[ предыдущая статья ] [ содержание ] [ следующая статья]
Рецензии
Юлия Артамонова, Тарас Вархотов, Ольга Кошовец
“Какой для чтения запас!”
(Отечественные философские словари)Упорядочить знания в алфавитном порядке? Прочитав две-три страницы, полагать, что суть постигнута? Нет, у идей Дидро и Даламбера в ХХ веке поклонников мало. Энтузиазм 18 века свойственен разве что отечественным философам. Или студентам, обязательно сдающим экзамен по философии? Чем еще объяснить выход по крайней мере трех философских словарей в год? А замыслы!“Энциклопедический словарь включает более 3,5 тысяч статей, раскрывающих содержание важнейших понятий всех областей философии, гносеологии, метафизики, психологии, этики, эстетики, философии права, истории и культуры, религиозной философии и др. Это первая в России за последние 75 лет попытка дать непредвзятую картину философии от времен античности до наших дней” (Философский энциклопедический словарь. Серия БСИ. Москва, 1999.) Или: “новейший философский словарь включает в себя около 1400 аналитических статей, охватывающих как всю полноту классического философского канона (в его западном, восточном и восточнославянском варианте), так и новейшие тенденции развития философии в контексте культуры постмодерна. Более 400 феноменов и персоналий впервые введены в энциклопедический оборот. Предназначен для специалистов в области философии, психологии, социологии, культурологии, а также для аспирантов и магистрантов гуманитарных специальностей” (Новейший философский словарь, Минск, 1999). И т. д.Вообще, выход подобного словаря — событие. Философских словарей, признанных в мире, не так уж много. Это, прежде всего, Baumgartner/Krings (Hg.): Handbuch der philosophischen Grundbegriffe. 6 Bde. Muenchen 1973 ff., Craig, Edward (Ed.) Routledge Encyclopedia of Philosophy. 10 vol. London/New York 1998, Encyclopedie philosophique universelle. 4 Vol. Paris 1993. Кроме того, профессионализмом, глубиной и изяществом исследовательских статей отличается Ritter, J. (Hg.): Historisches Woerterbuch der Philosophie. Basel 1971 ff. Может быть, именно из-за того, что статьи в нем — всегда глубокое и новое исследование, он и выходит так долго — начат в 1971 году, и до сих пор не закончен (вышли первые десять томов).Есть хорошие словари, посвященные специальным областям философии. Например, Routlege: History of Philosophy. 13 vol. London, 1997; Edwards, P.: The Encyclopedia of Philosophy. 6 Vol. New York/London 1967 — словарь ориентирован в основном на англосаксонскую аналитическую традицию; по вопросам средневековья имеет смысл заглянуть в Flasch, K. Das philosophische Denken im Mittelalter. Stuttgart 1986 или в Brugger, Walter (Hg.) Philosophisches Woerterbuch. Wien 5. Auflage 1992; знатоки классической древности признают словарь Guthrie, William. A history of greec Philosophy. 6 vol. Cambridge 1962; радости специалистов-античников не было предела, когда в 1998 году началось переиздание классической восьмидесятитрехтомной Realencyclopaedie der klassischen Alterumswissenschaften. 83 Bde. 1894ff — знаменитой Паули. Кроме того, не столь давно западный мир признал восточную мудрость философией, и ряд ее понятий включается в философские словари — назовем следующие: Mittelstrass, J. (Hg.) Enzyklopaedie Philosophie und Wissenschaftstheorie. 4 Bde. Stuttgart 1995ff, Reese, William: Dictionary of Philosophy and Religion. Eastern and Western Thought. New Jersey 2nd Edition, 1996. И, конечно же, блестящие философские статьи есть во всемирно известных энциклопедиях — вспомним хотя бы Британику или дореволюционный русский Брокгауз-Эфрон — до сих пор непревзойденную энциклопедическую классику. Образцы должны быть обязывающими.А что же у нас сейчас?Солидным корешком поблескивает “Философский энциклопедический словарь (серия БСИ)” М.: 1999. / Редакторы Е. Ф. Губский, Г. В. Кораблева, В. А. Лутченко. 3,5 тыс. статей.