Говорит
Москва

А Б В Г Д Е Ё Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

«СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ» – литературная группа, существовавшая в Петрограде-Ленинграде в 1920-х гг. XX в.

История «Серапионовых братьев» недостаточно изучена, отдельные события известны лишь по мемуарным свидетельствам, кое-что навсегда утрачено, ведь многие «серапионы» стали впоследствии литературными классиками, и потому цензурные запреты действовали с удвоенной силой (как всякие официальные историографы, историки советской литературы стремились нарисовать картину идеализированную и бесконфликтную). Другая причина «недокументированности» – с самого начала заявленная свобода от каких-либо инструкций и уложений. «…в период величайших регламентаций, регистраций и казарменного упорядочения, когда всем был дан один железный и скучный устав, – мы решили собираться без уставов и председателей, без выборов и голосований», – подчеркивал в статье «Почему мы Серапионовы братья» Л. Лунц. Характерно и то, что это едва ли не единственная литературная группа, не выступившая с коллективной декларацией либо манифестом, зафиксировавшим творческие принципы (в печатных и устных выступлениях члены группы высказывали личное мнение, которое могло совпадать либо не совпадать с мнением остальных). Тем не менее, историю «Серапионовых братьев» можно в общих чертах реконструировать, причем каждый этап, за исключением последнего, четко ограничен во времени.

1919-1920 гг. Открывшаяся в феврале 1919 г. Студия художественного перевода при петроградском издательстве «Всемирная литература» должна была готовить квалифицированных специалистов для выполнения огромных и лишь отчасти осуществившихся планов издательства (предполагалось познакомить российского читателя с лучшими литературными произведениями всех времен и всех народов). Но скоро выяснилось, что молодежь, пришедшая по объявлению о наборе, хочет овладеть не искусством художественного перевода, а вообще литературным мастерством, поэтому о какой-либо специализации стоит говорить с определенной условностью (студисты переходили из семинара в семинар или посещали сразу несколько семинаров). Вскоре переводческая студия переехала в открывшийся 19 ноября 1919 г. Дом искусств, где была преобразована в Литературную студию. Здесь молодые литераторы слушали лекции известных писателей и филологов – В.М. Жирмунского, А. Белого, В.Б. Шкловского, К.И. Чуковского и др., и приобретали профессиональные навыки на семинарах, которыми руководили Е.И. Замятин (проза), Н.С. Гумилев (поэзия), М.Л. Лозинский (стихотворный перевод). Однако прошло определенное время, прежде чем из массы способных студистов выделились те, кто составил ядро группы «Серапионовы братья». Целенаправленная организационная работа по созданию группы относится к январю 1921 г. На том этапе главным были не столько литературные способности участников, сколько дружеские связи и теплота душевного общения. Не учитывая этого, не понять, почему сочинявший забавные стихи, но не блиставший особыми талантами шестнадцатилетний В. Познер (впоследствии известный литератор, писавший на французском языке) с полным правом причислял себя к основателям группы.

1921-1924 гг. Первое заседание «Серапионовых братьев» состоялось 1 февраля 1921 года, от этого дня шло «серапионовское летосчисление». Почти сразу прием новых членов был ужесточен, а затем и вовсе прекращен. «Канонический» состав группы запечатлен на фотографии 1921 г. Это Л. Лунц, Н. Никитин, М. Слонимский, И. Груздев, К. Федин, Вс. Иванов, М. Зощенко, В. Каверин, Е. Полонская, Н. Тихонов (перечислены примерно в том порядке, как они были приняты). В. Познер уже весной 1921 г. выехал с родителями за границу, Н. Чуковский, которого мемуаристы также иногда упоминают среди членов группы, посещал заседания исключительно на правах друга (о чем позднее писал в мемуарах).

Группа объединила наиболее талантливых молодых писателей, чему подтверждение тот факт, что на конкурсе Дома литераторов (объявлен в октябре 1920 г., итоги подведены весной 1921 г.) все премии, за единственным исключением, достались «серапионам». 1-я премия присуждена К. Федину, 2-я – Н. Никитину, 3-я – В. Каверину, Л. Лунцу и Н. Тихонову (третьей премии был удостоен также Б.К. Терлецкий, о котором никаких иных сведений не сохранилось).

