[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Очередь за прозой
Стихотворное наследие Жуковского издано полностью
Едва ли, перечисляя русских драматургов, кто-то назовет в их ряду Жуковского. Как так? Жуковский лириком был, баллады писал, ну, сказки еще... Тут знаток уточнит: состязаясь с Пушкиным — и после паузы добавит: неудачно... Между тем, выходящее с 1999 года «Полное собрание сочинений и писем» (М., «Языки славянских культур»; готовится преимущественно сотрудниками кафедры русской литературы Томского государственного университета) камня на камне не оставляет от стереотипных суждений о жизненном деле великого поэта. Который к тому же был профессиональным литератором, то есть умел (и, пожалуй, любил) работать во всех родах и жанрах. Драматургия не исключение. Здесь равно важны три историко-литературных сюжета.
Первый отлично известен (только вспоминается редко): Жуковский гениально перевел «Орлеанскую деву» Шиллера, то есть создал первую «романтическую трагедию» на русском языке. Правда, переводчик-соперник предпочел иной (в исторической перспективе — более точный) подзаголовок — «драматическая поэма», но оттого воздействие «Орлеанской девы» на русскую словесность меньшим не стало. Этого положения не колеблет дурная сценическая судьба пьесы, обусловленная частью цензурными проблемами, частью — спецификой поэтического текста, расходящегося как с тогдашними, так и с позднейшими обыкновениями русского театра. Замечу, что примерно то же случилось с «Борисом Годуновым». Можно сколько угодно рассуждать о том, что Пушкин «опередил» театр своего времени и всех последующих — вплоть до нашей — эпох, но оттого его драматургия ближе зрителю не становится. За редчайшими исключениями пушкинские спектакли либо резко экспериментальны, либо удручающе банальны. Из всех русских стихотворных трагедий — от Сумарокова до монстров 1940–50-х годов (сталинская «историческая» концепция в лоханкинских пятистопных ямбах) — жизнеспособной оказалась одна — «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого. Так что «теневое» бытие «Орлеанской девы» закономерно.
Второй сюжет до недавних пор фиксировался равнодушно. Да, в ранней юности (1801) Жуковский перевел «Ложный стыд» Коцебу (как переводил и ходкую прозу плодовитого германца), в 1806-м русифицировал комическую оперу «Чертова мельница» («Богатырь Алеша Попович, или Страшные развалины»), в 1822-м, уже прославленным поэтом, по просьбе графа Милорадовича одарил бенефициантку Колосову переложением комедии Скриба и Мельвиля «Валерия, или Слепая», а в 1836-м сочинил финальную сцену оперы Глинки «Жизнь за царя». Случайные опыты — при жизни ни один печати не достиг. Вместе они, однако, свидетельствуют о постоянстве театральных интересов. Что подтверждают и работа Жуковского-критика, и отзывы о спектаклях в его дневниках.
Третий сюжет — обнаружившиеся в ходе разысканий последних десятилетий многочисленные (разного времени) наброски переводов («Филоктет» Лагарпа, Шиллер, немецкие «трагедии рока», «Царь Эдип» Софокла; и — что неожиданнее — комедии Мольера и Гольдони) и план оригинальной пьесы из эпохи Бориса Годунова. (Как и у пушкинской трагедии, замысел стимулирован выходом X и XI томов «Истории государства Российского»; впрочем, ранее (1817) Жуковский уже примеривался к переводу «Деметриуса» — неоконченной трагедии Шиллера о первом самозванце.)
Эти сюжеты и «суммирует» очередной том ПСС (7-й по нумерации, 9-й — по счету вышедших), подготовленный, как и следовало ожидать, Ольгой Лебедевой, первопубликатором ряда рукописных фрагментов, автором книги Драматургические опыты В. А. Жуковского (Томск, 1992). Увидев сложенную здесь мозаику, задумаешься: так ли случайно, что именно в драматической поэме «Камоэнс» (1839; вариация пьесы немецкого сочинителя) Жуковский всего яснее проговорил свое кредо — Поэзия есть Бог в святых мечтах земли? И радуешься, что с выходом 7-го тома ПСС публикация стихового наследия Жуковского завершена. Осталось издать (прокомментировать) оригинальную и переводную беллетристику, критику, религиозно-философскую и политическую эссеистику, эпистолярий...
Андрей Немзер
16/06/11