[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Русская литература в 2004 году
Никогда еще не принимался я за годовой обзор с таким тяжелым сердцем. И не потому, что в уходящем году словесность выглядела много хуже, чем, скажем, десять лет назад, когда я впервые обнародовал свой «взгляд на русскую литературу» (понятное дело — 1994 года; то-то смеху над лже-Белинским было). Нет, год как год. Роман Анатолия Королева «Быть Босхом» («Знамя», № 2) куда любопытнее, чем его же десятилетней давности «Эрон», «Вольтерьянцы и вольтерьянки» Василия Аксенова («Октябрь», № 1–2) много ярче «Московской саги», что как раз дозрела до сериала, а если меня тогдашняя «Поэзия и неправда» Анатолия Наймана пленяет сильнее, чем его же «Каблуков» («Октябрь», № 8–9), то это дело вкуса. Не было в 2004 году прозы, сопоставимой с романом Георгия Владимова «Генерал и его армия», но такого ранга события вообще редки. Кстати, «Генерала» часть литераторского сообщества встретила в штыки, а еще большая — равнодушно. Точно так же, как другие славные сочинения 1994 года — «Плацдарм» Виктора Астафьева, «Казенную сказку» Олега Павлова, «Реквием по живущему» Алана Черчесова. Точно так же встречали живые книги все эти десять лет. Включая год уходящий, итоги которому (а заодно и недавнему прошлому) без меня подведены.
Контекст
16 декабря на заседании правительства РФ министр обороны сообщил, что он не знает «ни одного современного российского писателя, которого стоило бы читать». В реплике Сергея Иванова можно искать скрытые цели, можно дивиться, почему за литературные недочеты он корит коллегу по кабинету (никакому министру культуры не дано наладить словесность; даже если сам за перо возьмется, будут проблемы: у Мальро неплохо выходило, у Луначарского — так себе), можно заметить, что личное мнение министра о писателях стоит не больше, чем мое об обороноспособности страны. Все это будет словоблудием. Министр не сказал, что литература не нужна. Он сказал: я о литературе ничего не знаю. И то же самое может сказать любой инженер, менеджер, чиновник вне зависимости от вкусов, жизненного опыта, темперамента и достатка. Министр, сам того не желая, сказал: меня (и очень много кого еще) обокрали. Спроси его же, стоит ли читать Солженицына, и он скажет: да! Задай ему тот же вопрос о недавно ушедших Астафьеве, Владимове, Быкове, о ныне здравствующих Гранине, Бондареве, Искандере, Распутине (здесь не важно, кто из них как пишет в последние годы), и он вновь ответит: да! А забыл министр об этих писателях по той же причине, что заставила его упустить из виду и всех прочих. Если годами тебе со всех сторон твердят, что литературы больше нет, то мудрено и нечто живое (быть может, тебе близкое и нужное) в книжном хаосе разглядеть, и просто сообразить, что авторы хорошо тебе знакомых книг по сей день работают.
Нет охоты выяснять, кто именно обокрал читателя. Разбираться, кто заводил в темный переулок, кто по карманам шарил, кто на стреме стоял, а кто субсидировал долгосрочный проект. Руку тут приложили и издатели, и книгопродавцы, и гламурные журналисты, и продвинутые телевизионщики, и ревнители гиньоля, и адепты деидеологизации, и апостолы экономического либерализма без берегов (спрос рождает предложение — пипл хавает), и задушевные плюралисты, вечно требующие, чтобы повсюду цвело сто цветов (и не замечающие, как чертополох душит девяносто девять «собратьев»). И уже не важно, кто тут был ведом корыстью, кто «идеями», кто страхом перед новым барином, а кто простым, как мычание, желанием таким манером протыриться в литературу (я пришел — она воскресла). Сказано на сей счет было достаточно — в том числе в минувшем году (см., например, статью Натальи Ивановой «Литературный дефолт» — «Знамя», № 10). Толку-то…
В 1923 году Мандельштам писал: «О, чудовищная неблагодарность: Кузмину, Маяковскому, Хлебникову, Асееву, Вячеславу Иванову, Сологубу, Ахматовой, Пастернаку, Гумилеву, Ходасевичу, Вагинову — уж на что они не похожи друг на друга, из разной глины. Ведь это все русские поэты не на вчера, не на сегодня, а навсегда. Такими нас обидел Бог. Народ не выбирает своих поэтов, точно так же, как никто не выбирает себе родителей. Народ, который не умеет чтить своих поэтов, заслуживает… Да ничего он не заслуживает — пожалуй, ему просто не до них, но какая разница между чистым незнанием народа и полузнанием невежественного щеголя». (Или сбывающего гнилой товар монополиста со шпаргалкой о правоте рынка.) Слышу ответное: Так ведь давеча не то, что теперича! Там — классики, здесь… Ой ли! Да для кого сейчас бесспорен весь список Мандельштама? Бесспорны не имена, а императив благодарности и вера в словесность, вовсе не исключающие литературной злости.