Не только состав, но и традиции группы оформились достаточно быстро. Протоколы заседаний, которые велись на первых порах и отчасти ориентировались на стилистику протоколов «Арзамасского общества безвестных людей», объединявшего литераторов пушкинского круга, вскоре были оставлены. Шуточные прозвища (опять-таки дань литературной традиции, в частности, связанной и с «Арзамасом») не привились, В. Познер в письме к А.М. Ремизову упоминает некоторые из них: «братья: Груздев – брат настоятель, Никитин – брат канонарх, Лунц – брат скоморох, Шкловский – брат скандалист, я – молодой брат. Без прозвища – Вы, Ахматова, Анненков, Замятин, Зощенко, Одоевцева, Коля Чуковский». Длинный список имен, равно, как и полемическое утверждение из статьи Л. Лунца «Об идеологии и публицистике»: «…Виктор Шкловский – Серапионов брат, был и есть», объясняется тем, что у молодых литераторов имелось немало друзей и горячих поклонников, многие из них регулярно посещали серапионовские собрания, участвовали в обсуждении новых произведений, и к мнению их прислушивались. Не являясь «серапионами» в полном смысле слова, не были они и «гостишками» – так именовали людей случайных или не слишком близких, допускавшихся на открытые собрания (иногда собрания проходили в узком кругу, где присутствовали одни «серапионы»). Кроме того, существовал так называемый «институт серапионовских девиц» – это девушки-ровесницы, ходившие на заседания и являвшиеся объектом ухаживаний, поклонения и дружбы. Их пять: М. Алонкина, И. Каплан-Ингель (впоследствии – Слонимская), Л. Сазонова, Л. Харитон, З. Гацкевич (впоследствии – Никитина).

Все это относится к области серапионовского фольклора, впитавшего немало легенд. Так до сей поры неизвестно, откуда взялось название группы. По свидетельству В.Б. Шкловского, первоначально мыслилось название «Невский проспект», которое следовало бы понимать двояко – это и отсылка к «петербургскому мифу», отразившемуся в творчестве молодых авторов, и выразителем которого был Н.В. Гоголь, чье влияние можно найти едва ли не у всех «серапионов», а также своеобразная эмблема серапионовского быта – комната М. Слонимского, где долгое время встречались «серапионы», единственным окном выходила на Невский проспект. Тем не менее, предпочтение отдано другому названию. Толкователи возводили его к одноименному произведению Э.Т.А. Гофмана, а мемуаристы тщетно пытались вспомнить, кем название предложено (одно время на авторство претендовал М. Слонимский, впоследствии отказавшийся от приоритета). Из области преданий и серапионовские «субботы», то есть день, когда проходили еженедельные заседания. На самом деле, в разные периоды встречи бывали и во вторник, и в среду, и в пятницу.

Фраза «Здравствуй, брат! Писать очень трудно», которую мемуаристы называли традиционным серапионовским приветствием, а В. Каверин взял в качестве заглавия одной из мемуарных книг, также легендарна. Появившаяся в письме К. Федина, адресованном А.М. Горькому, где автор говорил о сложности литературного ремесла: «Все прошли какую-то неписаную науку, и науку эту можно выразить так: "писать очень трудно"», фраза была с восторгом подхвачена адресатом: «"Писать очень трудно» – это превосходный и мудрый лозунг», – и вскоре возведена им в формулу. Об особом серапионовском приветствии упомянуто в статье, напечатанной в бельгийском журнале «Disque vert» (1923, № № 4-6) под заглавием: «Группа "Серапионовы братья". Неопубликованное письмо Максима Горького», и вышедшей в переводе с французского языка в неполном виде в петроградском журнале «Жизнь искусства» (1923, № 22), откуда о нем узнали и сами «серапионы», иронизировавшие потом на этот счет.