Объем более чем внушительный. Да и визуально книжка производит вполне добротно-устрашающее впечатление, эффект от которого усиливается в момент обнаружения на обложке (и переплете) грифа “БСИ”. Но да не введет толщина в заблуждение неискушенного читателя! Открыв словарь на случайно выбранной странице, вы немедленно раскроете авторский секрет достижения столь внушительного объема: статьи крайне малы по объему (например, статья “экспериментальный” занимает всего одну строку), практически отсутствует библиография (только в статьях по персоналиям, и то крайне фрагментарная), часто встречаются статьи, присутствие которых в философском словаре вообще вызывает недоумение. Так, крайне странное впечатление оставляет статья “крокодил”, в которой читаем: «“Крокодил” — знаменитый парадокс древности. Крокодил похитил у матери ребенка и обещал ей, что вернет его тогда и только тогда, когда мать угадает, что крокодил станет делать. Мать сказала: “Ты не вернешь мне моего ребенка”». Вот и все.Лаконичность авторов словаря восхитительна: в упоминавшейся уже статье “экспериментальный” читаем: “Экспериментальный — лат., находящийся вне познающего сознания”. Вопрос: не является ли данная статья частью толкового словаря латинского языка? Иностранных слов? Еще чего-то? Не экс-пери-ментального ли философского словаря, находящегося вне познающего сознания?Но все это мелочи по сравнению с тем риторическим мастерством, которого авторы словаря достигают в более объемных статьях. «Критика — (от греч. kritike — искусство суждения). Оценка, способность к оценке, проверке, одна из важнейших способностей человека, предохраняющая его от последствий заблуждений и ошибок. Частный случай критики — критика по отношению к себе (самокритика). “Критика чистого разума”, “Критика практического разума”, “Критика способности суждения” — названия трех произведений Канта».Хотелось бы посмотреть на человека, которого критика смогла бы предохранить от последствий чего бы то ни было. К сожалению, и авторов критика не смогла предохранить от последствий заблуждений и ошибок. Три произведения Канта оставляем без комментариев. Возможно, просто не хватило ее “частного случая” — самокритики. Сам же принцип составления статьи заимствован, по-видимому, из “китайской классификации”, предложенной Борхесом: “животные подразделяются на а) принадлежащих Императору, б) бальзамированных, в) прирученных…” и т. д.После всего сказанного крайне затруднительно указать какую-либо аудиторию, для которой словарь мог бы быть полезен. Даже оставив в стороне многочисленные, слишком многочисленные ляпы, словарь трудно порекомендовать школьникам (как учебно-справочное пособие), не говоря уже о специалистах. Не случайно авторский коллектив словаря пожелал остаться неизвестным (или, скорее, непроясненным), прикрывшись фамилиями трех редакторов, — ни под одной статьей нет подписи автора. Если же словарь из 3,5 тыс. статей “от времен античности до наших дней” был целиком написан редакторами Е. Ф. Губским, Г. В. Кораблевой и В. А. Лутченко, то, намерение свершить столь малым числом столь грандиозный труд следует оценить как героическое. Ну, а плачевный результат не вызовет удивления.“Местом бытования философии” определяет себя и “Современный философский словарь”, Лондон — Франкфурт-на-Майне — Париж — Люксембург — Москва — Минск, 1998 год. Нет, авторы его не гонятся за количеством статей — они вводят “в повседневный оборот (!!!) концепты и термины философии второй половины 20 столетия” (см. “Предисловие к первому изданию”). Вводят, правда, очень уж нестандартно. Из словаря, например, можно узнать, что ведущими для Хайдеггера понятиями были “Дар” и “Аутентичность”. Не затруднит ли авторов указать фрагменты Хайдеггера, где эти понятия используются? Впрочем, если уж зачислять Хайдеггера в экзистенциалисты (ст. “Экзистенциализм”), то на полную катушку.Столь же не повезло и Гадамеру с Ортега-и-Гассетом — в ст. “историцизм” мы прочтем о том, что они были сторонниками историцизма и полагали, не больше и не меньше, что “прошлое (людей), включая их социальное прошлое, преобразуется в их представлениях о себе и своем будущем” (так трактуется понятие “историчность”).Много интересного мы узнаем и про естественное право — из огромной статьи в 13 колонок. “Как правило, концепция Е.П. предполагает определенное представление о всеобщей природе самих вещей, единых закономерностях природных процессов, природе индивида, общества и государства… Исторически концепция Е.