Говорит
Москва

Задача со множеством известных и знаменитых

Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., «Русский путь», 2006. 584 с.

Из трех известных мне изданий «Чукоккалы», увы, неудовлетворительны все три. Первое и на долгие времена ставшее единственным издание, выпущенное «Искусством» в 1979 году, страдало от цензурных умолчаний (отнюдь не изъятий, ибо готовил его с оглядкой на то, какое на дворе тысячелетие, сам К. И. Чуковский, и не его вина, что вышла книга после его смерти).

Умолчания были по-своему обыграны в пределах издания, пройдя определенную эстетизацию. Скажем, если нельзя было воспроизвести страницу «Чукоккалы» целиком, выбирался подходящий фрагмент. И факсимиле соседствовали или чередовались с типографским набором, что создавало особый контрапункт книги (в каком-то смысле этот принцип предугадывал поэтику электронной верстки, где рисунки всплывают в качестве «поп апов», особым образом масштабированные с текстом). Недаром книга потом на два десятилетия стала предметом зависти и вожделений книжников и библиофилов (чуть не сказал фарисеев): огромное множество сведений и занятных подробностей вводилось в обиход, а разумно выстроенный макет давал читателям и зрителям возможность и читать, и рассматривать. Причем, само собой возникало понимание – рисунок и текст в декоративной этой среде равноценны, написанная полууставом импровизация А. М. Ремизова о войне графически сопоставима с иллюстрациями Ю. Анненкова к поэме «Двенадцать» (я имею в виду композиционные достоинства этих работ, соотношение пространства бумаги и штрихов, размещение на светлом поле темных фигур, будь то рисунок, будто то слово).

К. И. Чуковский, чувствуя высокую степень условности своего альманаха и желая замаскировать, отчасти компенсировав, вынужденные купюры, поступил умно – он расположил материал по определенному принципу, как всегда, предложив при этом фиктивное толкование тому, почему он так поступает с «Чукоккалой»: «…готовя ее к печати, я перелистал ее вновь и увидел, что у нее есть большой недостаток, который необходимо исправить: рисунки и тексты вследствие моей безалаберности расположены не подряд, не в хронологическом порядке, а вразброд, вперемешку, вразбивку. За стихами, написанными, скажем, в 1914 году, следуют стихи 1941 года, потом 1925 года, потом 1919-го. Это нарушение хронологического порядка произошло оттого, что я не был достаточно строг и разрешал моим друзьям писать и рисовать, где им вздумается, в конце или в начале альманаха». И явная издевка слышится во фрагменте предисловия, где лукавый старик характеризует использованный им принцип построения: «Чтобы устранить эту путаницу, я счел необходимым перетасовать все страницы в хронологической последовательности: 1914, 1915, 1916 год и т.д. и т.д.» (1).

Иными словами, веселая безалаберность и свобода, все, что составило основную стихию «Чукоккалы», заменены чередой годов, из которых каждый, по мысли К. И. Чуковского, был чреват апокалипсисом, а зачисление великой пролетарской революции и последовавших за ней свершений советской власти в категорию «и т.д.» надо расценивать как одну из самых смешных шуток ушедшей эпохи.

Столь подробно рассказано о первом издании альманаха потому, что в нем уже намечены возможные подходы для будущих изданий. В принципе, достало бы напечатать иллюстрации и тексты в полном объеме, снабдить их именным указателем да улучшить хоть чуть-чуть полиграфию.

Но во втором издании, выпущенном в 1999 году издательством «Премьера», подход был радикально изменен. Альманах представлен как система текстов, а развороты альманаха в виде факсимиле, уменьшенных до величины своеобразных эмблем. Таким образом, можно получить представление о том, как выглядят страницы альманаха, и ознакомиться со всеми записями. На контртитуле значилось «первое полное издание», что следовало понимать как принцип, которым руководствовалась Е. Ц. Чуковская, выступавшая в качестве составителя. Несколько указателей, все комментарии К. И. Чуковского, которые он подготовил еще тогда, когда работал над предыдущим изданием, дополнены новыми комментариями. При таком способе воспроизведения об иллюстрациях следовало забыть. Однако и в подобной подаче материала имелась определенная система.

Что касается нынешнего – третьего – издания, кажется, издатели и та же Е. Ц. Чуковская решили начать с нуля (точнее, вернуться к нулевой отметке), отвергнув прежние варианты как неудачные. Тем не менее, уже и пояснение, что перед читателями самое полное издание, противоречит и утверждавшемуся в издании 1999 года и законам русского языка. К слову «полное» как-то не подходит сравнительная степень (дополнено за счет чего-либо – иное дело).

Так что значило их намерение воспроизвести все комментарии, написанные К. И. Чуковским для первого издания, представить самые интересные страницы альманаха в том формате, который соответствует оригиналу (кстати, формат первого издания такой же), выстроив материалы по темам и хронологии? В таком случае утверждение, что перед читателем самое полное издание, не соответствует действительности. Все равно это избранные, хорошо ли, плохо, страницы оригинала. Конечно, всякое издание «Чукоккалы» есть событие. Это неоспоримо. Так же, как и то, что есть события из ряда вон выходящие, и есть рядовые.

Но главная и пока не решенная проблема заключается в том, что «Чукоккала» – не есть просто свидетельство какого-то – пусть очень длинного – отрезка культуры. «Чукоккала» – это артефакт, особого рода художественный объект, объединивший традиции и салонного альбома, и рукописной книги 1910-х и начала 1920-х годов. Причем история такого рода объектов складывалась параллельно истории самиздата, с которым не соприкасалась, но имела кое-какие общие черты.

Здесь автографы А. Блока соседствуют с рисунками И. Репина, шуточные стихи Е. Шварца с работами Ю. Анненкова. Опыта издания таких сложных и по композиции артефактов нет. И потому лежат в архиве альбомы А. Крученых, многое утратили при публикации дневники Е. Шварца. И даже то, что касается «Чукоккалы», чья судьба куда счастливее, все равное придется ждать очередного – дополненного и расширенного переиздания.

Если иметь в виду только альманах К. И. Чуковского, задача сужается до сугубо прагматического: ввести это издание в круг исторических источников и ввести, по возможности, целиком.

Если же речь идет о целом ряде особых художественных объектов – к ним относятся и упомянутые альбомы, составленные А. Крученых, с многообразными коллажами, фрагментами документов, фрагментами фотографий, и «ме» Е. Шварца, записанные в больших тетрадях, куда вклеивались и транспортные билеты, и письма, и те же фотографии (без них вообще непредставим XX век), то проблема бесконечно усложняется. Таких поразительных словесно-предметных композиций существует немало, а принципы их репродуцирования еще не разработаны. Выделять какую-либо составляющую при издании, пусть и самую эффектную, значит разрушать целостность такого объекта, предельно его обеднять, издавать, следуя их особенностям, имитируя их, значит в десятки раз делать дороже и без того почти недоступные издания. Кроме того, утеряно острое ощущение разницы, несхожести промышленного изделия и рукотворной вещи, на котором построена, в частности, книга В. В. Розанова «Среди художников» (вклеенные в первом издании фотографии давали художественный эффект, сравнимый с шоком). В лучшем (в худшем, разумеется) случае пока возможна имитация, порождение постмодернизма. Но какое все это имеет отношение к искусству?