и живем» («Новый мир», № 7). Как слышал о гротескном бытии провинциальных «олигархов» средней руки с комсомольским генезисом, теперь упакованном в пьесу вообще-то нежно любимых мною Нины Горлановой и Вячеслава Букура «Любовь — бабки — любовь». Конечно, в ларинских рассказах есть спокойная внятность: веришь, что костромская деревенька не придумана и что обретаются в ней живые люди. Конечно, Горлановой и Букуру не изменяет их тонкий слух, мягкий юмор и приязнь к людям. Все так, только чудится мне, что вряд ли я когда-нибудь эти их сочинения захочу перечитать. Как и новейшие работы Хафизова и Курносенко.
Что же до романа Николая Кононова «Нежный театр», то подожду окончания в августовской книжке. Авось пробьемся! Пока констатирую: материя этого психологического кружева столь тонка, прихотлива и — верьте заголовкам! — нежна, что проскальзывает меж пальцами. Или ускользает от взора. Или исчезает в процессе чтения. Впрочем, Кононов после «Похорон кузнечика» стал фигурой «культовой» — у него читатели всяко будут.
Наибольшую же аудиторию, думаю, соберет Владимир Рецептер. Как три года назад в «Знамени» читали его «Ностальгию по Японии. Гастрольный роман», так и теперь там же будут читать опус, названный «Гастрольный роман. Ностальгия по Японии». Как тогда «Вагриус» с лету книгу выпустил, так и сейчас издатели вряд ли станут резину тянуть. Потому что БДТ времен Товстоногова по-прежнему интересен (по крайней мере тем, кто этот театр помнит, а таковых еще достаточно), пишет Рецептер весело и умно, а легкая «вторичность» здесь входит в стоимость путевки и вовсе не свидетельствует об авторском малокровии. Этим и отличаются славные байки Рецептера от прочей «июльской» прозы — вполне добротной, но крепко инфицированной вторичностью без кавычек. Одновременно невольной и навязчивой.
03/08/04
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]