П. впервые разрабатывается в древнегреческой философии: сама максима “Жить в соответствии с природой” изначально ориентируется на поиск фундаментальных законов природно-космического характера…”Дальше цитировать нет сил. Законы природы, система природы, понимание человека как индивида, наконец, максима “жить в соответствии с природой” — это все из арсенала Нового времени, не было этого у античных авторов; корни естественного права — действительно в античности — sensus communus — но он отнюдь не предполагает знание “закономерностей природных процессов”.А вот новое понятие — диалектико-логический алгоритм. Да простят нас читатели за длинную цитату: «набор правил, позволяющих строить категориальные модели объектов. Речь идет о синтезе парных категорий предельной или высокой степени общности. Диалектическая логика является не столько особой “картиной мира”, сколько теорией особого рода операций — она отбирает и изучает специальные схемы умственных действий, интериоризованных в парные (рефлексивные) категории. В этом смысле она дополняет (но никак им не противоречит) математику и формальную логику. Если математика исследует, например, операции умножения и деления, сложения и вычитания, а формальная логика — операции конъюнкции и дизъюнкции, отождествления и различения, то диалектическая логика сосредоточивается на интеллектуальных процедурах, позволяющих, например, проникнуть “внутрь” и выйти “наружу” …Общий Д.-л. а. состоит из трех (и более) шагов, а технологические цепочки могут иметь формы тетрады, эннеады или уравнения из эннеад. Опишем эти шаги.Первый шаг. Принимаем объект исследования за нечто целое и пытаемся вычленить внутри него противоположности с характерными для них противоречиями…Второй шаг. Выбираем второе основание для деления объекта, привлекая для этого близлежащую к первой паре вторую пару категорий (В и не-В). Проводим с В и не-В те же действия, что и с А и не-А, а потом подыскиваем для обеих пар общую меру их единства и объединяем их в тетраду вокруг центральной категории М (их меры)…Третий шаг. Продолжаем строить “куст” из близлежащих категорий, добавляя к исследуемому объекту все новые и новые предикаты, а тем самым восходя от его абстрактной первоначальной дефиниции к его содержательной философской теории, привлекая реальный материал. Вокруг уже изученного категориального квадрата описываем ромб так, чтобы каждая его вершина была вершиной треугольника, построенного на одной из сторон квадрата. На противоположных вершинах ромба, соединяемых диагоналями, записываются имена категорий попарно из новой “четверки”: С и не-С, Д и не-Д. У обеих фигур остается один и тот же общий центр — мерная категория, дефиниция которой после третьего шага становится еще более развитой и переходящей в мини-теорию…Эннеада — относительно законченная форма Д.-л. а. (предложена Д. В. Пивоваровым, 1993)…»Такого рода предложения и открытия часто поджидают нас в словаре. Все они — с привкусом деятельностного марксизма начала 70-х (как будто ничего другого по этому поводу в мире нет). Вот еще один образчик: статья “методология”. “Методология — учение о методе, наука о построении человеческой деятельности. Традиционно наиболее развитой областью М. является М. познавательной деятельности, М. науки. С т. зр. Философии, М. как общая теория построения человеческой деятельности обнаруживает свои границы… Пока М. работает с типовыми задачами, смысл ее прост: обеспечить рациональное построение деятельности соответственно существующим нормам. Как только возникает проблема изменения М., выработки новых методологических средств, сразу “проявляется” социально-историческая, человеческая, обусловленность методологической деятельности. Сложность отношений М. и философии определяется тем, что и М. может трактоваться с позиций философии, и философия может характеризоваться в рамках некой обобщенной М. Двусмысленность этой ситуации проясняется исторически…”. Господа, ну есть же даже целое направление немарксистской философии (позитивизм и постпозитивизм), для которого проблемы методологии — центральные. А идеи, которые они разрабатывают, все-таки отличаются от изложенного выше. Хоть упомянуть их научная этика требует.