[ предыщущая часть ] [ содержание ] [ следующая часть ]
ГЛАВА 3
Дворянство Швабии на рубеже XV–XVI вв.Задача данной главы — определить социальную границу между такими группами, как князья и дворянство; выяснить важнейшие социально-экономические характеристики положения дворян; изучить социально-правовую структуру швабского дворянства. Итоги должны послужить основой для исследования отношений дворянства с Швабским союзом.
Князья и дворяне
В германском ленном праве XIII в. состав и положение князей представлялись вполне определенными. Швабское Зерцало отводило им вторую и третью ступени в вассальной иерархии. Более высокое положение занимали архиепископы, епископы и «окняженные» аббаты и аббатисы, Вслед за ними шли светские князья199.
Включение духовных лиц в группу князей издавна отмечалось иностранцами как особенность германского господствующего слоя, французский монах Альберик, составляя в начале 40-х годов XIII в. свою хронику, писал: «Заметь, читатель, что в Германии все архиепископы и епископы, а также некоторые имеющие превосходство аббаты, принадлежащие к черному духовенству, все герцоги, некоторые маркграфы, ландграф Тюрингии, пфальцграф Рейнский зовутся князьями (principes), все же остальные являются графами, кастелланами или благородными (nobiles)»200.
Развитие германских земель в XIV–XV вв. характеризовалось становлением территориальной системы. В этих условиях происходила существенная трансформация ленного права как элемента территориально-государственного устройства. В качестве ленов в рамках отдельных княжеств стали фигурировать отдельные права, поборы, регалии, баналитеты и прочее. Этот процесс не был специфически германским. Он являлся частью эволюции межфеодальных связей в Западной Европе, происходившей с XIII в. В Германии происходила территориализация ленных отношений, установление связей вассалов не с личностью господина, а с территорией201. Поэтому обращение к ленному праву, оформленному в конце XIII в., вряд ли может способствовать адекватной оценке социальной структуры класса феодалов. [57]
Прежде всего необходимо ответить на вопрос о причислении к княжескому сословию представителей высшего духовенства. В XIII столетии их положение определилось непосредственным имперским подчинением. К концу XIII в. в Германии насчитывалось 92 церковных князя: семь архиепископов, 29 епископов, один патриарх, 29 имперских аббатов и 16 аббатис. Важнейшей особенностью дальнейшего развития этой группы Ю. Фиккер считал постепенное сокращение круга духовных лиц, причислявшихся к князьям, медиатизацию аббатств и епископств202. В XIV в., несмотря на сохранение имперского подчинения, многие епископства вошли в состав территориальных образований под верховной властью светских князей. Происходила консолидация высшей юрисдикции, прав фогства и патроната в руках светской власти203.
В XIV–XV вв. вмешательство светских князей в юрисдикцию епископов и аббатов, постепенное сокращение власти последних были обусловлены стремлением территориальных властителей подчинить себе хозяйственную деятельность церковных организаций. Эта практика сыграла определенную роль в формировании церковного устройства, сложившегося после Реформации в протестантских княжествах204. С 40-х гг. XIV в. ландграфы Гессена вели борьбу за подчинение монастырей и клира светскому суду, в середине XV в. герцог Саксонии распространил свою судебную власть на все монастыри205. В баварских землях все судебные споры, касавшиеся десятины, еще в XIV в. были переданы светскому суду206. В Юго-Западной Германии право взимания десятины, наряду с правами фогтства и патроната над церквами, являлось привилегией австрийского дома, жаловавшейся ленникам207.
Непосредственное имперское подчинение сохраняли прелаты Швабии208. Император Максимилиан ввел в свою титулатуру звание «князь в Швабии», перешедшее затем к Карлу V209. В этом акте отразилась двойственная природа власти Габсбургов в Швабской земле — императорская (см. Введение) и княжеско-территориальная. При основании Швабского союза принципиальное значение приобрел патронат императорской короны над этой областью — непосредственное имперское подчинение швабских монастырей подчеркивалось Фридрихом III в документах, составленных в связи с основанием новой организации210.