Однако в статье, несвободной от натяжек и преувеличений, отразился отнюдь не случайный интерес знаменитого писателя к молодым собратьям по перу. Стараниями А.М. Горького литературная группа не только формировалась (он рекомендовал Вс. Иванова и К. Федина), но и в прямом смысле выжила. Так, благодаря горьковскому ходатайству «серапионам» были оформлены продуктовые пайки, подобрана одежда, по его рекомендации им высылались посылки АРА. Кроме того, он оказывал денежную помощь, пропагандировал творчество «серапионов» за границей, договаривался о переводе их произведений на иностранные языки и следил за соблюдением авторских прав. Упоминавшаяся выше статья имела также целью защитить «Серапионовых братьев» от усилившихся критических нападок в России. А.М. Горький стоял у истоков затевавшегося альманаха «1921», куда должны были войти произведения «серапионов», и даже набросал возможный план издания, однако альманах в свет не вышел (среди других не осуществленных по разным причинам серапионовских начинаний журнал «Двадцатые годы», еженедельная газета, посвященная вопросам литературы и искусства, книжная лавка).

Также следует отметить огромную роль, которую сыграл в истории группы В.Б. Шкловский. В статье «Серапионовы братья» («Книжный угол», 1921, № 7), первом упоминании о «серапионах» в печати, которая, по словам Е. Полонской, стала их «метрическим свидетельством», он не только охарактеризовал настоящее молодых литераторов, но парадоксальным образом предсказал будущее: «Видели ли вы, как перед поднятым стеною пролетом Дворцового моста скапливаются люди? <…> Так невозможность печататься собрала воедино Серапионовых братьев». Хотя критик тут же оговаривался: «…конечно, не одна невозможность, но и другое – культура письма», он отметил нерв ситуации. Распад группы наметился сразу после того, как некоторые ее члены получили возможность широко публиковаться (Вс. Иванов, К. Федин, Н. Никитин и М. Зощенко скоро стали знаменитыми писателями, тогда как Л. Лунца и В. Каверина почти не печатали). В той же статье В.Б. Шкловский называл источники, влияние которых различимо в творчестве «серапионов», с одной стороны линия «от Лескова через Ремизова и от Андрея Белого через Евгения Замятина», с другой – западный авантюрный роман, наметив, таким образом, разделение внутри группы на «правых» и левых», «западников» и «восточников», подхваченное критикой. В частном письме, относящемся к тому же периоду, Шкловский выразился еще определеннее: члены группы делятся на «бытовиков» и «сюжетников». Благодаря деятельному вмешательству Шкловского вышел в свет сборник «Серапионовы братья. Альманах первый» (Пг., «Алконост», 1922). Альманах появился в апреле 1922 г. и был посвящен М.С. Алонкиной, одной из «серапионовских девиц», секретарю литературной студии, где занимались будущие «серапионы».