Правда, нерадивым студентам этот словарь порекомендовать все же можно — краткие конспекты ряда классических работ, переведенных на русский язык, они в словаре найдут: в статье “Шизоанализ” пересказана книга “Капитализм и шизофрении” Ж. Делеза и Ф. Гваттари и “логика смысла” Ж. Делеза, 2 и 3 главы “Истины и метода” Х.Г.Гадамера изложены в статье “Герменевтика” и т.д.О качестве анализа понятий восточной философии судить не можем; но само их включение в словарь отрадно.А вот еще одно не просто современное, а даже новейшее — “Новейший философский словарь”, Минск, 1999. (Главный научный редактор и составитель А. А. Грицанов).Первое, что бросается в глаза — авторы словаря знают много новых слов. Более 400 из них, несомненно, введены впервые не только в энциклопедический оборот. Азеитет, линкос — новые слова; асебия, эдипов эффект, эго-процесс — новые феномены; мегамашина — видимо, новая персоналия. Строго говоря, в этом словаре все новое, даже, можно сказать, новейшее. Научный редактор и составитель А.А. Грицанов, являющийся по совместительству и основным автором словаря, позаботился о читателе — с многообразной нео-философской лексикой можно ознакомиться и не читая статей — по вынесенному в начало издания оглавлению. Здесь мы обнаруживаем тематическое сходство Аверинцева (с. 4), Алкоголя (с. 20) и Апокалиптического числа (с. 48). Первый представлен своей обширной библиографией, почти полным перечнем переводов, премий и званий. Этим своим текстуальным телом известный деятель отечественной культуры был полностью исчерпан; впрочем, большинству персоналий, многие из которых, как известно, впервые введены в энциклопедический оборот, повезло еще меньше: ни к одной из статей по персоналиям не приложена библиография. Зато, правда, много новых философских феноменов. Например, Алкоголь — “Этиловый спирт, этанол. Наиболее распространенное в Европе, России, Северной Америке и части государств Азии вещество наркотического действия, оказывающее депрессивное воздействие на нервную систему…” (А.А. Грицанов, с. 20). Лаконичность и уровень эрудиции автора впечатляют. Или например, Апокалиптическое число, “или число зверя, в Откровении Иоанна Богослова — мистическое число 666. По Иоанну, число зверя — это число человеческое, ибо имя лжепророка, который действует во имя и славу зверя — имя человеческое…” (А.А. Грицанов, с. 48). Чукча, как известно, не читателя… А.А. Грицанов, по-видимому, тоже не читателя. Он — Главный Научный Редактор и Составитель.Китайская энциклопедия Борхеса — детский лепет по сравнению с творением новейших минских философов. Приводим перечень статей в алфавитном порядке с вынужденными изъятиями (нам не дали столько бумаги, сколько новейшим минским философам): Аверинцев, Авторитарная личность, Азеитет (который, как мы узнали, “постулировал независимость Бога (схоластика), воли (Шопенгауэр), сознания (Гартман)” с. 12), Ализаровский, Алкоголь, Апокалиптическое число, Астрология, Бегство в болезнь, Борхес, М. Бонапарт (французский психоаналитик, греческая принцесса и пациентка всех известных психоаналитиков), Ван Дейк, Гендер, Исихазм, Информационное общество, Инцест, Линкос (“Лингвистика космоса — разработана Г. Фройденталем, нидерландским профессором… для общения с внеземными цивилизациями”), Поведение, Православие, Эфир. Не хватает разве что Бивиса и Баттхеда.Удивительно, но при всем вышеперечисленном, в словаре имеются и удачные статьи. Однако большая часть словаря составлена за счет эксплуатации понятий и персоналий современной психологии, психоанализа и социологии, причем уровень исполнения соответствующих статей в основном остается ниже критики.Традиционно ужасают статьи по проблемам медиевистики и религиоведения. “Учителя Церкви — заслуженные мыслители (выделение наше), удостоенные Ватиканом почетным именем doctor ecclesiae”. Далее на 12 строках предлагается перечень “греческих и римских” отцов Церкви (автор — А. А. Грицанов, с.744).Одним словом, с новейшей философией, в отличии от грантов на издание соответствующих словарей, дело у нас обстоит грустно. Рекомендуем Новейший философский словарь всем желающим блистать эрудицией также блестяще, как блестяще блистает ею господин Грицанов и его охватывающее всю полноту классического философского канона (Боже, что это?) в его западном, восточном и восточно-славянском варианте издание.