Так вот: я не хочу быть неблагодарным тем писателям, какими Бог обидел нас. Допускаю, что многого в литературе не могу понять (принять) по недостатку ума и вкуса. Но никогда я не стремился «замолчать» чуждых мне, но значимых писателей. Потому и откликался на очередные творения «культовых» авторов. А сегодня обойдусь — тот, кому интересны мои мнения о вышедших в 2004 году книгах Евгения Гришковца, Виктора Пелевина, Людмилы Петрушевской, Владимира Сорокина, Людмилы Улицкой, может обратиться к газетной подшивке или сетевому архиву. Увы, ничего не писал ни о «Предсказаниях очевидца» Владимира Аристова (М.: «О.Г.И.»), за что получил выговор от одного из арбитров изящества, ни о «Помни о Фамагусте» Александра Гольдштейна (М.: «НЛО»). У них и без меня партизаны найдутся (вот роман Аристова на премию Аполлона Григорьева выдвинут), а я (под секретом сообщаю) часто не успеваю рассказать и о более близких мне книгах. Прав Козьма — нельзя объять необъятное.
Можно (должно) вспомнить то, что — вопреки контексту — дарило счастье и крепило дух.
Поэзия
Ориентироваться в нашем стиховом океане не трудно, а очень трудно. Хорошо понимаю резоны статьи Сергея Чупринина «Высокая (ли) болезнь» («Знамя», № 1; на мой взгляд, это лучшая, наряду со «знаменскими» же — № 4, 9 — статьями Николая Работнова «Война, где все перебежчики» и «Babylon» от слова «бэби», работа о поэзии из появившихся в последние годы). Если все (ну, не все; почти все, кто приметен) пишут «в общем хорошо», свято верят в свою гениальность и наглухо в ней закрыты, естественно возмечтать об эмиграции то ли в уютное прошлое, то ли в светлое будущее. Так, но ведь и при наших недоуменных «ли» поэтическая болезнь остается высокой. Только вопрос об «избирательном сродстве» поэта и читателя (критика) обретает особую остроту. Когда антология «Девять измерений» (М.: «НЛО») предлагает комплект из семидесяти гениев, я смущенно прячу глаза. Мочи нет разглядеть в этой бригаде неизвестных мне поэтов. (К прежде знакомым отношусь по-разному. Как и до выхода антологии.) Другое дело, что я рад энергичной работе того же «НЛО» или «О.Г.И.» с новейшими стихотворцами, даже если кто-то из них кажется графоманом. А третье — мой выбор. Или не совсем мой. Соседский.