Небольшой по объему (чуть меньше 4 печатных листов) и очень скромно оформленный сборник, изданный, однако, серьезным по тому времени тиражом (в выходных данных указано 4000 экземпляров), так и остался единственным серапионовским сборником. Впоследствии увидевшая свет книга «Серапионовы братья. Заграничный альманах» (Берлин, «Русское творчество», 1922) была лишь расширенным вариантом русского издания – добавлены стихи Е. Полонской, Н. Тихонова, статья И. Груздева «Лицо и маска», а рассказ Н. Никитина «Дэзи» заменен его же рассказом «Пес». Сборник дает возможность судить о стилистических тенденциях, характерных для молодых писателей, и об их работе над формой. Рассказы Вс. Иванова «Синий зверюшка» и М. Зощенко «Виктория Казимировна» посвящены современности (так у Зощенко действие разворачивается в период Первой мировой войны) и написаны в традициях сказовой либо орнаментальной прозы. Рассказ Л. Лунца «В пустыне» представляет достаточно вольную интерпретацию библейского эпизода, посвященного исходу евреев из Египта, тогда как рассказ М. Слонимского «Дикий» построен на соотношении двух линий – современной, где существуют портной Авраам Эпштейн, его жена и человек, влюбленный в его жену, – и вневременной, где имя Авраам прочитывается как имя библейского патриарха, родоначальника еврейского народа. Рассказы Н. Никитина «Дэзи» и К. Федина «Песьи души» – это попытки взглянуть на человеческий мир глазами зверя, тигрицы или собаки. Но если в первом случае автор использовал прием литературного монтажа, соединяя псевдо-документ («газетную заметку», «телеграмму»), куски прозы, написанные в манере австрийского прозаика П. Альтенберга, и т.д., то во втором случае перед читателем классически ясное и психологически выверенное повествование, продолжающее линию «звериных» рассказов И.А. Бунина («Сны Чанга») и А.П. Чехова («Каштанка»), оба произведения – о современности. Рассказ В. Каверина «Хроника города Лейпцига за 18… год» недвусмысленно отсылает к творчеству Э.Т.А. Гофмана и других немецких романтиков с их фантасмагориями и намеренно форсированными страстями и характерами. На выход альманаха благожелательными рецензиями откликнулись Е.И. Замятин («Литературные записки», 1922, № 1) и Ю.Н. Тынянов («Книга и революция», 1922, № 6). Кроме того, члены группы – вместе и порознь – выступали с чтением собственных произведений. Из таких публичных выступлений следует упомянуть два литературных вечера, проведенных в Доме искусств, первый – 19 октября 1921 года (читали свои произведения К. Федин, М. Слонимский, Вс. Иванов, В. Каверин), второй – 26 октября 1921 года (читали свои произведения Е. Полонская, Н. Чуковский, М. Зощенко, Н. Никитин, Л. Лунц). Со вступительным словом на обоих вечерах выступил В.Б. Шкловский.

Но даже благожелатели и друзья резко отрицательно оценили появившиеся в № 3 журнала «Литературные записки» за 1922 год автобиографии «Серапионовых братьев». Написанные с иронией, иногда переходящей в ерничество, автобиографии эти прозвучали фальшиво и неубедительно. Например, краткая заметка за подписью И. Груздева гласила, что Н. Никитина сейчас нет в Петрограде, а Груздев даже не знает, в каком году Никитин родился. В автобиографической заметке, озаглавленной «О себе, об идеологии и еще кое о чем», М. Зощенко нарочито преувеличивал свою политическую инфантильность, что отнюдь не соответствовало действительности (заметка эта будет в 1946 г. упомянута А.А. Ждановым в докладе, с которого начались государственные гонения на М. Зощенко). О том, что публикация в «Литературных записках» была заранее рассчитанным и притом неудачным литературным ходом, плохим розыгрышем, исследователи делают вывод, основываясь на фрагменте из письма Н. Никитина, адресованного критику А.К. Воронскому: «(Вы, наверное, осуждая меня за мою пародическую автобиографию – (пародия сущая!) – не уловили этого, а если уловили, то оценили не так) – да, мы ходим приплевывая, как солдат на фронте. А ведь мы и до сих пор – все солдаты фронта, но это наигранная усмешка, чтобы пуль не бояться… Это не есть органическое безразличие. Дайте отойти от фронтовых привычек, дайте время – мы заговорим не так». Резким диссонансом прозвучала опубликованная в том же номере журнала заметка Л. Лунца, где, словно полемизируя с другими «серапионами», он заявлял: « Глупо писать автобиографию, не напечатав своих произведений. А лирических жизнеописаний с претензией на остроумие я не люблю». Вслед за тем была помещена его статья «Почему мы Серапионовы братья», вызвавшая ожесточенную полемику в печати и многие десятилетия именуемая не иначе, как серапионовским «манифестом». Л. Лунц настоятельно подчеркивал – члены группы не выступают против идеологии, но у каждого из них своя идеология, а на риторический вопрос: «С кем же мы, Серапионовы братья?», – отвечал: «Мы с пустынником Серапионом. Мы верим, что литературные химеры – особая реальность, и мы не хотим утилитаризма. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь. И, как сама жизнь, оно без цели и без смысла: существует, потому что не может не существовать». Ситуация оказалась двусмысленной. Сказанное Л. Лунцем не противоречило взглядам «Серапионовых братьев» на искусство и политику, но такое выступление было явным нарушением серапионовской этики. Автор статьи не обсудил ее предварительно с членами группы (почему, пока неизвестно), и хотя высказывал собственное мнение, употреблял местоимение «мы» и говорил как бы от лица всех «серапионов».