Но за все время существования Союза швабские аббаты входили в одну группу вместе с дворянством, не пытаясь занять место среди князей. Позже прелаты Швабии объединились в коллегию, которой покровительствовал император Карл V, имевший титул «высший фогт и защитник Святой Римской Церкви»211. Но патронат императора не означал причисление аббатов к духовным князьям.
Что касается архиепископов, то княжеским достоинством, безусловно, обладали архиепископы Кельна, Майнца и Трира, входившие в коллегию курфюрстов. При составлении императорских описей в XV–XVI вв. термин [58] «князь» применялся только к светским владетелям (в 1422 г. — «герцоги и светские князья», в 1521 г. — «светские князья»)212. При учреждении имперского регимента шла речь о группе, именовавшейся «духовными князьями». В новом органе управления обязательно было представительство архиепископа Зальцбурга, епископов Бамберга, Вюрцбурга, Шпейера, Страсбурга, Аугсбурга213. Те же лица входили в состав княжеской курии Швабского союза214. Таким образом, с полной уверенностью к группе духовных князей можно отнести только курфюрстов и епископов из Юго-Западной Германии.
Состав светских князей отличался сравнительной определенностью и устойчивостью. В описи 1422 г. значилось 27 человек, представлявших 15 княжеских родов, в Вормсском артикуле 1521 г. — 29 князей, принадлежавших к 20 домам. Промежуточною группу составляли владетели Ангальта, Вюртемберга, графы фон Геннеберг, приобретшие княжеское достоинство в XV в. Причисление к этой группе происходило в ходе работы рейхстагов, при оформлении имперских описей, документов, исходивших из имперской канцелярии215. Роль имперских институтов в формировании правовой традиции несомненна. Оно приобретает особое значение в связи с тем, что современная историография после появления исследования К. З. Бадера отказалась от поиска определяющих юридических факторов, могущих послужить основой для формирования княжеств216. Речь идет о четком и ясном определении, что есть княжество. Вместо этого можно говорить о правовом конвенционализме, о том, что в источниках, касающихся имперских институтов, прослеживается обычай признавать князьями тех или иных лиц, а княжествами — их владения. Таким образом, весьма существенной оказывалась роль империи в становлении территориальной власти. Никакого антагонизма не было, напротив, происходило взаимодействие.
Если в XIV в. территориальные образования представляли собой конгломерат самых разнообразных прав, связанных о личностью властителя, а не с территорией217, то к XVI в. земельная государственность прошла уже немалый путь развития. По существу, мы уже имеем дело с разграничением частноправового и публичноправового порядка. Последний представлен княжеским суверенитетом, связанным с суверенитетом империи. В трудах правоведов второй половины XVI в. закрепляется представление о князьях как о носителях государственной власти, лицах, признающих власть одного императора и владеющих областями (провинциями), называемыми «княжествами»218.
Опираясь на исследования немецких историков и на ряд опубликованных документов, можно составить представление о том, как развивалась княжеская финансовая система, из чего складывались доходы.
В условиях раздробленности отдельных владений функции финансовых чиновников на локальном уровне взяли на себя фогты, а также кельнеры (целлерарии)219. [59] Тесную связь между этими должностными лицами можно обнаружить в XV в. во владениях Трирского архиепископа, если рассмотреть инструкцию, выданную последним своему фогту. В ней, в частности, оговаривалось, что фогт обязан оказывать содействие кельнеру в сборе податей220. В Люнебурге фогтство, включающее несколько населенных пунктов, являлось фискальным звеном, а фогт ведал сбором земского налога221.
Для Кельнского архиепископства, Пфальца, Юлиха большое значение имело обладание таможнями на Рейне, поэтому удельный вес налогов в денежных поступлениях колебался от 20% до 50%. Таким же колебаниям подвергались и размеры домениальных доходов, занимавших в первой половине XV в. второе место в бюджете территориальных образований. В конце века этот вид поступлений составлял 2–5% в Пфальце и Куркельне и 15% — в Юлихе. Начиная с первой половины XVI в. в этих княжествах установилось следующее соотношению между различными видами денежных поступлений: налоги — 50%, регальные доходы — 30%, домениальные поступления — 20%222.