Просмотрев список соискателей премии Аполлона Григорьева за 2004 год, я понял, что ни одна «поэтическая» номинация не вызывает сомнений (о прозе так не скажу). Выдвинуты «Иерусалимская тетрадь» Инны Лиснянской (М.: «О.Г.И.»), «Как я сказал» Льва Лосева (СПб.: «Пушкинский фонд»), «Испанские письма» Олеси Николаевой (М.: «Материк»), «знаменская» (№ 5) и «новомирская» (№ 6) подборки Михаила Поздняева — да я и сам бы назвал эти имена. Как и менее громкое имя давно и значимо пишущей Ирины Васильковой, чей «Террариум» (М.: Издательство Р. Элинина) тоже номинирован на «григорьевку». Как и имена не попавших в престижную обойму Веры Павловой («По обе стороны поцелуя» — СПб., «Пушкинский фонд»), Михаила Айзенберга («В метре от нас» — М.: «НЛО»), Владимира Салимона («Опрокинутое небо» — М.: «Манеж»), Бахыта Кенжеева («Невидимые думы» — М.: «О.Г.И»), Александра Тимофеевского («Сто восьмистиший и наивный Гамлет» — М.: «О.Г.И.»)… Конечно, список неполон. Конечно, и среди «первых» нет равенства — мне тут дороже мужественная любовь к жизни Лиснянской и сосредоточенное вслушивание в тишину Салимона. Но я и предупредил об «избирательном сродстве», что не отменяет признания другого выбора. Он есть — стоит руку протянуть. Не к книгам, так к журналам, где находится место и этим, и многим иным поэтам.
Рассказы
А здесь просто. За меня поработало жюри премии имени Казакова, чей шорт-лист очень хорош (см. «Время новостей» от 17 декабря). Глупо переписывать недавнюю заметку, но повторю: лучший русский рассказчик (наверно, не только этого года) — Борис Екимов. Порукой тому не только «Не надо плакать» («Новый мир», № 11) и четыре других рассказа, напечатанных тем же журналом, но и большая часть его прозы — обостренно совестливой, строгой до боли, умно выстроенной и — вопреки грустным сюжетам — полнящейся гармонией. Из других соискателей «казаковки» мне всех больше импонирует автор прозрачного и доброго триптиха «Физика» («Октябрь», № 8) Сергей Солоух. Из тех, кого судьи или номинаторы оставили за кадром, — Нина Горланова («Новый мир», № 1, «Октябрь», № 6, «Знамя», № 5 — книгу пора выпускать; большую), при всех его самоповторах, Юрий Буйда («Новый мир», № 9) и, конечно, Евгений Шкловский.
О прозе Шкловского я писал подробно по выходе его книги «Фата-Моргана» (М.: «НЛО»), а затем в связи с подборкой «Из-под козырька» («Новый мир», № 12). Случай Шкловского — доказательство прописной истины: писатель должен не топтаться на месте, а рисковать. Шкловский, немало лет делавший добротные «рассказы с настроением», рискнул (дал волю склонности к экзистенциальной философии, скорректировал «нормальный» психологизм загадочными недоговорками, ввел в бытовые истории толику фантасмагории) — и крупно выиграл. Его опыт стоило бы принять к сведению изрядному числу писателей, что, однажды выдернув из хвоста жар-птицы золотое перышко (интонацию, тему, синтаксис, набор словечек), тщатся корябать им до скончания времен. Увы, проездные билеты продают на месяц.
Любопытно (и показательно), что среди номинированных на «григорьевку» сочинений, рассказов нет. За одним исключением, что подтверждает правило. Это «Рассказы на ночь» Александра Кабакова («Знамя», № 9), на мой взгляд, лучшее сочинение автора (считая и удачный роман «Все поправимо» — М.: «Вагриус» — который тоже стоит в ряду «григорьевских» соискателей). Но «Рассказы на ночь», конечно, даже не цикл, а прихотливо организованный роман, где непредсказуемо скрещиваются судьбы «вечных персонажей» (Агасфер, Дон Жуан, Красная шапочка и др.), принявших современное обличье и доминирующих в мнимо отдельных историях. Пока мы не знаем, во что отольется жанровый эксперимент Кабакова (продолжение обещает «Знамя», книгу — «Вагриус»). Это не умаляет обаяния доступных текстов и вновь (как в сюжете Шкловского) напоминает: кто рискует, тот пьет шампанское.
