[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Собор построен
К восьмидесятилетию Юрия Давыдова
Юрий Владимирович Давыдов не дожил до своего восьмидесятилетия — он умер больше чем два с половиной года назад. Умер победителем — написав свою заветную книгу (роман «Бестселлер», под текстом которого стоит символическая пара дат: 1924–2000), зная, что его уважают и любят многочисленные читатели и большинство коллег по литераторскому цеху, не прекращая работать до последних дней — писалась книга о предпоследней императрице, государыне Марии Федоровне, до замужества — датской принцессе Дагмар.
О Давыдове и его книгах написано не так уж мало и, как правило, совсем не глупо. Ценители словесности достаточно давно уразумели, что, неуклонно храня верность исторической тематике, Давыдов не вмещался в тесные канонические рамки жанра. Как не вмещались в них Вальтер Скотт, Алексей Константинович Толстой или Юрий Тынянов. Давыдов не столько писал о государстве, революции, провокации, роли личности в истории, народе, интеллигенции, нациях и идеологических системах, сколько, используя эти «предметы» («мотивы», «конструкты»), вел большой разговор о человеке, о его свободе, жизни, смерти и бессмертии. Колдовская достоверность его растущих из документов повествований была не целью, а средством. Как средством была и головокружительная поэтичность, скрыто присутствующая в давыдовских романах 70–80-х годов и вырвавшаяся на простор в его певучей и бесшабашной прозе рубежа веков. Можно гадать, вычерчивал ли Давыдов заранее план своего мироздания или могучим инстинктом художника улавливал непредсказуемые «соответствия», дабы как бы случайно выбрести к грандиозному и многомерному целому, но невозможно оспорить сам факт существования этого целого.
Давыдов выстроил свой собор. Разумеется не окончательно — воля к совершенствованию и усложнению возводимого смыслового здания не оставляла мастера и по завершении «Бестселлера», книги, которая мыслилась развязывающим все смысловые узлы финалом долгого, трудного и счастливого строительства. Но естественная тяга художника к дополнениям и прорисовкам не закрывала свершившегося — храм был воздвигнут. И храмом этим был не «Бестселлер» (хотя писатель, кажется, испытывал особое чувство к сочинению, что в равной мере может зваться «книгой итогов» и «книгой любви»), но именно целое давыдовского историко-поэтического мира. Целое, что, к несчастью, доступно далеко не всем, кто мог и хотел бы им впечатлиться. Давыдов хотел сделать свой собор зримым — поэтому он составил план пятитомного Собрания сочинений. Ныне план этот воплощается издательством «Вагриус»: первый том уже вышел из типографии, два других на подходе, есть надежда, что и с окончанием задержки не будет.
Первый том — «Подколодный Башуцкий» — поздняя проза: роман «Синие тюльпаны» (его герой, зэк сталинских времен, вникающий в хитромудрые деяния жандармов Николая I, и вырвался на титул), «поэма о поэме» «Рожденный в Вавилоне» (в первых публикациях она звалась, как поэма ее героя, заточенного в одиночке Кюхельбекера, — «Зоровавель», в ней-то и открылся поздний «поэтический» Давыдов), повесть «Заговор сионистов», тесно сцепленная и с «Синими тюльпанами», и с «Зоровавелем», рассказы «Мальчики» (один из них был убит императорской картечью 14 декабря 1825, другой — будущий царь-Освободитель — навсегда запомнил кошмар этого дня; третий погиб 1 марта 1881 года от народовольческой бомбы — с императором покончила лишь следующая) и «Дорога на Голодай» (о казни декабристов). Двадцатый век сопрягается с николаевской эпохой (и подсвечивается иудейскими древностями) — любимое давыдовское время (три последних царствования) вроде бы на обочине. Но не совсем так — ключевой этап русской истории, увы, открывший ленинско-сталинский тартар, явлен в двух повестях, приписанных доктору Усольцеву: давней (1970) — «Африканский вариант» (о том, как утопия превращается в антиутопию, чающие рая русские колонисты строят на черном континенте ад) и поздней — «Вечера в Колмове» (о срывающемся в безумие мученике совести — Глебе Успенском). Нельзя не отметить, что именно в начальный том вошли истории о «старших братьях» — о сочинителях, к которым должно отнести не только Кюхельбекера и Глеба Успенского, но и доктора Усольцева.
Том второй — «Скаковое поле». «На скаковом поле, около бойни…» (первоначальное название повести, 1978) был казнен Дмитрий Лизогуб, народоволец-идеалист, чья духовная чистота изумляла Льва Толстого. Повесть (хоть и вышла в серии «Пламенные революционеры») не только о Лизогубе — она о невозможности, абсурдности, дикости смертной казни (потом эта тема сгустится в «Дороге на Голодай»). И рядом совсем другая история — жизнь великого конспиратора Александра Михайлова, кропотливого организатора покушений на Александра II. Люди предельно разные — судьба одна: негодование, террор, казнь. Нет иного выхода в мире, где Ирод при инструкции, а инструкция при Ироде — об этом, быть может, самый прославленный роман Давыдова, «Глухая пора листопада» (1970). Он в третьем томе. Выход из тенет провокации, запечатленных в «Глухой поре…», ищет любимый герой Давыдова — одинокий, чурающийся сект и заговоров рыцарь революции Герман Лопатин — о нем четвертый том, «Соломенная сторожка, или Две связки писем» (1986), напряженная попытка писателя выйти к идеалу, зная, чему невольно этот идеал послужит.
Итог — «Бестселлер». Здесь сошлись (или хотя бы промелькнули) едва ли не все герои Давыдова. Здесь он в полный голос заговорил о себе. Здесь исповедь сплелась с исследованием, фантасмагория с архивными тайнами, ужас от продолжающего звереть людского сообщества с великой любовью к живой жизни, к свободному духу, что веет, где хочет.
Храм построен. Остается сказать, что один из вариантов романа о Дагмар — «Коронованная валькирия» — готовится к печати в издательстве «Время» (другой — «Такой вам предел положен…» — публиковался в «Знамени» и однотомнике, выпущенном «Эксмо» в 2002 году). 24 ноября в Доме-музее Марины Цветаевой пройдет юбилейный вечер. И правильно, что поэта вспоминать в пристанище поэта.
Андрей Немзер
19.11.2004.
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]