Ответа не пришлось долго ждать. В прямой либо косвенной дискуссии, спровоцированной не столько автобиографиями, сколько лунцевской статьей, участвовали, такие крупные государственные деятели, как А.В. Луначарский и Л.Д. Троцкий. Отечески журя или жестко выговаривая молодым писателям, высокопоставленные критики неизбежно сводили возражения к тому, что выступление их – юношеская бравада, между тем, как за спиной авторов большой жизненный и боевой опыт (само собой разумеется, к Л. Лунцу и В. Каверину это не относилось). Задача состояла в том, чтобы, неявно разделив «серапионов», подчинить группу своему влиянию. Это хорошо видно, хотя бы из похожего скорее на партийный отчет частного письмо А.К. Воронского к В.И. Ленину, где перечисляются фамилии даровитых молодых писателей, среди прочих, названы Н. Никитин и К. Федин, и сделан недвусмысленный вывод: «Имейте в виду, что Всев. Иванов это первая бомба, разорвавшаяся уже среди Зайцевых и Замятиных». В качестве поощрения наиболее перспективные, с партийной точки зрения, «серапионы» получали возможность печататься, например, были приняты в писательскую артель «Круг» (артель, как выяснилось из недавно опубликованных документов, существовала на деньги партии и являлась хитроумной ловушкой для литераторов). Таким образом, государство использовало разнородность «серапионов», незаметную самим членам группы, но отмеченную еще в статье В.Б. Шкловского, впрочем, очевидную для любого умного наблюдателя. Например, в статье «Говорящие», рассуждая о «серапионах», М.А. Кузмин прямо утверждал: « Это – не литературная школа, а скорее кооперация или трест. Союз скорее наступательный, чем оборонительный, так как решительно никаким нападкам они не подвергаются, а наоборот окружены похвалами и поощрениями. Я их воспринимаю каждого отдельно, но раз они сами утверждают себя группой, пусть будет так».

Несмотря на то, что члены группы пытались заявить о единстве, о чем свидетельствует коллективное «Письмо в редакцию» («Жизнь искусства», 1922, 28 марта, № 13), являющееся ответом на статью С.М. Городецкого, по сути, противопоставлявшего М. Зощенко и Вс. Иванова, центробежные тенденции были столь сильны, что 2 декабря 1922 г. на очередном собрании Л. Лунц выступил с речью «На запад!», опубликованной потом в виде статьи. За излюбленным лунцевским тезисом: русская литература съедена публицистикой, а потому необходимо обратиться к опыту западной литературы, манипулирующей чистым сюжетом, следует неожиданный и жестокий вывод – «серапионы» «продали фабулу за чечевичную похлебку литературного крикливого успеха». Надо учиться заново, надо все начинать сначала.

Особенно обострилась ситуация в связи с публикацией заметки «Пролетарские писатели памяти тов. Ленина» («Петроградская правда», 1924, 27 января). Уже подписи, в том виде, как они были проставлены под заметкой, показывали, что единой группы не существует, так подпись И. Груздева стояла среди подписей писателей вне объединений, Вс. Иванов фигурировал как член Объединения ленинградских писателей, а в качестве «Серапионовых братьев» поименованы Н. Никитин, К. Федин, М. Зощенко, Н. Тихонов, Е. Полонская, М. Слонимский и В. Каверин (Л. Лунц находился на лечении за границей и о случившемся узнал из газет). Кто и по каким причинам расставил подписи именно так, до сих пор не выяснено, но если судить по серапионовской переписке, где инцидент обсуждался бурно и подробно, разрешение поставить подписи «серапионов» под заметкой дал Н. Никитин. Суть конфликта заключалась не в том, что «серапионы» демонстративно не хотели откликаться на смерть вождя революции, а в том, что кто бы то ни было не мог единолично решать за всю группу или выступать от лица всех, серьезные вопросы обсуждались на закрытых серапионовских собраниях коллективно.