Повести
И тут спасибо коллегам: на днях сформировался список претендентов на лавры от Ивана Петровича Белкина. Из 28 позиций (грешен, каюсь) восемь мне неведомы. Конечно, их с лихвой (три в запасе) хватит на искомую пятерку шорт-листа, но опыт подсказывает, что хорошо, коли в финал прискачет одна «темная лошадка». Так что обратимся к 20 знакомцам. Не весело. Пятерку (или шестерку) я худо-бедно придумал (это мои предпочтения, а не прогноз!), но чувства выбора при этом нет. Безусловно нравятся мне всего две работы — «Сухой фонтан» Александра Хургина («Октябрь», № 10) и «Лапландия» Шкловского («Фата-моргана»). Дивиться нечему. Хургина сам выдвинул: в «Сухом фонтане» прозаик сделал смелый рывок из устоявшейся манеры (ее каменный образчик — «Кладбище балалаек» из № 4 «Дружбы народов» — тоже в числе номинантов) и совладал с типовой проблемой игроков на автобиографическом поле — надрывной жалостью к себе, любимому. О «Лапландии» можно сказать то же, что и о всей новой прозе Шкловского, отметив точное чувство жанра. Дальше «Лучшая роль второго плана» Елены Холмогоровой — вещь умная и изящная, но уступающая «Трио для квартета», (недаром и книга, изданная «Временем», куда вошла новая повесть, носит имя предшествующей).
Что же до трех остальных «моих» кандидатов, то… Ох. «Там, при реках Вавилона» Дениса Гуцко («Дружба народов» № 2) — скорее обещание, чем свершение: «что» (кошмар солдатчины и входящего в силу национализма конца 1980-х) и «как» (строить фразу и ловить аромат места-времени Гуцко умеет) не сходятся, а желание рассказать о себе «все и более того» размывают композицию и превращают повесть в еще один «крик души». У Натальи Рубановой («Люди сверху, люди снизу» — «Знамя» № 6) природный дар сильнее выпендрежа, но и выпендрежа — насквозь литературного, безвкусного и, видимо, почитаемого за «свободу» и «новизну» — выше крыши. Вестимо, талантам надо помогать. Но и расшаркиваться перед неистовыми самородками обрыдло. Умный, строгий редактор Рубановой нужен, а не премия. Историческая фантазия Олега Хафизова «Полет “России”» («Новый мир», № 10) — милая безделушка (ударение по вкусу), хотя его дар (и легкомысленное отношение к дару) были видны и десять лет назад.
На этом фоне досадно отсутствие среди соискателей Владимира Кравченко («Из пороха в порох» — «Новый мир», № 12; это называется: а не печатайся в декабре), Валерия Исхакова («Без жалости» — «Дружба народов», № 8; без жалости с прозаиком обходится редакция, полугодом раньше забывшая выдвинуть на Букера роман «Жизнь ни о чем») и Владимира Курносенко («Жена монаха» — «Дружба народов», № 7). Да, у Исхакова и Курносенко вещи спорные — сам бранился. Но их «неудачи» весомее иных «грамотных» удач «белкинского» списка. Есть там и кокетливый наив Марины Москвиной (в двух видах), и артистичная истерика Марины Палей, и — уж как без этого! — сенильно-селенная сексология Владимира Маканина. Его «Коса — пока роса» («Новый мир», № 11) вполне может войти в шорт-лист. Да и премию стяжать. Но я не о премии — о повестях. Вернее уже об их больших братьях.