Интересен бюджет Баварии во второй половине XV — начале XVI в. Для Виттельсбахов первостепенное значение имели доходы с таможен и натуральные поступления (зерно). Последнее было обусловлено тем, что князья могли контролировать цены на местных рынках, поэтому считали получение натуральных доходов не менее важным делом, чем увеличение размеров своих владений223.
Конечно, на основании локальных исследований нельзя сделать обобщающий вывод о финансовых основах территориальной власти. Можно только назвать некоторые общие черты, отмеченные исследователями в разных землях. Во-первых, это сохранение зависимости от домениальных доходов. Во-вторых, тенденция к росту удельного веса регальных поступлений, прежде всего таможенных сборов. Прямые городские налоги, как показано на примере Баварии, были не столь уж велики — налог с рынков составлял около 3% от общего количества поступлений в бюджет Виттельсбахов224.
Князья были представлены на рейхстагах отдельно от той группы дворянства, к которой применялось обозначение «графы и господа», в германском ленном праве первые не входили в систему щитов (то есть ступеней вассально-ленной иерархии), а свободные господа (frein herren) занимали четвертый щит вслед за князьями225. Традиционно для передачи этого титула используется термин «барон», но с полной уверенностью о правомерности такого перевода можно говорить только со второй половины XVI в226. Кроме того, по своему значению и происхождению титул «господин, свободный господин» отличался от баронского титула в других европейских странах. В Шотландии, Англии, Франции, Венгрии «баронами» (как правило, во множественном числе) с XIII в. именовались крупные магнаты, непосредственные ленники короны, члены королевского суда227, то есть лица, чье положение [60] было аналогично княжескому статусу в Германии. Последние, правда, имели бульшую власть в подчиненных территориях, чем высшее дворянство в других европейских странах228.
Представляется необходимым рассмотреть соотношение между политико-правовым статусом князей и их имущественным положением. Для империи в целом такую возможность дает Вормсский матрикул, сохранивший сведения о денежных взносах на содержание палатного суда и регимента, которые должны были сделать курфюрсты, князья, архиепископы, епископы, прелаты, графы, господа, имперские города229. Этот источник содержит оценку имущественного положения различных групп господствующего класса и городов. Показательными в данном случае будут не абсолютные размеры взносов, а соотношение между долей участия в общеимперском сборе и количеством податных единиц внутри групп. По мнению составителей матрикула, светские князья были в состоянии внести 19% необходимой суммы, а графы и господа — 13%. Первые составляли 8% от числа плательщиков, вторые — 34%. В других группах соотношение было таково: архиепископы и епископы — 13% и 13%, монастыри — 14% и 21%, свободные и имперские города — 33% и 22%.
В отличие от курфюрстов, которым полагалось платить по 600 гульденов каждому, светским князьям, графам, господам предписывалось внести суммы, соответствующие их состоянию. Учитывая это, можно попытаться выделить отдельные слои внутри этих групп.
Большинство графов и господ (69%) должно было сделать минимальный взнос, размеры которого не превышали 50 гульденов, 19% от общего числа предписывалось внести от 50 до 100 гульденов. Свыше 100 гульденов платили 12% графов и господ. У князей минимальный взнос (до 100 гульденов) был только у трех лиц (11%). 41% плательщиков вносил сумму, превышавшую 500 гульденов. Самым многочисленным был слой князей, считавшихся способными уплатить от 100 до 500 гульденов (48%).
С точки зрения современников, светские князья обладали гораздо большими финансовыми возможностями, чем графы и господа. Вормсский матрикул оценивал последних как группу, в которой существовал сравнительной узкий слой наиболее состоятельных феодалов. Среди них были представители родов, сыгравших заметную роль в политической деятельности швабского дворянства, — графы фон Верденберг, фон Монтфорт, фон Зонненберг, фон Фюрстенберг, фон Эттинген. Что касается князей, то в их группе было обратное соотношение — менее богатые составляли меньшинство. К наиболее состоятельным князьям были отнесены владетели Австрии, Баварии, Гессена, Вюртемберга, Саксонии.
Разумеется приведенные выше цифры лишь условно могут быть приняты как показатель имущественного положения различных групп господствующего слоя. Матрикул отражал не только уровень доходов, но и оценивал социальный [61] статус в самом широком смысле: политическое влияние, традиционные отношения среди князей, графов, господ. Следует констатировать, что даже равный с небогатыми (относительно) князьями имущественный статус некоторых дворян не приводил к повышению их политико-правового статуса.