Конец этого периода истории группы отмечен смертью двадцатитрехлетнего Л. Лунца, последовавшей 9 мая 1924 года. В связи с намерением издать сборник его произведений и сборник статей и воспоминаний о нем (ни то, ни другое в свет не вышло), К. Федин пишет А.М. Горькому: «В тот момент, когда на нас свалилась эта смерть… мне казалось, что она сплотит нас. Но это случилось, может быть, на один вечер. Конечно, каждый из нас переболел по-своему утрату. Но мы связаны теперь прошлым и личной дружбой, а не той литературной порукой, которая скрепила в свое время братство. Мы не распались, потому что Серапионы существуют вне нас. Одно это имя, живущее своей жизнью, держит нас вместе, помимо нашей воли, а для некоторых и против воли. < … > И даже смерть кого-нибудь из нас, как смерть Лунца, вырвав из жизни личного друга, вырвав брата, ничего не изменит в «литературном обществе Серапионовы братья». Это общество дифференцировалось, братья стали подрастать, приобретать привычки, оттачивать характеры. Мы часто бываем вместе, мы любим бывать вместе, но наши встречи обусловлены привычкой, дружбой, необходимостью, но не потребностью. Потребность жить и работать в братстве исчезла с условиями и романтикой голодного Петербурга».

1925-1929 гг. Группа не была официально распущена, дружеские либо приятельские связи бывшие «серапионы» поддерживали до конца жизни. Они выступали в литературе единым фронтом (из общих предприятий стоит назвать альманахи «Ковш» и «Издательство писателей в Ленинграде», расценивавшиеся современниками, как чисто серапионовские начинания). «Годовщины» «Серапионовых братьев» регулярно праздновались вплоть до 1929 г., постепенно перерождаясь из дружеских встреч с неизменными сатирическими стенгазетами и «кинематографом» (своеобразными «живыми картинами», которые придумал Л. Лунц и виртуозно конферировал Е. Шварц) в обычные приятельские попойки (о чем свидетельствовал бывавший на них Н. Чуковский). Намерение выпустить альманах к пятилетию группы осталось благим намерением. О многом говорит и тот факт, что на юбилейный вечер, устроенный 3 февраля 1926 г. в ленинградском Доме печати, М. Зощенко не явился.

Попытка возродить группу в конце 1929 г. (состоялось несколько заседаний) не увенчалась успехом. Сама идея изжила себя, а время не способствовало существованию литературных группировок, окончательно упраздненных Постановлением политбюро ЦК ВКП (б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932 г. Впрочем, короткая история «Серапионовых братьев» была столь бурной, а личные связи бывших «серапионов» так широко известны, что в партийном постановлении 1946 г. «О журналах «Звезда» и «Ленинград», а также в докладе А.А. Жданова, его толковавшем, о группе было упомянуто резко и нелицеприятно, следствием чего стали различной тяжести санкции против бывших «серапионов» М. Зощенко, М. Слонимского и Н. Тихонова.

Избранная библиография

«Серапионовы братья» в собраниях Пушкинского Дома. Материалы. Исследования. Публикации. СПб., 1998.

«Серапионовы братья». Антология. М., 1998.

«Серапионовы братья» в зеркалах переписки. М., 2004.

Литература

Конст. Федин. Горький среди нас. Картины литературной жизни. М., 1968.

В. Каверин. «Здравствуй, брат. Писать очень трудно…». М., 1965.

В. Каверин. Литератор. Дневники и письма. М., 1988.

В. Каверин. Эпилог. Мемуары. М., 1989.

А Б В Г Д Е Ё Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я