О РЕДАКТОРЕ, ВДОХНОВИТЕЛЕ ТАРТУСКИХ «БЛОКОВСКИХ СБОРНИКОВ»^*

АЛЕКСАНДР ЛАВРОВ

Девятый, последний из вышедших в свет тартуских «Блоковских сборников» посвящен памяти Дмитрия Евгеньевича Максимова, нашего общего с Зарой Григорьевной Минц учителя, ушедшего из жизни 13 марта 1987 года. Минуло три с половиной года, и пришла еще одна скорбная весть. 31 октября 1990 года весь университетский Тарту прощался с Зарой Григорьевной, скончавшейся в Бергамо (Италия) на 64-м году жизни. Весть о ее кончине была неожиданной и ошеломляющей: казалось, впереди у нее еще годы плодотворного и неутомимого труда, осуществление давно выношенных замыслов и рождение новых, новые книги, новые публикации, новые ученики… Девятый «Блоковский сборник», однако, оказался последним, который Зара Григорьевна увидела вышедшим в свет. Приходится подводить предварительные итоги.

В девятом «Блоковском сборнике» напечатан очерк В. А. Каменской и З. Г. Минц «Первый блоковский (диалог-воспоминания)», в котором рассказывается о работе блоковского семинара на филологическом факультете Ленинградского университета, организованного Д. Е. Максимовым в 1945–46 году. Зара Григорьевна была в числе наиболее активных участниц этого уже ставшего легендарным семинара. В период, когда имя Блока было более чем сомнительным и даже опасным, а о символизме требовалось отзываться почти непристойными ругательствами, когда идеология и эстетика, провозглашенные товарищем Ждановым, двигались своим победоносно-разбойным державным шагом, когда под красным знаменем борьбы с «космополитизмом» шельмовались не просто замечательные научные достижения, но самые основы профессиональной и человеческой порядочности, семинар Максимова был своеобразным оазисом подлинной культуры, интеллигентности, знания. В нем начала формироваться исследовательская школа, которая в последующие, более благоприятные годы получила свое плодотворное развитие и ныне во многом определяет подходы к изучению русской литературы «серебряного века» и ее понимание. «И для того, чтобы создать школу, потребовалось не только много усилий, но и суровая сила любви к поэтической культуре начала XX века, которая одна могла объяснить упорную готовность каждый раз с каждым новым второкурсником начинать все заново, вновь проходить весь путь от элементарного раскрытия смысла блоковских строк до глубокого разговора с молодым ученым как с равным, коллегой». Эти слова, сказанные Ю. М. Лотманом применительно к Д. Е. Максимову, можно с полным основанием отнести и к З. Г. Минц, воспринявшей от своего учителя не только высочайшие профессиональные навыки, но и способность передать их другим, вовлечь других в сферу своих исследовательских интересов, превратить тянущегося к литературе начинающего студента в филолога-специалиста. За годы работы Зары Григорьевны в Тартуском университете ею подготовлены многие высококвалифицированные ученые, нередко начинавшие свою профессиональную деятельность на страницах «Блоковских сборников». Девять этих сборников, комплектовавшихся и редактировавшихся З. Г. Минц, — не просто весомый вклад в блоковедение; это — зримое и полноценное осуществление тех исследовательских принципов, которые в изучении русской литературы рубежа XIX–XX веков еще только начинают утверждаться.