Романы
Как известно, романный (букеровский) календарь не совпадает с житейским. Несовпадение это занятно сказалось то ли на судейском выборе, то ли (что более вероятно) на издательской политике: все тексты, составившие букеровскую шестерку, были опубликованы в первой половине 2004 года (а не во второй 2003-го). Если к «Вольтерьянцам и вольтерьянкам» Аксенова, «Сергееву и городку» Олега Зайончковского (М.: «О.Г.И.»), «Солнце сияло» Анатолия Курчаткина («Знамя», № 4–5), «Валторне Шилклопера» Марты Петровой (М.: «Росмэн»), «Номеру один…» Людмилы Петрушевской (М.: «Эксмо») и «Качеству жизни» Алексея Слаповского («Знамя», № 3) добавить их наиболее перспективных конкурентов — «Все поправимо» Кабакова, «Быть Босхом» Королева, «Кащея и Ягду…» Марины Вишневецкой (М., «НЛО») — тенденция проступит еще нагляднее. А вторая половина уходящего года ее вновь подтвердит. Какие из «послемайских» романов-2004 попадут в новый букеровский цикл? Холодный, демонстрирующий каждой строкой демоническую гордыню и демоническую же двусмысленность «Каблуков» Анатолия Наймана («Октябрь», № 8–9). Игривый до оскомины «Киж» Олега Хафизова («Дружба народов», № 7). Претендующий на статус «исповеди сына века», местами берущий за душу, но расхлябанный и недодуманный «Без пути-следа» Дениса Гуцко («Дружба народов», № 11–12). Неизбежные, как дембель, «Путь Бро» Владимира Сорокина (М.: «Захаров») и «Священная книга оборотня» Виктора Пелевина (М.: «Эксмо»). Смешная и умная мистификация таинственного Роланда Харингтона «Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских» (М.: «НЛО»; издательству грех не рискнуть, но ведь не поймут-с, скажут «цеховая забава филологов» — и будут в корне не правы). Может, еще «Знамя» тряхнет тридцатипятистраничным «Ангелочком» Евгения Даниленко (№ 12). О-го-го! Аж семь конкурсантов узрели. Не считая табуна неведомых избранников, две трети которых жюри тут же снимет с дистанции.
Что ж, будем уповать на начало 2005-го. Шанс есть. Ведь удалась же отыгранная букериада. Еще раз поздравим Аксенова, что плюнул на «ренту», превзошел себя и сумел вольтерьянским аллюром (менуэтом, карнавалом, облискуражем) растопить множество сердец и вскружить столько же голов. Поздравим всех, кто попал в шорт-лист или в его соседство — они того стоят.
Не повторяя комплиментов, замечу лишь, что лучшая работа Слаповского (и, на мой вкус, одно из главных событий в прозе года) не «всеохватное» (в этом не только сила, но и слабость книги) «Качество жизни», а выросший из мнимо простодушного телесериала «Участок» (М.: «Эксмо»). Для пока недооцененной победы (увы, на «григорьевку» номинировано «Качество жизни», а не «русский народный детектив») потребны были дерзость, жанровый эксперимент, скрещение «сериальной» и «романной» стратегий. И любовь к героям и читателям. Не «простым» или «сложным», а просто людям, живущим в Анисовке, Саратове, Москве и/или счастливом воображении автора.
Сходна история с Вишневецкой, чей сказочный роман тоже многоадресен. Да, детям важнее приключения и ожившая славянская мифология; взрослым — щемящая печаль, гротеск, осмысление «неправды» всякой судьбы и скрытой — не Перуном-Мокошью-Велесом установленной! — гармонии бытия. Но чувства добрые, сердечное тепло юмора, неприятие зла, апология любви и жажда справедливости могут быть внятны всем. И опять жанрово-стилевое новаторство (Вишневецкая ушла от аналитики современных «Опытов», оставаясь собой, но многим пожертвовав) растет из любви к человеку, остающемуся человеком в любом из железных веков.
Открытия
Здравствуйте! А раньше о чем было? Если не о них, то к чему все величания? Если о них, то куда уж выше? Так ушлые лакировщики действительности вгоняют нас в инфляцию! Не допустим! Мы тоже любим солнышко, но на дворе стоят сумерки!.. Да отвяжитесь вы со своими сумерками, уровнем 1984 года и замерами «вышины-нижины». Я о тех, кто, в отличие от упомянутых выше писателей, только сейчас счастливо вошел в литературу. О тех, кому должно от души сказать: Здравствуйте!