Но, может быть, все дело в глобальности замысла, и словари, посвященные более узкой предметной области, будут лучше. Что ж, посмотрим. Энциклопедия “Культурология XX век” (в двух томах)Изд. “Университетская книга”, “Алетейя”, 1998, Санкт-Петербург (Главный редактор, составитель и автор проекта С. Я. Левит) “представляет собой попытку очертить границы культурологии как интегративной области знания, имеющей своим предметом формы общественного бытия… В издание включены статьи, дающие представление об основных направлениях, школах, познавательных категориях и понятиях культурологии, а также о наиболее крупных мыслителях XX века, заложивших основы этой науки. В проблемных статьях представлен спектр различных точек зрения, отражена авторская концепция, выявлены трудности, связанные со становлением культурологии в ХХ веке” (аннотация).Особый шарм этому словарю придает сама идея сохранения в статьях исследовательского момента и авторской точки зрения. Не стесненные ограничениями (объема статей и т. д.), авторы действительно постарались представить с возможно большей полнотой содержательную специфику понятий и культурологические достижения ученых.А кому, как не самим ученым, работающим в данной области, разрабатывать тезаурус? Однако широкое рабочее определение культурологии (“интегративное изучение форм общественного бытия” ) породило ряд странных моментов. Мы не найдем здесь столь значимых для этой области знаний понятий, как, например, “автор” или “текст”, а статья “знаковые системы” занимает всего 0,5 колонки (и это-то в век семиотики и структурализма). Зато работа “Марксизм и вопросы языкознания” въелась, видимо, в генетическую память авторов — а как иначе объяснить появление в культурологическом словаре следующей статьи: («Сталин… — приемник абсолютной власти Ленина в партийно-государственной иерархии Советской России, создатель тоталитарного государства СССР и обосновывающей его теоретико-политической доктрины, получившей в устах его оппонентов в эмигрантской прессе название “сталинизма”» (т. 2, с. 225)). Почему сие относится именно к культурологии, так и не объяснено.Не обошлось и без дани модному мистицизму и мифотворчеству — в таких, например, культурософских статьях, как ”зеркало” («1) Инструмент визуальной магии; 2) мифологема отражения и альтернации реального; 3) позиция и образ проективного видения, универсалия культуры. Архаическая семантика З. синкретизирует свойства органики и качества артефакта” (Т. 1, с. 217)) или “Вертикаль и Горизонталь” (“две неотделимые друг от друга составляющие культуры. Вертикаль символизирует энергию движения вперед, творческий прорыв в неведомое… Развитие культуры в вертикальном измерении олицетворяет собой бесконечность перспективы и авангардное начало. …В триаде “отрицание — сомнение — утверждение” вертикаль начинает превращаться в горизонтальную плоскость…» (т.1, с.118)).А вот и творчество в духе Ипполита Курагина (помните — потеряв нить разговора, он вдруг вклинивался в этот разговор с вопросом, пришедшим в голову по ассоциации с любым сказанным словом — и прослыл резким и умным собеседником): “Лик — Лицо — Личина — мифологема христианской антропологии и психологии, теологии Троицы, философии творчества и литературной эстетики личности. /…/ Двуединый символизм образа и подобия (лица и лика) явлены в Троице-Сергеевой лавре и ее основателе” (т. 2, с. 403-404).Не столь эрудированными выставляют себя авторы, заимствуя понятия из других областей философии: “Верификация в культурологии — установление истинности тех или иных суждений (утверждений и отрицаний) о культуре в знании о культуре” (т. 1, с. 110); статья является поверхностной вариацией на тему “верификации” как одной из центральных проблем логики и методологии науки; в рамках культурологии ее актуальность более чем проблематична и совсем не прояснена.Ряд понятий так и не объяснены, хотя и включены в энциклопедию, например, статья “духовное познание” занимает 4 колонки и при этом в ней отсутствует сколько-нибудь внятное определение.