Подобно максимовскому блоковскому семинару, тартуская школа в 60-е-70-е годы реализовывала себя во многом вопреки спускавшимся «свыше» установкам, и это не в последнюю очередь относятся к деятельности З. Г. Минц и ее ближайшего научного окружения. Александр Блок к тому времени из «спорной» литературной величины уже превратился во вполне «бесспорную», но известный диктат в трактовке этой величины и определении удельного веса ее составляющих существовал и проявлял себя на каждом шагу. Жизнь и идейно-творческая эволюция Блока почти повсеместно расценивались, по меткому определению Д. Е. Максимова, как «нечто напоминающее победоносно-маршевое восхождение к заранее известным рубежам». От такой «похвалы» Блок страдал едва ли не больше, чем от хулы. Литература о Блоке появлялась в изобилии, но оставалась, за немногими исключениями, на редкость «непитательной». Одержимые «классовой» методологией литературоведы прилежно конвоировали поэта к предустановленному лучезарному финалу, поторапливали на пути, не давали оглядываться назад и по сторонам, оттесняли нежелательных спутников, давали в подмогу других, идеологически «выдержанных», и в результате препарированный подобным образом Блок послушно плелся по расчищенной дороге вслед за своими двенадцатью красногвардейскими апостолами. «Вооруженное» блоковедение создало своего Блока — который не жил, не творил, а осуществлял свой «подвиг», боролся с декадентством, с символизмом, с религиозным мракобесием, с врагами Октябрьской революции, гамаюном паря при этом в недосягаемых высях над своими ничтожными соплеменниками-современниками. Сборники, подготовленные Зарой Григорьевной Минц, не открывались никакими методологическими декларациями, но всей совокупностью своего содержания отвергали — молчаливо и красноречиво — подобную «исследовательскую» практику, противопоставляя наглой демагогии честную, скромную и веселую науку. Они оказались первым в нашей стране серийным изданием, которое видело своей задачей ни много ни мало воссоздание подлинного облика Блока и той литературной эпохи, которую он отразил в своем творчестве.

1-й и 2-й выпуски «Блоковского сборника», вышедшие в свет, соответственно, в 1964 и 1972 году — объемистые тома, еще не сведенные, как последующие выпуски, к листажному лимиту «ученых записок», — явились в свое время значительным событием в нашей филологической жизни. Они открывали во многом неизвестного Блока — в его живых, органических связях со своим временем, в реальной сложности его творчества, в тех аспектах и проблемах, о которых многие до того даже и не подозревали. Впервые в этих книгах можно было прочесть о взаимоотношениях Блока с М. Кузминым, В. Розановым, Е. Ивановым, Л. Семеновым и другими его современниками, вокруг имени которых на протяжении десятилетий в нашем литературоведении существовал заговор молчания. В последующих выпусках З. Г. Минц упорно стремилась продолжить намеченную традицию: программным можно считать заглавие 3-го сборника — «Творчество Блока и русская культура XX века». Познание Блока путем изучения его многообразных взаимосвязей с эпохой, духовных и творческих истоков, самих структурных основ его художнической личности, поэтики его произведений — таковы основные направления исследовательских работ, появлявшихся в «Блоковских сборниках». По видимости, «контрабандой» в них печатались и статьи о писателях «серебряного века», внешне с блоковской проблематикой не соприкасавшиеся, но по сути оказывавшиеся вполне уместными: они уменьшали число белых пятен на географической карте той эпохи, которой всецело принадлежал Блок. Еще до самого недавнего времени уважительное обращение к именам литературных изгоев считалось не похвальным изучением малоизвестного, а наказуемой инициативой, своего рода делом чести, доблести и геройства; последние качества приходилось на самом деле проявлять главным образов редактору «Блоковских сборников», с подлинной отвагой рисковавшему переводить заведомый литературоведческий «самиздат» в печатное слово. И Зара Григорьевна помогает нам задним числом самоутверждаться: ведь многое из того, что и как сейчас дозволили говорить, мы и раньше дозволяли сами себе под сурдинку говорить — со страниц тартуских изданий.