Их трое. Замаскированный под дневник веселой интеллигентной москвички роман Марты Петровой «Валторна Шилклопера» и замаскированный под сборник рассказов роман Олега Зайончковского «Сергеев и городок» получили признание благодаря Букеру. Авторы непохожи, как непохожи полубогемная столичная публика и насельники заштатного городка. Как непохожи друг на друга все художники. И люди вообще. Что не мешают потомкам Адама быть людьми, а чадам Аполлона — творцами. Новую (и вечную) музыку можно расслышать везде: в бряканье копыт старого мерина и телефонном трепе о модной одежке, в промозглости мутного утра и кипении солнечного полдня, в щебете речушки и похмельной перебранке, в визге шалых соседей и степенных словах священника, отошедшего от компьютера… И если кому-то кажется, что Зайончковский слишком минорен, а Петрова чересчур мажорна, то пусть прочистят уши. Впрочем, Зайончковского строили и за нехватку трагизма на душу населения городка, и за самодовольство, и за тягу к стабильности. Примерно такую же чушь несли и про Петрову. Вероятно, с подтекстом — то ли политическим, то ли духовным. Называется это антимузыкальностью. И страхом перед жизнью (а вовсе не перед реальными политическими проблемами). Этим-то рабьим чувствам и противостоят сага о городке и московская сказка. В них слышны печаль по сгинувшим — недавним! — дням и тревожные предчувствия, но авторы и герои жизни не страшатся. И живут. Вопреки контексту. Как вопреки контексту работает всякий писатель.
В том числе, раскрывшаяся в этом году Майя Кучерская. Вообще-то Кучерская печаталась и прежде, ее роман «История одного знакомства» («Волга», 1998, № 10) привлек внимание нехудших критиков (републиковать бы! кто, кроме спецов и саратовцев, эту историю мог прочесть!). Но словом стал «Современный патерик» (М.: «Время»), фрагмент которого был прежде дан «Знаменем» (№ 1) под должным титулом «Чтение для впавших в уныние». Поскольку от смертного греха никто не застрахован, читать Кучерскую (впрок, для профилактики) стоит и тем, кто сегодня вполне бодр. Потому что пишет она не только о батюшках и прихожанах, старцах и послушниках, постящихся и, представьте себе, непостящихся (хотя много про них знает, крепко их любит и ведет речь так, что на душе светлеет), но и о Церкви, которой не одолеет ад, о Мире Божьем, о нашем высшем назначении. Избегая пышных словес, на которые я бездарно сбиваюсь. Улыбчиво и доверительно. Свободно и радостно. Веря, что «воскресе Христос, и жизнь жительствует». Соглашаясь с мудрым и обнадеживающим тостом о. Михаила (это персонаж не Кучерской, а Зайончковского) — «Всяк по-своему Господа хвалит».
Это и о писателях. Не взирая на возраст и статус.
Зорин
Что ж, о возрасте и статусе. Загодя неловко. Хорошо бы просто сказать, что отметивший в ноябре восьмидесятилетие Леонид Генрихович Зорин опубликовал в 2004 году два чудесных «маленьких романа» — «Забвение» и «Сансара» («Знамя», № 1, 10). Что его интеллектуальной энергии, творческому азарту, верности литературе можно только завидовать. Что каждая его работа пленяет новизной сюжета, интонации, характеров (а сколько разных персонажей играет в «человеческой комедии» Зорина, наверно, и сам он не вспомнит). Что к юбилею был издан двухтомник прозы (М.: «Время»), снят мини-сериал, где писатель рассказывал о своих трудах и днях (канал «Культура»), поставлены телеспектакль по «Медной бабушке» с блистательными Виктором Гвоздицким в роли Пушкина и Георгием Тараторкиным в роли Вяземского (тоже «Культура», режиссер Михаил Казаков) и спектакль по «Невидимкам» (Театр Ермоловой, режиссер и исполнитель главной роли Владимир Андреев), что появились приличествующие событию заметки в прессе… Все так и было. А тоска росла. Подарки раздавал юбиляр. Конечно, с помощью издателей, редакторов, режиссеров, актеров… Да, счастлив человек (писатель), что может так поздравить нас и себя с круглой датой, но… Чего не было, так это ответного жеста общества и государства.