Несмотря на все эти недостатки, энциклопедия в целом решает ряд своих задач. Внушительный размер статей (“киноискусство” — 10 колонок, “Богданов” — 8 колонок) при добросовестности работы авторов и редактора позволил дать достаточно полное представление о рассматриваемой проблематике. К статьям прилагаются удачно подобранные библиографии; особо следует отметить грамотное выделение собственно культурологического содержания концепций рассмотренных персоналий.К числу несомненных достоинств энциклопедии следует отнести наличие в ней статей по крайне важным и незаслуженно забытым деятелям гуманитарной науки, таким, как А. А. Ухтомский или О. А. Добиаш-Рождественская, а также по малоизвестным в нашей стране ученым, таким, как Т. Дои (автор теории “амаэ”).Как “уникальный обзор истории российской философской мысли последних двух столетий во всем многообразии школ и научных направлений” рекомендует себя и словарь Философы России ХIХ — ХХ столетий: биографии, идеи, труды. 3-е издание, переработанное и дополненное, Москва, 1999. Составитель, главный редактор и основной автор — П. В. Алексеев. В нем “представлены имена профессиональных философов и религиозных деятелей, естествоиспытателей и юристов, социологов и психологов, историков и экономистов — всего более 2000 персоналий. …Приводимая в книге библиография охватывает более 25 тыс. философских работ”.Рецензируемое издание на удивление близко к соответствию собственной аннотации. Единый принцип построения статей (биографические сведения — основные идеи — библиография) делает словарь удобным в пользовании. Словарь представляет собой редкий пример более или менее удачной реализации авторской концепции организации материала. На фоне общего уровня отечественного словаретворчества, рецензируемое издание является несомненным событием, поскольку автору действительно удалось организовать материал и сформировать некое целое.Состав персоналий словаря наглядно иллюстрирует идею Л. Н. Гумилева о том, что русские — это не национальность и не народ, это суперэтническая общность и даже более того — чем иначе объяснить присутствие в словаре Х. Абовяна, “армянского просветителя-демократа и педагога” XIX в. (с. 23).Что касается современников, то наличие докторской степени автоматически включает автора в корпус философов России. Не беда, что из статьи не всегда понятно не только то, что является авторской разработкой, но и то, чем автор вообще занимается. Впрочем, как всякое действительно научное издание словарь честен, и всего лишь отражает действительное положение дел. Студенческая среда, кстати, присвоила словарю удачно отражающее его суть название: “Лекторский — Ленин”.Уровнем исполнения могут похвастаться далеко не все статьи — часть из них является рефератом одной или нескольких работ философа. А для того, чтобы “уровень и состояние философских идей в тот или иной период” не были представлены фрагментарно, в начале издания помещены 2 статьи: классическая работа С. Франка “Сущность и ведущие мотивы русской философии” и статья И.Ю. Алексеевой “О философах в современной России и русской философии”.Словарь действительно нужен библиотекам, студентам (по крайней мере они смогут наконец выяснить, кто у них преподает, и что ему удалось написать) и всем интересующимся деятелями русской и советской науки и культуры.Второе издание словаря “Современная западная философия”, Москва, 1998, составители и ответственные редакторы Малахов В.С. и Филатов В.П. начинается с извинения перед читателем: “…В предыдущем издании было много недопустимых пробелов. В него не вошли, например, такие крупные персоналии, как Джон Ролз и Роберт Нозик, Ханс Блюменгерг и Эммануэль Левинас, Пьер Бурдье и Норберт Элиас, Роман Ингарден и Ян Паточка, Ральф Дарендорф и Карл Шмитт. Джордж Мид и Джон Сёрл и др. В нем отсутствовали такие важные для современной философской мысли понятия как “дискурс”, “власть”, “письмо”, “симуляция”, “повседневность”, “идеология”, “идентичность”, “коммуникация” и др… Прежнее издание несло на себе печать времени: оно готовилось еще при советской власти, и неудивительно, что некоторые авторы не умели или не хотели расставаться с въевшимися в их мышление и в их стиль штампами… Серьезной коррекции требовала сложившаяся