«Блоковские сборники» — главное детище З. Г. Минц, всю жизнь много и чрезвычайно плодотворно занимавшейся изучением прежде всего Александра Блока. Всегда устремлявшаяся навстречу новым темам и замыслам и пренебрегавшая соблазнами личного научного честолюбия даже самого благородного толка, Зара Григорьевна так и не успела — или не захотела? — уделить определенную толику своих сил на то, чтобы собрать воедино хотя бы малую часть своих блоковедческих исследований. Общая же их совокупность составила бы несколько внушительных томов — и объемом, и качеством «томов премногих тяжелее», написанных на ту же тему. Это — и четыре выпуска «Лирики Александра Блока» (Тарту, 1965–1975) — первый в нашей филологической науке скрупулезнейший анализ поэтики стихотворений Блока и структурной организации блоковских циклов, рассмотренных в аспекте идейно-эстетической эволюции автора; эта работа была издана на ротапринте незначительным тиражом и до сих пор, к сожалению, малоизвестна даже в профессиональной среде. Это — и докторская диссертация З. Г. Минц о творчестве Блока и традициях русской классической литературы XIX века, о содержании которой можно судить по ряду ее фундаментальных статей («Блок и Пушкин», «Блок и Гоголь», «Блок и Достоевский» и др.); показывающая всю глубину и многообразие воздействия русской классики на творчество Блока и выявляющая в нем огромный пласт «чужих» тем, аллюзий и реминисценций, эта поистине замечательная работа до сих пор не издана в полном объеме. Это — и итоговая статья о Блоке в 4-томной «Истории русской литературы», подготовленной Пушкинским Домом, и масштабное исследование «Блок и русский символизм», в котором духовное и творческое развитие поэта впервые было досконально проанализировано в тесной связи с философско-эстетическими основами того литературного направления, к которому он принадлежал. Это — и целый ряд работ теоретического плана, затрагивавших творчество Блока в связи с осмыслением общих культурологических проблем («Функция реминисценций в поэтике А. Блока», «О некоторых “неомифологических” текстах в творчестве русских символистов», «Об эволюции русского символизма» н др.). Это — и многочисленные публикации творческого наследия Блока, переписки поэта, воспоминаний современников о нем; это, наконец, комментарии к стихотворениям Блока, подготовленные Зарой Григорьевной для академического полного собрания сочинений поэта, которые ей так и не суждено было увидеть опубликованными… Едва ли можно среди современных блоковедов назвать другое лицо, которое бы в большей степени способствовало превращению Блока из поэта воспеваемого в поэта изучаемого и уже во многих отношениях изученного.

С годами кругозор исследовательских интересов З. Г. Минц все более расширялся, в поле ее зрения оказывался весь русский символизм, а также его предшественники и наследники. И в этом отношении ей не раз приходилось сказать веское первое слово, звучавшее особенно сильно и выразительно на фоне привычного безмолвия о тех темах, за которые она отваживалась браться. Еще в 1974 году, за пятнадцать лет до того момента, когда имя величайшего русского мыслителя зазвучало в нашей стране в полный голос, она выпустила в свет в «Библиотеке поэта» том «Стихотворений и шуточных пьес» Владимира Соловьева. Не менее дерзновенным было появление в 1981 году в 4-м «Блоковском сборнике» ее большой статьи-публикации «А. Блок в полемике с Мережковским», включавшей тексты писем Мережковского и З. Гиппиус к Блоку и честный, беспристрастный анализ их взаимоотношений, — и это в то время, когда из исследовательской литературы порой изымались даже нейтральные, «мимолетные» упоминания самих имен Мережковского и Гиппиус. З. Г. Минц пишет о Вл. Пясте, Л. Семенове, И. Коневском, Вяч. Иванове, Андрее Белом, Ф. Сологубе, Е. Гуро. О. Мандельштаме… Последним ее значительным трудом стало научно подготовленное издание трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист».

В 9-м «Блоковском сборнике» напечатана работа З. Г. Минц «Статья Н. Минского “Старинный спор” и ее место в становлении русского символизма». А в программу очередной научной конференции в Тарту весной 1991 года, посвященной 70-летию со дня смерти Блока, она предложила включить новую общую проблему: «Советская лагерная поэзия и наследие символизма»; со своими конкретными разработками, касающимися этой темы, Зара Григорьевна успела ознакомить аудиторию международного славистического конгресса в Харрогейте (Англия) в июле 1990 года. Русский символизм в его истоках, развитии и позднейших отголосках, осмысленный сквозь личность крупнейшего выразителя этого литературного направления и под знаком общей судьбы нашего трагического века, — таков диапазон исследовательских интересов и свершений Зары Григорьевны Минц. Мы должны увидеть ее новые книги. Работы, которые войдут в них, не устареют: писались они не на потребу времени, а научной — и жизненной — истины ради.