Ордена что ли? Премии? Президентского письма? Так ты об этом? Об этом. Сгораю от стыда, но пишу, зная, как поморщится здесь автор «Коронации» — пьесы о кошмаре казенного юбилея. Мудрому, снисходительному и уверенному в себе и друзьях Зорину знаки официального признания не нужны. Они нужны нам. Литераторам и читателям. Забыв о — по слогам пишу — вось-ми-де-ся-ти-ле-ти-и крупнейшего писателя власть показала, почем нынче литература. (Литература, а не конкретные авторы, что могут — сами и/или через знакомцев, обоснованно или по прихоти, успешно или тщетно — хлопотать о наградах. А могут — как Леонид Генрихович — этого не делать.) И тут на присяжных похоронщиков словесности не кивнешь. Не верю я, что для клерков Минкульта и президентской администрации (да и для высшего начальства) имя Зорина — тайна. Не нужна тут специнформация. О прочем не говорю, но «Покровские ворота» чуть не каждый месяц в ящике крутят. Тошно. Вот и вернулись мы в «контекст».
Снова контекст
Впрочем, контекст контексту рознь. Расскажу-ка я правдивую предновогоднюю сказку. Есть в Эстонии город Тарту (некогда Дерпт), а в нем Университет, основывали который не один раз. В частности, в 1802 году — волей Александра I. С той поры в Дерптском (Юрьевском, Тартуском) университете читались курсы русского языка и словесности. Профессорствовал там великий лингвист Бодуэн де Куртене. Ну а про то, что кафедру литературы долгие годы формально (а затем — неформально) возглавлял Юрий Михайлович Лотман, все и так знают. Меньше знают, что его кафедра жива, что это важнейший очаг русской культуры в Эстонии, что вряд ли где-нибудь еще так качественно учат истории русской литературы, что проводятся конференции (в том числе — студенческие, продолжающие традицию тех, что сформировали десятки лучших российских гуманитариев), что выпускаются Ученые записки. Ну а о том, что у кафедры проблемы с бюджетом, грозящие сокращением лекторского состава (то есть гибелью — в штате ныне пять человек) знают считанные лица. Так вот, группа таких лиц создала «Фонд поддержки русской филологии в Тартуском университете (Московско-Тартуская инициатива)». Фонд взял на себя финансирование двух лекторских ставок (одной — на кафедре Лотмана, другой — на находящейся в том же положении и тоже весьма достойной кафедре русского языка) и выразил готовность споспешествовать другим проектам. О чем подписал договор с университетом. Я не знаю, кто дает деньги тартуским русистам. Знаю только, что люди эти связаны с Интернет-бизнесом и что для них значимы и историческая роль Дерптского университета в отечественной культуре, и традиции школы Лотмана (тартуско-московской семиотики), и то, что тартуская кафедра литературы прямо связана со становлением русского Интернета. В этой связи на церемонии подписания договора президент Фонда Сергей Кузнецов (одно имя все же знаю) сказал: «Пришло время отдавать долги». Что произвело сильное впечатление на эстонских коллег. В ответной речи тартуского ректора слышалось восхищенное уважение, адресованное не только Фонду и прибывшим на церемонию гостям (среди них были выдающийся филолог Татьяна Цивьян и писатель Алексей Слаповский), но и к моей стране. К России не контекста, а хранящих и строящих ее людей.
Среди них есть и люди литературы. И если с этой страницы смотрят лица писателей, то надо помнить, что их слово «овеществляется» благодаря тем замечательным издателям, редакторам, книгопродавцам, библиотекарям, учителям словесности, что оправдали и выдышали этот год — на радость тем, кто любит читать.
P.S. А как же критики? Промолчу. Мне дорог мой цех, я не раз (и в этом году) публично восхищался коллегами, включая тех, с кем спорил. Но сегодня не наш день. Проиграли контекст, уронили профессионализм, разбазарили корпоративную этику, позволили облапошить читателей не кто-нибудь, а мы. Хотелось бы верить, что с уходом високоса все образуется. Ведь никуда не делись талантливые (и даже очень) критики. Ведь не трудно понять, что словесность во сто крат дороже наших проектов и амбиций. Ведь любим же мы русскую литературу — такую, какой нас Бог обидел.
P.P.S. На газетной странице помещены фотографии Александра Кабакова, Инны Лиснянской, Владимира Салимона, Бориса Екимова, Евгения Шкловского, Алексея Слаповского, Марины Вишневецкой, Марты Петровой, Олега Зайончковского, Леонида Зорина и Майи Кучерской.
29.12.2004.
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]