199 Gengler, 1875. Cap. V. § 6. Schwabenspiegel. S. 154.
200 Chronica Albrici. P. 934. 40–43.
201 Бессмертный Ю. Л. Феодальная деревня и рынок в Западной Европе ХII–ХIII вв. М., 1969. с. 37–91: Колесницкий Н. Ф. Особенности вассально-ленных отношений в Германии в Х–ХIII вв. // СВ. 1969. Вып. 32. С.119–120; Diestelkampf B. Lehnrecht und spätmittelalterliche Territorien // Der deutsche Territorialistaat. l. S. 78, 84; Patze H. Die welfischen Territorien im 14. Jh. // Ibid. II. S. 33. 45; Lechner K. Die Bildung des Territoriums und die Durchsetzung der Territorialhoheit im Raum des östlichen Österreich // Ibid. II. S. 424.
202 Ficker J. Vom ReuchsFürstenstande. Bd. l. Stuttgart, 1846. S. 373. 375.
203 Naendrup-Reimann J. Territorien und Kirche im 14. Jh. // Der deutsche Territorialstaat, l. S. 117–174.
204 Mikat P. Bemerkungen zur Verhältnis von Kirchengut und Staatsgewalt am Vorabend der Reformation // ZSRG KA. 1981. Bd. 98. S. 309.
205 Heinemeyer W. Die Territorien zwischen Reichstradition, Staatlichkeit und politischen Interessen // Säkulare Aspekte. S. 77–89.
206 Mikat. Op. cit. S. 291.
207 Hohenberg, I. S. 134 f.; II. S. 275–280; 237–250.
208 Cochlaeus. Descriptio. Cap. V. § 28. P. 104.
209 Ficker, Op. cit. S. 187; Lünig. IX. 12. No. XXV; 13. No. XXXIII; 19. No. XV.
210 RTA MR. III.1. No. 74a. 99a-c.
211 Reder-Dohna A. Die schwäbischen Reichsprälaten und der Kaiser // Politische Ordnungen. S. 157.
212 RTA Aer. Vlll. No.145, 147; JR. II. No. 56.
213 RTA JR. II. No. 101. S. 731.19–20.
214 RTA MR. III,1. NO. 73, c, e, g, i; Klüpfel. I. S. 448 f; II. S. 330.
215 Ficker. Op. cit. S. 209–210, 266–267.
216 Колесницкий Н. Ф. Проблема возникновения территориальной власти в Германии в немецкой буржуазной историографии // СВ. 1977. Вып. 41. С. 239 сл.
217 Landwehr G. Mobilisierung und Konsolidierung der Herrschaftsordnung im 14. Jh. // Der deutsche Territorialstaat. II. s. 499.
218 Thesaurus Besoldi. P. 283.
219 Droege G. Die Ausbildung der mittelalterlichen territorialen Finanzverwaltung // Der deutsche Territorialstaat, l. S. 329, 342.
220 Lamprecht, III. S. 272.
221 Lüneburg. S. 92.
222 Droege G. Die finanziellen Grundlagen des Territorialstaats in West- und Ostdeutschland an der Wende vom Mittelalter zur Neuzeit // VSWG. 1966. Bd. 53. S. 149–152.
223 Siegler W. Studien zum Staatschaushalt Bayerns in der zweiten Hälfte des 15. Jhs. München, 1981. S. 228, 231.
224 Ibid. S. 231.
225 Gengier. 1875. Cap. V. § 6; Schwabenspiegel. s. 154.
226 Thesaurus Besoldi. P. 269–270.
227 MTHH. L., 168; Reid R. R. Barony and Thanage // MHR. 1920. Vol. 35. P. 181, 196; Rilty-Smith J. The Feudal Nobility and the Kingdom of Jerusalem 1174–1277. London: Basingstoke, 1973. P. 16–17.
228 Press V. Kaiser Karl V, König Ferdinand und die Entstehung der Reichsritterschaft. Wiesbaden, 1976. S. 52.
229 RTA JR. II. No. 56.