[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Ах, это братцы о другом, или 4000 знаков с пробелами
Прологом моей карьеры литературного обозревателя стал монолог потенциального начальника, позднее — с небольшими вариациями — звучавший при всяком новом трудостройстве. Стояло на дворе лето 1991 года, нанимался я в громокипящий о ту пору журнал «Столица», а услышал примерно вот что: «Да, мы, конечно, тебя возьмем. Ты пиши, пиши себе «вкусную эссеистику», про что хочешь пиши — только, будь другом, не про литературу». Несколько растерявшись, сунулся я в не менее славную тогда «Независимую газету» — там предложили освещать «общие проблемы культуры». Дрогнуло сердчишко. (Я и слово «постмодернизм» в те дни еще не освоил. Я и пять лет спустя, узнав из нелицеприятной статьи о том, что нет у меня «креативных идей», стыдливо спросил коллегу: А что такое «кретивная»?) Но решился. Обманул доверие работодателей. Стал подсовывать то рецензии, то — страшно вымолвить — обзоры. И худо-бедно сходило.
Под легкое ворчание, под мудрое мычание, под радостное ржание… Суть коего сводится к ряду неопровержимых истин. А) Нет у нас никакой литературы и быть не может. Б) Литература есть, но это печально, ибо от нее случились все наши бедствия — от октябрьской революции (про февральскую сидельцы не сказывали) до пробуксовывания демократических реформ. В) Есть то она есть, но злокозненный литературоцентризм загнулся, ибо наличествуют у нас церковь, право и гражданское общество (слушайте, слушайте!), следственно писателям надлежит токмо в бисер играть, а критикам грех про что-нибудь общественное вякать. Г) Востребована «новая социальность», и только идиоты могут смаковать какую-то «художественность» (что-то слышится родное — из советской моей молодости). Д) Нормальные — в офисах вкалывающие — люди отдыхать за книжкой хотят, а не мозги грузить. Е) Только в электрическом Интернете обретаются божественная поэзия, посрамляющая Толстого с Достоевским проза и абсолютно свободная, чуждая кружковых пристрастий, отвергшая постыдное лицемерие (и, как будто смоляным ветерком, потянуло родным матерком) критика, которая вообще-то ни на фиг не нужна, ибо каждый пишет, как он дышит и нечего нам тоталитарно указывать на какие-то там орфографию с пунктуацией. Ж) Люди, принимающие решения (а других больше не водится — вон сколько всего напринимали!), сами разберутся, что им читать и почему краше Пелевина с Сорокиным никого на белом свете нет. З) Ваши цеховые разборки никому не интересны (это если, узнав о себе очередную суровую правду, тявкнуть в ответ вознамеришься). И) — т. д. Оно же — т. п. Право, не знаю, как это лучше просуммировать. То ли по русскому народу: Спички есть, табак найдется, / Без сопливых обойдемся. То ли по несправедливо подзабытому свободолюбивому постмодернисту позапрошлого столетия: Свежим воздухом дыши / Без особенных претензий: / Если глуп, то не пиши, / А особенно — рецензий.
А если, извините, не глуп? О, кто не глуп, тот вопросов не задает. Делом занимается. «Вкусную эссеистику» изготовляет, «общие вопросы культуры» препарирует, «креативными идеями» пышет, «проекты» конструирует, против постмодернизма ратоборствует (или уже опять за оный?), коварную «духовность» клеймит, «новую социальность» двигает… И всегда ровно на 4000 знаков с пробелами. (Сверился со считалкой — есть еще резерв!)
В добрые минуты цитировал я по этому поводу А. К. Толстого: Верх над конечным возьмет бесконечное, / Верою в наше святое значение / Мы же возбудим течение встречное / Против течения! В злые — Некрасова: И погромче нас были витии, / Да не сделали пользы пером… / Дураков не убавим в России, / А на умных тоску наведем. Теперь тянет мурлыкать: Чем это стала ты не хороша… (продолжение известно). Имея в виду не красавицу-ель, а ее сестрицу — русскую словесность. В общем, ничего нового. Свидетелями быв вчерашнего паденья, / Едва опомнились младые поколенья. / Жестоких опытов сбирая поздний плод, / Они торопятся с расходом свесть приход. / Им некогда шутить, обедать у Темиры / Иль спорить о стихах… В 1830-м году писано. Пушкиным.
Андрей Немзер
01/04/11