традиция в историко-философской науке: принятые у нас классификации и рубрикации не всегда являются конвертируемыми: то, что у нас принято называть, скажем, “философией языка” или “философией культуры”, плохо согласуется с тем, что понимают под этими вещами на Западе…”Затем следует четкое разъяснение позиции редакторов — во избежание дискуссий, что считать современной философией, а что — нет, каким годом датировать ее начало — в словарь включены имена, школы и направления, а также ключевые понятия учений философов, работавших в 20 веке — за единственным исключением. Это, конечно, же Фридрих Ницше. Уважение к читателю и профессионализм звучит в словаре с самого начала. И является его лейтмотивом — спокойно-профессиональные и глубокие статьи, написанные доступным языком (почти все); прекрасная редакторская работа — составление тезауруса, подбор авторов статей; прекрасная библиография переводов на русский язык. Редакторы даже слегка переусердствовали, отредактировав большинство статей — стоит ли добиваться академического единства стиля, вопрос спорный. Действительно испытываешь радость от того, что хороший словарь есть, и благодарность к его редакторам и авторам.“А как же критика?” — знаменитая реплика безжалостного читателя, ставшего таким в 19 веке. До того читатель был кротким и полагал, что книга просто бывает умной и глупой. В первом случае возможные мелкие огрехи надо простить, во втором — надо просто посмеяться. Ведь книга — просто чувствительность души к некоторым предшествующим нам смыслам. А вот просвещенный читатель решил, что книга — прежде всего выражение индивидума, его мировоззрения — стало быть, может быть улучшаема до бесконечности. И родилась современная критика. Ну что ж, специально для безжалостного читателя — и даже по пунктам.Во-первых, в словаре есть устаревшие сведения (их мало). Во-вторых, конечно же, есть статьи, где есть неточности (и их тоже мало). В-третьих, статьи, где уровень обсуждения проблемы оставляет желать лучшего (их очень-очень мало). В четвертых, много, слишком много опечаток. Иллюстрации к пункту 1 — если верить словарю, Тулмин еще жив. К пункту 2 — Августин вовсе не разделял идею герменевтического круга (как то утверждается в ст. “герменевтический круг”). Вера у него однозначно предшествует пониманию, и понимание лишь укрепляет в вере, но отнюдь не уточняет ее. О том же, что текст являет из себя некоторое целое, до 15 века вообще не рассуждали, и ярким доказательством этого служит отсутствие пассажей на тему противоречий в Священном Писании (тема противоречий в тексте и возникает в период Возрождения — Протестантизма, когда впервые появляется представление о тексте как целом, и, кстати, сама идея герменевтического круга). Примеры к пункту 3 — из статьи об Апеле мы так и не поймем, что такое трансформация — что, собственно, трансформируется, как долго и каким образом (мы узнаем лишь, что Дильтей был трансформатором трансцендентальной философии, и себя Апель мыслит тоже трансформатором); мы прочтем, что Апель выдвинул требование “лингвистического поворота” в философии — он сам так вовсе не считает — с его точки зрения, это общий поворот философии 20 века, который он осмысливает; нет и четкого представления базиса трансцендентальной прагматики — Апелевой модификации Пирса. Статья же о Хабермасе ограничивается кругом его работ до середины 80-х — о теории коммуникативного действия мы немного узнаем (точнее, почти ничего). И обращение Хабермаса 90-х к обыденному языку осталось неизвестным читателям (автору статьи, по-видимому, тоже — иначе бы он не утверждал, что “теория Х. обнаруживает эволюционную тенденцию все большего разъединения системы и жизненного мира”). К пункту 4 — почти нет ни одного французского имени или названия, приведенного без ошибок — бедный читатель, который захочет найти книги этих авторов в библиотеке! Э. Юнгер жил, если верить напечатанному, всего три года — с 1895 по 1898. И т. д.И последнее. В заголовок мы вынесли цитату из известной эпиграммы И. И. Дмитриева потому, что она подходит не только к ситуации с журналами в 1805 году. Она характеризует и ситуацию последних двух лет с философскими словарями у нас. За редким исключением.